А. Сорокин

Знакомясь более или менее подробно с творчеством Ивана Солоневича, не единожды приходится констатировать удивительную живучесть его взглядов, их поразительную злободневность, актуальность для задач, стоящих перед современной Россией. Это относится как к вопросам, на которые Солоневич дает четкие и ясные ответы, так и к тем, ответы на которые не являются по разным причинам столь очевидными и скорыми. Однако, последние не становятся менее значимыми для изучения его идейно-политического наследия. Один из таких вопросов – национальная диктатура, как необходимая и целесообразная предпосылка восстановления Российской Монархии.

В довоенном русском правом зарубежье, зачастую заявлявшем о своем монархизме, именно эта идея была весьма распространена. Впрочем, еще в период Гражданской войны, если не вообще с марта 1917 года, высказывалась мысль о том, что восстановление Монархии требует предварительного определенной продолжительности периода, в течение которого верховную власть должен осуществлять некий национальный лидер. Не секрет, что таких позиций придерживаются многие сегодняшние организации, заявляющие о своей приверженности монархизму или, по крайней мере, терпимости к идее возрождения Монархии в России.

Отвечая на вопрос о том, что из себя должен представлять российский консерватизм, в чем его роль и задачи, нам не надо изобретать велосипед, выдумывать якобы новое или заимствовать у чужих народов. Достаточно обратиться к тому наследию, которое оставило нам целое поколение консервативных российских мыслителей второй половины XIX века, периода реформ Императора Александра II и их корректировки в царствование Александра III.

В связи с этим хотелось бы обратить внимание на творчество одного из самых выдающихся представителей так называемой идеологии «охранительства», Михаила Каткова.

(Окончание. Начало в №104 и 105)

В № 16 (стр. 8, статья «Вместо полемики») Солоневич, называя НТС третьей советской партией, пишет: «…Программа партии солидаристов является только одним из вариантов довольно многочисленных фракций ВКП(б)». И чуть выше: «Каждый русский человек вправе спросить третью советскую партию, чем, собственно, она отличается от второй? И какие судьбы будут ждать русскую государственность, русское хозяйство и русское творчество после того, как советская коммунистическая бюрократия будет переименована в советскую солидаристскую бюрократию».

«Солидаристская программа есть, конечно же... “обобществление средств производства”, а так как в СССР они все равно уже полностью обобществлены, то эта программа означает “консервацию” экономического положения страны…» («Наша страна», № 159, стр. 4, статья «О стандартах и людях»).

«Если сейчас в СССР капитализма, или, иначе, частной инициативы, нет ни на копейку, и если солидаристы обещают не допустить его развития, то это может означать только одно: сохранение ныне существующей в СССР хозяйственной системы: наши красные директора и наши красные батраки кое как перемазанные в цвета новой тоталитарной партии» («Наша страна», № 109, стр. 3, статья «Обобществление»).

Огосударствление промышленности, сегодня является и трендом развития российской экономики (хотя такая концепция и не озвучивалась никогда официально), и важнейшим элементом борьбы за «социальную справедливость» как со стороны прямых и косвенных наследников большевицкой партии, так и у «национальной оппозиции». В связи с этим публикуемый доклад А.Сорокина на XVI конференции «Иван Солоневич – идеолог Народной Монархии» приобретает особую актуальность.

Одной из замечательнейших черт публицистики И.Л. Солоневича является, на мой взгляд, высокий градус полемичности его статей. В отличие от многих других современных ему авторов русского зарубежья, Иван Лукьянович отнюдь не стремился к бесконфликтности, приравнивая такое стремление к беспринципности. Поэтому с самого начала своей журналистской деятельности в эмиграции он постоянно и, в большинстве своем весьма основательно, критиковал, критиковал  и критиковал. В каком-то смысле он имел на это полное право – его жизненный опыт охватывал и дореволюционную Россию, и революцию с Гражданской войной, и подсоветский СССР 1920-1930-х годов, и Русское зарубежье 1930-1940-х.

(Окончание. Начало в №101)

В статье «Парламент или Собор» Иван Солоневич подчеркивает: «Монархия, как известная система идеи и учреждений, стремящаяся к «единоличному выражению идей всего национального целого», может существовать тогда и только тогда, когда существует это «национальное целое». Если его нет – то монархия так и останется «вывеской, а не фактом». Национальное целое, конечно, должно иметь орган, его выражающий.

В третьем томе своего исследования (с. 201 и далее) Лев Тихомиров пишет: «Задача народного представительства сводится к тому, чтобы представительство Монархом народного духа, идеала… не было фиктивным... Народное представительство в монархии имеет целью, во-первых, объединить Монарха с народным умом, совестью, интересами и творческим гением, во-вторых, не допустить разъединения основных элементов государства – то есть Царя и Народа».

Среди идеологов русской монархии трудно, наверное, найти двух столь одновременно и похожих, и различных людей, как Лев Александрович Тихомиров (1852-1923) и Иван Лукьянович Солоневич (1891-1953). Оба из русской глубинки, оба совсем не аристократического происхождения (Лев Тихомиров родился в семье военного врача, выходца из священнической среды, Иван Солоневич происходил по собственным словам из семьи «поповско-крестьянской»). Оба учились на юридических факультетах императорских университетов (Тихомиров в Москве, Солоневич – в Санкт-Петербурге). Оба профессиональные журналисты и общественные деятели. Обоим довелось пережить российскую катастрофу 1917-го.

Но вместе с тем, быть может в силу различия в темпераментах, каждый из них обладает своим, особенным стилем изложения. Слог Тихомирова, бывшего одно время редактором университетских «Московских ведомостей», академичен, по-настоящему научен, для нас, живущих в XXI веке, – несколько архаичен. Мы вполне можем назвать Льва Александровича не просто мыслителем, но именно философом. Стиль же Ивана Лукьяновича задорен, я бы даже сказал задирист. Он истинный газетчик первой половины ХХ века.

И в то же время их взгляды настолько близки, настолько созвучны, хотя у каждого и не лишены оригинальности, что мы можем говорить о единой научной тихомировско-солоневической школе в области политологии и теории государства и права.

Одним из главных принципов монархической идеи является династичность. Монаршая власть – это не только единоличная, пожизненная и верховная, т.е. нераздельная, но и наследуемая, в соответствии с определенными правилами, лицами, состоящими в родстве, т.е. принадлежащими к Династии. Именно этот принцип позволяет главе государства не быть обязанным своим положением кому-либо и чему-либо кроме «случайности» рождения и обеспечивает надклассовость и надпартийность монарха.

Принцип перехода прав на Престол от отца к сыну утвердился в Московской Руси и стал необходимым условием формирования единого Русского государства. Но вплоть до царствования Императора Петра I существовал он в качестве подтверждаемого иногда завещанием правового обычая, а не писанного закона.

Великий реформатор не оставил без своего внимания и порядок Престолонаследия. В 1722 году было объявлено, что «в воле правительствующего государя, кому оный хочет, тому и определяет наследство». Таким образом, был отменен порядок, в силу которого Наследник Престола определялся самим рождением, независимо от человеческой, даже и Государевой воли. Кроме того, указ Петра I не определял порядка Престолонаследия в случае отсутствия завещания. Примечательно, что этот недостаток указа проявился сразу же после смерти Петра, как известно, не назначившего преемника. В результате российская история последних трех четвертей XVIII века ознаменовалось чередой дворцовых переворотов и необоснованным усилением роли дворянства.

Чтобы Государи вернули себе Самодержавие, нужно было, чтобы указ 1722 года прекратил действие. Именно это и сделал изданный Императором Павлом I акт о наследии Престола от 5 апреля 1797 года. Этот закон представляет собой замечательный памятник государственного права. Несмотря на лаконичность, установленный актом, если можно так выразиться, алгоритм Престолонаследия определяет порядок перехода Российской Верховной государственной власти на много поколений. Этим исключается, с одной стороны, возможность назначения преемников по завещанию и, соответственно, лишения члена Императорской Фамилии прав на Престол, а, с другой стороны, необходимость каких-либо избирательных или иных процедур.

На протяжении 75 лет пореволюционной истории России события февраля-марта 1917 года оставались как бы в тени «Великого Октября». Советские историки представляли «вторую русскую революцию» довольно сумбурно и неправдоподобно: рабочий люд вышел на улицы Петрограда с криками «Хлеба!» и слабовольный монарх отрекся от престола. Все очень просто и совершенно непонятно.

Несмотря на то, что в последние 25 лет Февралю уделено несравнимо большее внимание профессиональных, полупрофессиональных и совсем непрофессиональных историков, разобравших ход «бескровной» буквально по дням, часам и чуть ли не минутам, по действующим лицам, городам и весям, по тому, кто, что и когда делал или не делал, за пределами исследований, как правило, остается, быть может, более важный вопрос: «Почему?» Каковы причины того, что генерал-адъютанты Императора и политики, искренне уверенные в монархичности своих взглядов, совершили именно антимонархический переворот? Являются ли заявленные ими причины истинными, а истинные – осознанными?

«В начале было Слово» (Ин. 1, 1). Именно с этих первых слов Евангелия от Иоанна мы, как это не покажется некоторым странным, позволим себе обратиться к теме монархической государственности, ее задач и преимуществ.

Как известно, человек, в отличие от всех остальных земных существ, обладает уникальным речевым аппаратом, позволяющим образовывать относительно большое количество разных звуков. Различное сочетание звуков, в свою очередь, обусловливает возможность создания десятков и даже сотен тысяч (совокупно в разных языках) слов, обладающих каждое своим отдельным и даже несколькими значениями. Соответственно уровень абстрактного мышления человека достигает высшей степени символизации.

С благословления Митрополита Петербургского и Ладожского Варсонофия в приходе Крестовоздвиженского казачьего собора состоялась конференция «Державный завет святого Владимира. К 1000-летию преставления святого равноапостольного Великого Князя Владимира Крестителя». Организаторы предложили собравшимся рассмотреть исторические события, связанные к Крещением Руси, традиционные идейные основы Русской государственности, их реализацию в исторической практике и актуальность в настоящее время. Публикуем несколько докладов, прозвучавших на конференции.

Русской государственности к моменту вокняжения в 978 году в Киеве Владимира Святославича было всего 116 лет. Это от призвания в Новгород легендарного Рюрика. Если же считать от вокняжения Вещего Олега в Киеве, то и того менее – 96 лет. Владимир был представителем всего лишь четвертого поколения Рюриковичей, а на престоле единой Древней Руси – третьего.

Прадед его, Рюрик, лишь положил начало династии. Дед, Игорь, с бабкой, св. равноап. великой княгиней Ольгой заложили основы единого государства восточных славян. Отец, Святослав, посвятил себя решению внешнеполитических задач юной державы. Владимиру же предстояло найти идеологическую основу русской государственности, задать вектор державного строительства нашей страны.