Монархистъ № 49, 2004, АРХИВ

Монархистъ № 49, 2004, АРХИВ

Автор:Кн. З.Чавчавадзе

К 80-летию со дня рождения В. А. Солоухина

Исполнилось 80 лет со дня рождения одного из крупнейших русских литераторов современности Владимира Алексеевича Солоухина. Помимо недюжинного писательского дара, он являл миру редкую, удивительно тонко чувствующую душу подлинно русского и подлинно православного человека. Неслучайно, в 1996 г. он был возведен Главой Российского Императорского Дома Государыней Великой Княгиней Марией Владимировной в дворянское достоинство.

В середине 60-х годов минувшего столетия попался мне на глаза один из толстых московских литературных журналов с "Письмами из Русского музея" В. Солоухина, к тому времени уже хорошо известного читающей публике поэта и писателя. Но, увы, еще неизвестного мне, молодому тогда максималисту и снобу, считавшему пустой тратой времени чтение чего бы то ни было, выходящего из-под пера современных авторов. Случилось так, что ошеломляющий эффект от прочтения "Писем" погнал меня в библиотеки на поиски других произведений автора.

До появления "Черных досок" оставалось, кажется, года два. Они ушли у меня на ознакомление с "Владимирскими проселками", "Каплей росы", сборниками стихов. Я понял, что обнаружил на земле единомышленника, писателя редкого и мощного дарования. Ощущение духовного родства, близости жизненных и мировоззренческих позиций, определявших отношение к судьбам Отечества, его истории, вере, традициям, было настолько явственным, что невольно тянуло как-нибудь познакомиться с этим бесстрашным гигантом. А после "Черных досок" мысль о знакомстве стала просто навязчивой идеей, которая, к счастью, вскоре материализовалась. Постепенно наша дружба становилась крепче и в сугубо человеческом плане: мы неизменно были вместе и в радостных, и горестных семейных обстоятельствах.

Вскоре после нашего знакомства В.А. Солоухин завершил работу над книгой, которая в узком кругу доверенных лиц получила конспиративное название "Кувальдяга". Тот, кто смог прочесть ее уже в 90-х годах под исконным названием "Последняя ступень", легко догадается, почему именно "Кувальдяга". Остальным скажу, что на рубеже 60-70-х годов эта повесть о превращении пламенного комсомольца в убежденного патриота-антикоммуниста под воздействием правдивой информации о коммунизме действительно могла оглушить читателя. Мы, десяток "посвященных", прочитавших рукопись, распечатанную в трех экземплярах, хорошо понимали, что попади она "куда надо", то стала бы настоящей кувальдягой прежде всего для самого автора. Поэтому было решено один экземпляр переправить надежным людям "за бугор" с инструкцией печатать ее только в случае ареста или смерти писателя, второй - оставить в распоряжении автора, а третий - передать на хранение мне в качестве резервного варианта со всеми правами и полномочиями при наступлении "страхового" случая.

Ниспровергательная от начала и до конца, "Кувальдяга" являла читателю поистине демонический образ Ленина, во многом складывавшийся из его собственных высказываний и выступлений, тщательно отобранных автором из разных ленинских изданий, в том числе и закрытых для общего пользования. Все то, что давалось полунамеками и угадывалось между строк в "Письмах из Русского музея", "Черных досках", в очерках "Время собирать камни", звучало в "Кувальдяге" в открытую - мощно, убедительно и неотразимо!

Много позже, уже в перестроечные годы, когда только ленивый не обрушивался на советскую власть и не клеймил большевиков, из теле- радиопередач, а также журнальных и газетных публикаций, как-то получалось, что благословенную перестройку и гласность всем своим "смелым и бескомпромиссным" творчеством готовили исключительно те самые "шестидесятники", а вот Солоухина подавали однобоко - только как ниспровергателя образа Ленина, который, безусловно, "не был лишен отдельных недостатков, но все же...".

На многолюдных митингах той поры В. А. Солоухин часто говорил, что коммунистическую скверну следует изживать на корню, а не на уровне веток и кроны, и поэтому выводить на чистую воду надо прежде всего Ленина и его банду, разрушивших вековые устои самобытной России. И только во вторую очередь можно вести речь о тех, кто сменил их на руководящих постах, тем более, что война вынудила сталинскую плеяду ослабить идеологическую узду и хоть частично, но обратиться все же к национальным историческим и духовным ценностям.

И вся доморощенная либеральная нечисть мстила за это русскому писателю сначала потоками клеветы и издевательств в открытой прессе, а потом - излюбленным приемом замалчивания вплоть до полного остракизма. Настолько, что в скорбные дни кончины и похорон великого поборника русского слова и духа суммарное эфирное время, которое отвели его памяти все наши телеканалы вместе взятые, едва ли превышало 1,5-2 минуты!

Я не без гордости вспоминаю, что мы с женой нередко оказывались своеобразным "полигоном" для апробирования новых произведений писателя, становясь первыми читателями еще неопубликованных вещей. Всякий раз, выражая восхищение от прочитанного, я подчеркивал, что из его творений первым среди равных считаю "Смех за левым плечом".

- И ты можешь обосновать это свое предпочтение? - спрашивал Владимир Алексеевич.

- Во-первых, - говорил я, - это самое православное ваше произведение. Романтический образ души, устремляющейся из глубин Бесконечности в рождающееся тело младенца, ориентируясь на надкупольные кресты сельского храма - это восхитительно! Но главное - это тема воспитания новоявленной души в сознании, что она никогда не оказывается вне очей Божиих и что только от нее самой зависит, будет ли плакать за правым плечом Ангел-хранитель и злорадно хихикать за левым - бес-искуситель. Вообще тема "Христос и дитя" в этой повести дана не менее блистательно, чем в "Лете Господнем" у Шмелева.

- А во-вторых?

- Во-вторых, философичность. Я имею в виду размышления о трех линиях исторического развития человечества. О пути физического совершенствования как устремленности к животному состоянию (зверь сильнее и ловчее человека), о пути интеллектуального развития и, соответственно, научно-технического прогресса как не только экологического самоубийства, но и объективной причины приумножения зла на земле, и, наконец, о третьем пути - пути к Богу, "к добру, к душевной чистоте, к душевному благородству, к духовному богатству и накоплению духовных ценностей".

Но у меня еще есть и "в-третьих". Это - гимн великим патриархальным ценностям основного костяка русской нации - крестьянского сословия. Пусть описание советской деревни 20-х годов дано у вас в образе катастрофически деградированного нового способа хозяйствования, но еще не влезла чуждая народному духу власть в исконную крестьянскую педагогику. И деревенский мальчик воспитывается на вечных ценностях веры, уважения и любви к труду, семье, земле, человеку, наконец, Родине - малой и большой. И преподаются ему эти ценности не только великой молитвенницей и труженицей Степанидой Ивановной, но и старшими братьями и сестрами, и патриархальным дедом, и сверстниками-односельчанами и самой окружающей природой русского раздолья, всей атмосферой гармоничной деревенской жизни.

О гармоничности не только деревенской, но и всей дореволюционной народной жизни блистательно говорил Солоухин в 1988 г. в Сенлисе, небольшом парижском предместье. Именно в этом городке, в главном католическом соборе которого покоится прах Анны Ярославны, французской королевы, русское Зарубежье отмечало 1000-летие крещения Руси под почетным председательством двоюродного племянника Царя-мученика Николая II, Великого Князя Владимира Кирилловича. Узнав от меня, что в Париж мы прилетели вместе с В. Солоухиным, Великий Князь, лично с ним до того не знакомый, но ценивший его как писателя, передал ему официальное приглашение на торжества, апофеозом которых стал многолюдный прием-застолье в городской ратуше. В центре зала разместилось несколько больших столов, за которыми восседали августейшие представители европейских королевских домов. Рядом с русской Великокняжеской четой находились граф и графиня Парижские, возглавляющие Французский Королевский Дом. Вокруг этого монархического ядра расположились почетные гости - представители французской и европейской аристократии и, конечно же, элита русской эмиграции.

По общему мнению, из всего сказанного на этом торжестве самым ярким и содержательным было именно выступление Солоухина. Переводил его на французский язык лучший специалист - князь Константин Андроников, знаменитый личный переводчик де Голля.

"Я, - говорил В. А. Солоухин, - приехал к вам из страны, в которой вот уже 70 лет вбивают людям в голову абсурдную и лживую мысль о том, будто русское общество до революции раздиралось какими-то непримиримыми сословными противоречиями. На самом же деле оно представляло собой единый живой организм успешно и гармонично развивавшейся державы, пугавшей мир темпами своего движения вперед. И говорить о некоем сословном антагонизме - такая же чушь, как утверждать, будто существует непримиримое противоборство между отдельными частями единого организма. Так же, как все человеческие органы с присущей им функцией работают вместе на пользу единого тела, так и сословия, каждое на своем месте, слаженно трудились у нас на благо единого национального дома, коим была великая Россия.

Сегодня, слава Богу, мы изживаем эти вульгарные предрассудки, которые внедрялись в умы врагами Отечества с единственной целью - разобщить народ. И я не сомневаюсь, что в этой оценке и в выражаемом мной оптимизме о будущих судьбах России, мы вовсе не антагонистичны, а очень даже гармоничны - я, одиннадцатый отпрыск большой и крепкой крестьянской семьи, и пригласивший меня на это торжество - Глава Российского Императорского Дома, Великий Князь Владимир Кириллович!".

О монархических убеждениях В. А. Солоухина складывались легенды еще в хрущевскую эпоху. И действительно, он их мужественно отстаивал, не оглядываясь на конъюнктурные соображения. Анекдотичным оказался в этом смысле случай с рассмотрением вопроса о его исключении из партии за публикацию в "Посеве" антиленинских материалов из "Кувальдяги". На партсобрании в ЦДЛ разборки дошли до прямых обвинений его в том, что он - тайный агент НТС. До этого момента упорно молчавший Солоухин вскочил и возмущенно воскликнул:

- Помилуйте, какой же из меня агент НТС! Они же республиканцы,а я ведь убежденный монархист!

В 1984 г., после банкета в честь 60-летия писателя, на котором произносились здравицы в честь "многострадального русского народа", присутствовавшего на торжестве партийного начальника Шауро расспрашивали на следующий день на Секретариате ЦК, как прошел юбилей Солоухина.

- Прямых призывов к восстановлению монархии в России не звучало, - отвечал он.
Для Солоухина-монархиста духовное единство нации обусловливалось не только верностью Церкви, но и уважением народа к национальным символам. Народ, утративший центростремительные силы, сплачивающие его в единый монолит, становится просто населением, говорил он и заключал:

- Населением, конечно, могут править и генсеки, и президенты. Народом - только монарх!

В своих публицистических произведениях В. А. Солоухин оплакал немало русских национальных символов и святынь, порушенных в годы большевистского лихолетья. Но особую боль незаживающей сердечной раны он испытывал за взорванный храм Христа Спасителя, который успел запечатлеться во всем своем величии в его детской душе, когда отец привез его впервые в Москву семилетним мальчиком.

Неудивительно поэтому, что с первых же месяцев наступившей гласности он стал требовать от государства проявить волю и принять решение о восстановлении храма. Когда в 1989 г. русская общественность Москвы собралась для учреждения Фонда возрождения храма Христа Спасителя, президентом Фонда, по представлению Г. В. Свиридова, под бурные рукоплескания был избран Солоухин.
В 1996 г. бетонный остов храма уже парил над Москвой-рекой. У Патриарха Алексия II собрались все, кто так или иначе был связан с его восстановлением, чтобы обсудить вопрос ускорения темпов завершающего этапа строительства. Среди прочих выступил и Солоухин.

- Я всегда мечтал о возрождении храма. У меня даже сложилась такая внутренняя молитва - увидеть возрожденный храм и... умереть!

- Не спешите, Владимир Алексеевич, Вы же не хотите, чтобы я просил Лужкова замедлить темпы стройки, - с улыбкой сказал ему Патриарх.

Об этих словах В.А. Солоухина я вспомнил, когда, стоя в его больничной палате и читая молитву на исход души перед любимой его иконой Владимирской Божией Матери, услышал последний вздох Владимира Алексеевича (5 апреля 1997 г.). Прямо из палаты позвонил домой, сообщил печальную весть жене.

- Попроси Святейшего благословить отпевание Владимира Алексеевича в нижней Преображенской церкви храма Христа Спасителя, - сказала она.

Патриарх не только благословил, но распорядился приостановить все работы внутри и вокруг храма, лично приехал на отпевание и в теплом прощальном слове высоко оценил заслуги выдающегося писателя земли Русской, поборника веры православной, защитника Церкви Христовой, верного и любящего сына России.
В одном из "Камешков на ладони" говорится: "Если ты русский человек, ты обязан знать, что такое "Слово о полку Игореве", Покров-на-Нерли, Куликовская битва, рублевская Троица, Кирилло-Белозерский монастырь, Крутицкий терем, устюжская чернь, вологодское кружево, Кижи, Остромирово Евангелие, Владимирская Божия Матерь". Пусть же помнят грядущие поколения русских людей и о том, кто такой Владимир Алексеевич Солоухин и что такое его творчество.

Кн. З.Чавчавадзе

Монархистъ № 49, 2004, АРХИВ

К СОДЕРЖАНИЮ

Автор:И. Воронин

Пушкин русской публицистики

Михаил Никифорович Катков - истинный классик отечественной публицистики. Это признавали даже большевики, а уж они историю периодической печати изучили и переиначили вдоль и поперек. И все же вынуждены были признать. А студенты факультетов журналистики даже имели счастье изучать его творчество - правда, по соответствующим конспектам-шпаргалкам.

Это был редактор, возможно, самого влиятельного издания всех времен и народов - "Московских Ведомостей". Еще бы: реально влиять на политику Государства Российского, одной из величайших Империй мира. Сколько принципиальных решений в области экономики, образования, внешней политики было принято благодаря его вдохновенному перу!

Пресловутый демократический тезис о свободной, бесцензурной, печати, которая является-де "четвертой властью", при самом беглом взгляде на деятельность Каткова предстает явным убожеством. Много ли найдется наших либералов и республиканцев, имеющих честность и смелость признать, что самые их смелые мечты относительно взаимоотношения прессы и государства давно уже были реализованы на практике в Самодержавной России.

Кто-то усомнится и скажет, что первая часть нашего небольшого очерка изобилует эпитетами в превосходной форме. Поэтому, наверное, стоит конкретизировать заслуги Михаила Никифоровича перед Отечеством и заполнить графы в "послужном списке".

В 1863 г. вспыхнуло польское восстание, поддержанное не только всеми ведущими державами Европы, но и доморощенными либерал-революционерами. Катковские "Московские Ведомости" стали единственной газетой, которая смогла дать достойный отпор и тем, и другим. Во многом вдохновленные именно публицистом и русские дипломаты, и суровый Муравьев не допустили вмешательства иноземцев в наши внутренние дела. Либералы, уличенные в русофобии, умолкли еще раньше.
После цареубийства 1881 г. политическое влияние Каткова вновь оказалось востребовано Империей в полной мере. "Конституционалисты", желавшие ограничить Самодержавие, "получили отставку".

Так своей публицистикой редактор-издатель "Московских Ведомостей" - не правительственного, а частного издания, имевшего кроме всего прочего и коммерческий успех - смог дважды остановить надвигавшуюся нерусскую, но беспощадную революционную бурю.

Нельзя пройти и мимо того прозаического факта, что почти официально признанный "первым патриотическим журналистом" Катков нередко имел серьезные проблемы с цензурой. Однако, будучи уверенным в своей правоте, предпочитал платить штрафы, нежели пренебрегать "силой мнения". И Царь-Освободитель вместо выговора просил его: "Только сохрани тот священный огонь, который в тебе есть". И Царь-Миротворец жаловал чином тайного советника, а внушения делал без огласки, в личных беседах.

"Главный прокурор по инквизиции", "гасильник мысли", "цепная собака" - почему бы и эти прозвища от "национально-демократической" интеллигенции не занести в актив отважного публициста-консерватора. Хула врагов иногда бывает дороже похвалы друзей.

Наконец, вклад Каткова в русскую литературу. Да-да, именно "реакционер и мракобес" был издателем журнала "Русский Вестник", в котором впервые публиковались "Война и мир" и "Анна Каренина", "Преступление и наказание", "Идиот" и "Братья Карамазовы", "Отцы и дети", "Накануне" и "Дым", "На ножах" и "Соборяне"… А еще - Ф. И. Тютчев, А. А. Фет, гр. А. К. Толстой…

"Да здравствует солнце, да скроется тьма!" - эта крылатая фраза принадлежит Каткову, и сказана она была в его знаменитой пушкинской речи. Это он, Катков, а никак не либералы, бездумно обожествлявшие гения, он первым провозгласил ставшее ныне банальностью: Пушкин - великий русский народный поэт.

Отсюда и извинение нашему не оригинальному в своей смелости заголовку. И идея, кстати, не наша. Экстравагантный (в меру и к месту) К. Н. Леонтьев писал в статье "Г. Катков и его враги на празднике Пушкина" в 1880 г.:

"Если бы у нас, у русских была бы хоть искра нравственной смелости и того, что зовут умственным творчеством, то можно было сделать и неслыханную вещь: заживо политически канонизировать Каткова. Открыть подписку на памятник ему, тут же близко от Пушкина на Страстном бульваре. Что за беда, что этого никто никогда и нигде не делал? Тем лучше! "Именно потому-то мы и сделаем!"... Пусть это будет крайность, пусть это будет неумеренная вспышка реакционного увлечения. Тем лучше! Тем лучше! Пора учиться, как делать реакцию...".

Публикуемый в этом номере "Монархиста" маленький публицистический шедевр Михаила Никифоровича Каткова тоже сродни поэзии. Стихотворение в прозе, в кратких и емких фразах характеризующее смысл Русского Самодержавия. Кажется, только Пушкин выразился еще короче. Помните: "Должен быть один человек выше всего, выше даже закона…"? Но Пушкин, как и принято у пиитов, писал о монархии "вообще" и в вечности, а публицист Катков применительно к моменту. Одному из ключевых, между прочим, в русской истории. Восторжествовали национальные начала нашего Самодержавия, и революция отступила на три десятка лет. Вот она - цена печатного слова.

И. Воронин

Монархистъ № 49, 2004, АРХИВ

К СОДЕРЖАНИЮ

Автор:Николай Дмитриев (США)

Последний из могикан

(Окончание. Начало в № 47-48)

Моя работа над романом продвигалась. За любым вопросом - к профессору Дурилину. Соответствия казацких и армейских чинов? Пожалуйста. Что такое "внутренняя линия" РОВСа? Целая подборка материалов на эту тему. Как Русские попадали из Европы в Аргентину, Бразилию, Венесуэлу? Кто из Русских генералов служил у парагвайского диктатора Стресснера в 60-х? А у Пиночета в 70-х?
Старик брел к своим книгам. Безошибочно находил нужное издание.

Я видел, что мои визиты, хотя и утомляют, но и дают бодрящий импульс ему. Он снова оказался нужным, востребованным. Если я долго не приезжал и не звонил, он звонил сам: "Забыли вы позвонить вашему коллеге?".

Одиночество - страшная вещь. Я извинялся. Учащал свои звонки ему. Старался заехать хоть на полчаса, если бывал в тех краях. Полчаса обычно растягивались на целый вечер.

- Что произошло между вами и вашей женой, Сергей Сергеевич?

- Думаю, что так вышло лучше. Сейчас она замужем. Кстати, за моим же однокашником. Это хорошо, потому что он - прекрасный человек. И она тоже.

На такие личные темы здесь не разговаривают. Не принято. Ни лезть с расспросами, ни изливать душу. Лишь помаленьку из разрозненных осколков, кусочков, камешков воспоминаний сложилась более или менее цельная картина.

После Кореи, учебы в американских университетах, женитьбы, обустройства - хорошая работа на Уолл-стрит. Пошел в финансы, занимался рыночным анализом. Зарабатывал немалые деньги. Но душа-то. Душа-а-а! Она - вся в России, в той светлой, богатой, радостной, необъятной стране, из которой пришли его отец и его мать. И Дурилин, 10 лет спустя, оставляет "золотую жилу" - уходит в преподавание. По колледжам преподает немецкий и Русский языки, литературу.

- Тогда, в 60-е, это было просто. Еще не было этого нашествия советских евреев, всех этих десятков тысяч русскоязычных людей, которые убеждают вас, что фраза: "Слюший мине сюда!" - это по-русски. Я сдал экзамены, написал диссертационную работу. Меня приняли. Я работал в университетах: Браун, Колгейта, Нью-Палтца.

Правда, преподавание тоже было только средством к существованию. Настоящая жизнь - его книги, журналы, его коллекция марок и монет, его "работа на Россию".

- Работа на Россию по методу г-на Йордана? - подзаводил я. - Подсуетиться с ваучерами, купить-продать акции, кратковременные гособлигации, откачать деньги отсюда, закачать туда, откачать оттуда, закачать сюда - кое-что всегда прилипает к пальцам.

Старик качал головой. Нет, у Йорданов, все семейство которых он очень хорошо знал, - свой путь, у него - свой.

Его "работа на Россию" была иной. О ней он долго не говорил мне. Может быть, присматривался. Может быть, не считал нужным раскрываться. Но однажды наша общая знакомая, Русская дама из Наяка, рассказала мне: "Он же безумный! Знаете, что он делал? Он копировал книги, журналы, газетные статьи о самодержавии, Государе, о Белом движении, набирал целый саквояж, потом просил кого-нибудь, кто ехал в Россию: отвезите небольшой подарок. Ему не могли отказать. Хорошо, но кому передать? А никому, говорил он. Поставьте этот саквояж (или чемодан) прямо перед памятником Пушкину в Москве. Кто возьмет, тому и достанется".

- Сергей Сергеевич, но это же выстрел в белый свет, как в копеечку! - уличил я его при очередной встрече.

- Согласен, - кивал он. - Но что-то же делать надо было! А я знал, как вам, Русским, там не хватает наших книг.

Нет, не только этим он занимался. Уже позже я обнаружил в его огромном архиве документы: проф. Дурилин был одним из тех, кто разрабатывал самые различные аспекты Русской педагогики, писал программы для организации "Русских разведчиков", создавал уставы монархических организаций, выводил образование и воспитание прямиком из Православия, собирал материалы по Русским писателям, был членом Русской Академической группы в США.

Затрагивали тему воспитания. А как воспитываются детишки в Русских семьях в Америке? Да, есть школы при церквях. Родители стараются, чтобы дети овладели родным языком. Потому что родной - Русский. Получается? Не всегда.

Сергей Сергеевич грустнел. Я начинал догадываться, что опять нечаянно влез в личное. Уже знал, что если с младшей дочерью он еще поддерживает какие-то отношения, то старшая прервала всякое общение. Просто они - американские женщины, уже взрослые. Все по-американски. У них американские семьи. Дело его жизни - уйдет вместе с ним.

"Да, мы - последние из могикан, - повторял он безысходно. - Увы, самые последние!..".

И я понимал: не нужно оказалось его собирательство ни его жене, ни его дочерям. Америка - страна сугубо практичная. Что можно сделать из пожелтевших севастопольских газет 1919 г.? Продать? Кто их купит? А какая выгода от книг для чтения, изданных в 1906 и 1908 гг.? Или от воспоминаний полковника Галушкина о "Собственном Его Императорского Величества Конвое"? Или от подшивки старых журналов "Доброволец", "Свобода России", "Часовой"?

Из той единственной поездки в страну отцов вышла у него и еще одна беда. В один из первых моих визитов к нему, когда мы только удобно расположились на его старом диване и коробах, набитых книгами, дверь вдруг отворилась. Вошла женщина. За годы жизни в этой стране отвык уже от вот этого выражения на лице - чуждо-высокомерное, от этих интонаций - в любом слове скрытая ирония, двойной смысл, подразумевание.

Конечно, советская. По бумагам - законная жена. Вторая.

Тот визит был скомкан. Тамара стала выговаривать хозяину. Он сжался внутренне, старался отвечать спокойно. Мне стало понятно, что надо удалиться. Потом она то возникала, то пропадала. Когда возникала на горизонте, то всегда была взвинчена, ругала Америку, в которой ей приходится так много работать, хвалила РФ, где она числилась в каком-то министерстве.

Странный разговор состоялся у нас с нею в одну из первых встреч. Сергей Сергеевич представил ее как русского филолога, знатока Русского языка. Что вы оканчивали? - МОПИ им. Крупской. Там же я потом работала. - О, так вы учились у и работали у Леканта? - Пауза. - У Павла Александровича Леканта, автора очень хороших учебников? - Не знаю такого. - Как это не знаете? Он там заведующий кафедрой...

Сергей Сергеевич замер. Получалось так, что я говорил неизвестно о чем. Возможно, даже врал. Называл какие-то фамилии профессоров, а их не было в природе. Так, может, это я - подсада?

Как раз знаменитый книжный магазин Камкина на Бродвее в Манхэттене уходил из бизнеса, распродавали все втридешева. Я приобрел там учебник Русского языка под редакцией П. А. Леканта. Привез Дурилину: "Вот учебник, вот автор-редактор, вот где он издан. Видите - МОПИ им. Крупской".

И Сергей Сергеевич, устало, полуприкрыв глаза:

- Да верю я вам. Я давно уже все понял.

Не стал я развивать эту тему. Незачем бередить рану.

Спустя полгода Сергей Сергеевич попал в больницу. Нет, не с диабетом, который у него прогрессировал и отнимал зрение. Я знал, что он готовился делать операцию на сердце. Тамара позвонила, сообщила номер телефона, по которому я смог бы поговорить с ним. Сама она уезжала в Москву. Вдруг! Я набрал номер. Автоответчик проинформировал меня, что этот номер отключен. Никаких иных сведений. Тамара уже улетела.

Я напряг свою "американскую" логику. Дурилин был ветераном Корейской войны - значит, ляжет, скорее всего, в военный госпиталь. Тамара могла перепутать номер, но первые цифры телефонного кода - вряд ли. Они показывали, что госпиталь - в Манхэттене. Военный госпиталь в Манхэттене - один, на 23-й улице. Я поехал туда. Нашел отделение реанимации сердечников. Доступ к больным такого рода был круглосуточный.

Сергей Сергеевич еще не отошел от наркоза. Он был опутан трубочками, взгляд его был мутен.

- По крайней мере, я вас отыскал.

Он слабо улыбнулся.

Через неделю у него было тяжелейшее обострение. Снова вскрыли грудную клетку, из легких откачали пол-литра воды. Вот когда я впервые увидел его по-настоящему в цепких лапах смерти. Продолжал навещать его. Приносил фрукты, соки, еду домашнего приготовления. Не оставлял его наедине с его мыслями. "Сергей Сергеевич, мы должны будем вашу библиотеку всю перевести в электронную форму - создадим сайт, пусть Русские, где бы они ни жили, читают то, что у них отнимали все эти годы...".

Он расспрашивал меня, как работает вся эта электроника, веб-сайты, Интернет. У него появилась причина жить.

Когда он выписался, Тамара вернулась из Москвы - точно подглядела.

Проходит еще несколько месяцев, и он опять звонит мне:

- Я полностью ослеп. Это мой диабет. Ничего не вижу...

- А где Тамара?

- В Москве. Вчера улетела.

- Как? Опять?

Несколько недель я приезжал к нему. Стал возить его в церковь. После церкви - навещали Людмилу Ильиничну, его мать. Ей было 96 лет. Она жила в старческом доме на Толстовской Ферме. Удивительного света и закалки старая Русская дама. Рассказывала о том, как бежали от красных из Крыма, о своей жизни в Сербии, о том, как попадали под бомбежки в Германии. Как сейчас, слышу ее глуховатый низкий голос. Жалела, что из-за болей в ногах не может больше ходить в церковь. Остается только читать и молиться в комнате.

Потом мы ехали домой. Там долгие посиделки, разговоры.

- Сергей Сергеевич, я понимаю, что это не мое дело... насчет Тамары... Но неужели вам это ни о чем не говорит?

- Конечно, говорит.

Помолчал, словно прислушиваясь к самому себе.

- Ей нужны американские документы, грин-карта... Чтобы могла спокойно приезжать и жить в этой стране. Там ведь - тяжко... А мне - жалко ее...

В этом был он весь, тяжело больной, почти умирающий, но - жалеющий.

Когда ему стало легче, Тамара снова выпрыгнула из Москвы, как те двое из ларца. Свое недовольство больше не скрывала: "Повсюду эти книги, мусор, грязь... А что эта Америка? Что она мне дала? Черную работу?.. Ну, да, Сергей Сергеевич, ты живешь в каком-то своем мире, никому не нужном".

Кое-как пережили зиму 2002 г. Весной врачи объявили, что у Людмилы Ильиничны рак. Боли у нее все усиливались. Болезнь матери странным образом повлияла на Сергея Сергеевича - его диабет тоже обострился. Тамара тут же улетела в Москву.

Однажды я приехал за ним. Он не ответил на мой звонок в дверь. Пришлось войти. Он сидел в гостиной, в кресле, с недельной щетиной на ввалившихся щеках.

- Мне очень плохо. Не поедем в церковь, не могу. Полночи провалялся под креслом, хорошо, что смог дозвониться до друзей - приехали, сделали укол. Но сил у меня нет...

- Как это не поедем в церковь?

- Вот так. Нет сил...

И тогда я напомнил ему, как это у Варлама Шаламова: когда зэк-доходяга перестает умываться по утрам, это значит, что конец ему пришел. Пусть холодно, снег, мороз, ледяная корка в бадье. По корке - кулаком! Надо умываться, надо жить...

Я перетащил его в ванную комнату. Там усадил и - начал брить.

- Мы, мужчины из той страны, знаем много способов выживать... Первым делом - умыться, побриться, если есть одеколон - наодеколониться. А там - посмотрим!
На конец церковной службы мы все-таки успели. И потом видел я, как он, со своей старомодной учтивостью, говорит комплименты пожилым дамам. И как они улыбаются ему...

Мы были с ним у смертного одра его матери. Он сидел и держал ее за руку. Она уходила. Последними движениями она перекрестила нас. Это было непостижимо: человек прощается с жизнью - и благословляет остающихся.

В тот вечер мы долго сидели у него. У меня оказался при себе диктофон. Впервые Сергей Сергеевич разговорился по-настоящему. Картины прошлого вставали перед ним во всех деталях. Вот их дом в Сербии, вот он в Кадетском корпусе, вот они под Мюнхеном, вот он первый раз влюбляется, вот впервые пробует самогон - поляки напоили. Вот плывут в Америку...

После кончины матери, он прожил всего две недели. Между ними, матерью и сыном, была странная, сильная связь. Они могли и не говорить ничего друг другу. Он сидел, она лежала. Потом он прощался. Мы гуляли с ним по аллеям Толстовской Фермы, он что-нибудь рассказывал. Но я чувствовал, как тянутся нити между ним и матерью. Когда она умерла, он словно бы... освободился от чего-то. Простому смертному этого не понять. Уже позже я понял - от чего.

В субботу я позвонил ему:

- Ждите завтра утром. Сначала церковь, потом я почитаю вам главу из своей книги.
Его голос был бодр.

- Буду ждать. Всех благ.

В то воскресное утро он опять не открыл. Когда я вошел, его не оказалось ни в кресле, ни на кухне...

На похоронах одна старая дама говорила другой:

- Это мать потянула его за собой. Может, к лучшему. Он был такой беспомощный...

Его дом в Наяке был оценен в 435 тысяч. Тамара возникла, как по мановенью волшебной палочки. Законная наследница какой-то части.

- Что я сделаю с этими дурацкими книгами? Закажу грузовик, заплачу 50 долларов, пусть все заберут и увезут на помойку!

Возможно, все-таки стало ей жалко этих самых 50 долларов, может, еще по какой-то причине, только, слава Богу, книги остались в нашей Русской общине. Несколько тысяч драгоценнейших томов: по Русской истории, литературе, политике, религии, богословию, философии, искусству, педагогике, по Белому движению, по Самодержавию в России, по монархиям всего мира на протяжении истории человеческой цивилизации.

Николай Дмитриев
США

Монархистъ № 49, 2004, АРХИВ

К СОДЕРЖАНИЮ

Автор:М. Кулыбин

Народный монархист

Развитие народно-монархических идей И. Солоневича в публицистике А. Булева

Недавно Санкт-Петербургским отделом Российского Имперского Союза-Ордена и редакцией газеты "Монархист" была проведена II Научно-практическая конференция "Иван Солоневич - идеолог Народной Монархии". Предлагаем вниманию наших читателей один из прозвучавших на ней докладов.

Думаю, что мало кто из присутствующих вообще когда-либо слышал имя Анатолия Кузьмича Булева. В общем-то, это не очень удивительно в силу особенностей жизненной судьбы этого человека. А между тем, по крайней мере, насколько мне известно, именно он является единственным человеком, который пытался развивать народно-монархическую теорию И. Солоневича. У Солоневича был рад единомышленников-апологетов. Это такие авторы, как Б. Башилов, Н. Потоцкий, М. Спасовский, Н. Былов и некоторые другие. Но они либо более тщательно прорабатывали отдельные положения доктрины Солоневича (это наиболее характерно для Башилова), либо популяризировали и упрощали народно-монархическую теорию, стремясь сделать ее более доступной для максимально более широких слоев подсоветсвих людей как из "новой эмиграции", так и, потенциально, - для живущих в СССР. Но в эмиграции не нашлось людей, попытавшихся бы творчески развивать идеи Солоневича. Не известны мне таковые и в современной, постсоветской России. Единственное исключение в данном вопросе и составляет А. Булев.

Родился А. Булев в 1925 г., в семье советского кадрового офицера. По собственному признанию, воспитывался он, как и вся тогдашняя молодежь, "в красно-простонародном духе". Первым поводом задуматься над окружающей действительностью стало превращение в 1938 г. в "сына врага народа": "Тогда я впервые задумался о причине гибели всех мужчин моего рода после 1917 г.". Воспитание и образование в большевистском духе сделали свое дело: особое возмущение наивно-"идейного" молодого человека вызвал явный отход практики "реального социализма" от декларируемых марксизмом целей. Поэтому первый открытый протест Булева проходил под лозунгом: "За коммунистические убеждения и отстаивание их партийными руководителями". С плакатом именно такого содержания молодой человек был арестован в 1952 г. во время одиночной демонстрации перед Смольным в Ленинграде.

Это был первый, но далеко не последний арест Булева. Суммарный срок его отсидок за разного рода "антисоветскую деятельность" составил более 18 лет. Он находился в заключении с 1952 по 1954, с 1958 по 1961, с 1963 по 1967 и, наконец, с1979 по 1987 гг. - то есть при всех советских правителях от Сталина до Горбачева. В последний раз с "зоны" Булев был отпущен уже по знаменитой "горбачевской амнистии". За это время он успел совершить "путешествие" практически по всем "левым", "социальным" идеологиям, в поисках той, что может обеспечить построение справедливого и благоденствующего человеческого общества. Подобно юному Л. Тихомирову, Булев был не идейным разрушителем и ниспровергателем, но искренним "искателем правды", стремящимся устроить земную жизнь "по совести". К моменту последнего освобождения Булев был уже вполне состоявшимся антикоммунистом, не верившим в марксистские утопии, но так и не нашедшим той "суммы идей", которая отвечала бы его мировосприятию. По этой причине он склонен был характеризовать себя как "анархиста-индивидуалиста".

Важным моментом в отказе от любых разновидностей коммунистической идеологии стал побег Булева из Советского Союза в 1963 г. Здесь, кстати, просматривается довольно интересная параллель с жизнью Солоневича. Разница лишь в том, что Солоневич во время своего побега был стойким антикоммунистом и контрреволюционером, а Булев еще питал определенные иллюзии по поводу "прогрессивности" революции и полагал, что хорошие идеи "освобождения народа" были искажены дальнейшей практикой КПСС и ее вождей. Поэтому бежал он не на "свободный" Запад, а в Китай (с которым отношения у Советского Союза в то время были крайне напряженные), где надеялся увидеть "настоящий" социализм - общество счастливых, духовно свободных и материально обеспеченных людей. Как писал впоследствии он сам: "Я еще не одолел окончательно, не вырвался совсем из-под идейной власти марксизма. А потому во мне еще жила, еще теплилась вера в… благотворность революций и революционной борьбы".

Цели перед собой Булев ставил вполне глобальные: "В 1963 г. КПК (Коммунистическая партия Китая - М. К.) впервые открыто заявила об измене КПСС делу революции, о ее ренегатстве… Я решил использовать непримиримый конфликт между коммунистами в интересах и ради освобождения моего народа из-под власти КПСС". Не больше и не меньше! Нам может показаться смешной такая позиция, но сам Булев относился к своей миссии совершенно серьезно. Он тщательно, в меру имевшихся у него возможностей, разработал план побега и удачно осуществил его, нелегально перейдя советско-китайскую границу возле небольшого городка Бикин в сентябре 1963 г. И уже через несколько дней общался с представителями местного китайского партийного и государственного руководства о перспективах возможного "сотрудничества".

С этого момента реальная действительность стала резко расходиться с планами и надеждами Булева. Вместо сытых, свободных и благоденствующих людей он увидел постоянно голодающих полурабов. Вместо счастливого населения, самоуправляющегося с помощью органов народной власти, он встретил жесточайшую коммунистическую диктатуру, подавляющую любые признаки свободомыслия. Вместо обсуждения планов освобождения народов России от власти ренегатов из КПСС, Булеву предложили поработать на китайские органы госбезопасности. А это уже никак не согласовывалось с намерениями самого Булева: "Моя спекулятивная игра, моя попытка использовать вражду двух коммунистических толков на пользу моему народу - не увенчалась успехом". В итоге он отказался подписать официальное прошение о предоставлении политического убежища, и был выдан советской стороне, после чего получил свой третий срок.

Тем не менее, сам Булев оценивал результаты своего "китайского проекта" достаточно высоко: "Спасибо Китаю - он вправил мне мозги и протер глаза на любую коммунистическую власть. В КНР 1963 г. я воочию увидел наш 1933…". Кстати, тут Булев был удивительно прав: китайская "культурная революция", унесшая миллионы человеческих жизней, началась в 1967 г. Так или иначе, побег в Китай окончательно отвратил Булева от коммунистических идей в любой их интерпретации, но так и не подсказал: где же искать спасительную для России идеологию.

Такая неопределенность во взглядах продолжалась вплоть до освобождения Булева. Он поселился в Москве на одной "явочной" квартире, где останавливались многие "откинувшиеся" политзеки, и продолжил свою антикоммунистическую работу. Приход Булева к монархическим идеям был стремителен и очень характерен для этого удивительного человека, всю жизнь искавшего правду и желавшего блага не себе, но исключительно стране в целом. Историю этой "метаморфозы" я описываю так, как мне рассказывал ее другой известный политзаключенный (суммарно 8 лет лагерей) Лев Волохонский, который также жил в это время на упомянутой квартире.

Год 1988 знаменовался первыми явными брешами в "железном занавесе", отгораживавшем Советский Союз от остального мира. Из Русского Зарубежья в Россию стала проникать и распространяться в диссидентских кругах эмигрантская литература. Среди прочего, появились и первые экземпляры книги Солоневича "Народная Монархия". Один из них попал в руки Булева. Исходя из своих "анархо-индивидуалистических" воззрений, он возмутился самому названию труда: "Очевидно же, что Монархия, - явление сугубо антинародное; о какой же народности может идти речь?". В ответ ему предложили самому ознакомиться с книгой. И вот, вечером Булев берет в руки сочинение Солоневича и погружается в чтение. Увлекшись, он просит не беспокоить и не отвлекать его по мелочам. Утром, проснувшиеся обитатели квартиры застали Булева, дочитывающим книгу. Когда он закончил чтение, он объявил, что "Это - именно то, что я искал; я - народный монархист", и лишь только после этого лег спать. Может быть, со стороны этот рассказ выглядит несколько анекдотично. Но даже мой небольшой личный опыт общения с Булевым говорит, что для него - человека, всю жизнь искренне стремившегося к правде и жизни по ней - эта история более чем типична. Он нашел то, что искал, и его собственные мироощущение и жизненный опыт полностью совпали с народно-монархическими идеями Солоневича. А раз так, - то всю оставшуюся жизнь Булев посвятил их распространению и развитию.

В 1989 г. он был одним из основателей Общественной комиссии по исследованию предполагаемых останков Императора Николая II и Его Семьи. Тогда же сотрудники самиздатовского журнала "Российские ведомости", в том числе и А. Булев - одними из первых из СССР - обратились к Главе Российского Императорского Дома Е. И. В. Великому Князю Владимиру Кирилловичу как к Законному Русскому Государю. Помимо "Российских ведомостей", публицистические работы Булева в 1989-1992 гг. неоднократно появлялась на страницах монархических газет "Наша Страна" (Буэнос-Айрес, Аргентина), "Граду и Миру" (Ново-Николаевск), "Монархист" (Санкт-Петербург). Скончался он 14 апреля 1992 г. в Москве.

Публицистическая и общественная деятельность Булева имела два основных направления. Первое из них было связано с распространением правды о преступной сущности коммунистической идеологии и главного ее носителя - КПСС. Булев был убежден, что большевистская партия в очередной раз мимикрирует, с целью сохранить за собой рычаги власти и общественного влияния. Смена "фасада", по его убеждению, должна было дать людям иллюзию освобождения, но при этом не изменить реального положения вещей. События последнего времени демонстрируют правоту старого политзека. Вторым направлением деятельности Булева стала проповедь идеи восстановления Царской власти: от развенчания разного рода клеветнических нападок на Царя-Мученика и Его Святую Семью и отстаивания самого принципа монархического устройства Российской государственности, до ряда статей прямо или косвенно продолжающих и развивающих народно-монархическую концепцию Солоневича.

Прежде всего, хотелось бы отметить очень высокую схожесть стиля Булева и Солоневича - свободного, легкого, не связанного формальной правильностью построения фраз и очень эмоционального, создающего впечатление живого общения автора с читателем. Это, а также близость мироощущения этих двух публицистов иногда создают ощущение заимствований или даже использования Булевым раскавыченных цитат из Солоневича. Но, несмотря на некоторые старания, ничего подобного обнаружить не удалось. Приведу несколько цитат из различных работ Булева.

"В отличие от демократических правителей, Монарх может идти против воли большинства, которое в кризисных ситуациях обычно способно ходить только проторенными путями, которые в таких случаях, как правило, ошибочны, неверны, гибельны! Для нашей страны такая способность монархов жизненно необходима, ибо в наших кризисах нужны не только оригинальные и новые решения, но - очень часто - немедленные и буквально молниеносные. Демократические процедуры вообще исключают такую возможность". "В самых демократических государствах, правители танцуют от формальной законности и никак иначе, а практически исходят из голого материального и эгоистического интереса господствующей части общества, высшим человеческим требованиям здесь просто нет места. Монарх может править, руководствуясь сутью жизни людей, потребностями их духовного развития, т. е. по велению совести и нравственного долга".

На мой взгляд, аргументация в пользу превосходства Монархии над республикой вполне в духе Солоневича. Вот несколько цитат о принципиальном различии русской и западной цивилизации, и проистекающих отсюда выводах:
"Западноевропейское общество является преемником рабовладельческого строя античного и древнего мира. Этим определяется вся его психология и устройство… За блеском глянца цивилизации базу взаимоотношений людей… и сегодня определяет правило: человек человеку есть волк. А говоря культурным языком - "конкурентное начало". "Живущие по закону волчьей стаи… люди - за две тысячи лет - создали, естественно, различные системы обуздания антиобщественных устремлений индивидов… и самого государства, путем раздробления и дележа… власти между противостоящими друг другу частями государственного механизма".

"Русское государство выросло на базе общества людей, не знающих рабства, на почве тяготения людей друг к другу в силу общественного разделения труда и потребности в единоличном управлении производством... Свободный труд и жизнь каждого в такой системе по самой ее природе… невозможны без абсолютного доверия всех членов системы друг другу и, следовательно к управляющему, к тому, кто подает людям команды".

"Насадители и проповедники этого убеждения (необходимости "перестройки" России по западноевропейскому образцу - М. К.) игнорируют исторический опыт нашей страны…". "В итоге таких экспериментов появляются только ублюдки, равно чуждые и России и Западному миру; в России - они ужасны, а на Западе - смешны, как дрессированные обезьяны".

В этой аргументации, в самой ее методологии, явно слышатся отзвуки идей "Народной Монархии" Солоневича. Причем, не буквально-дословном воспроизведении, но с явным привнесением своих мыслей и идей, которые, при этом, вполне органично укладываются в основные положения народно-монархической доктрины.

Еще одной чертой, которая сближает подходы Булева и Солоневича является устремленность в будущее. Исторические экскурсы и примеры для них лишь способ проиллюстрировать и обосновать взгляд на перспективы - ближние и дальние. Оба публициста стремились не просто к реставрации, восстановлению того, что было, но к построению новой Российской Монархии, хотя, разумеется, и базе, фундаменте принципиальных положений утраченной. Так, рассуждая о причинах "недоразвитости" монархического движения Булев писал: "Монархисты тоже смотрят не в будущее, но в невозвратное, изжившее себя монархическое прошлое. Смотрят, и стремятся не вперед, но назад... Прошлое Монархии - не путь в будущее, но отправная точка выявления политических закономерностей для определения пути к новой, небывалой модели нашей монархической государственности".

Взгляд на сословность, как на исторический пережиток, принесший много зла России очень типичен для Булева, который в этом вопросе полностью солидаризируется с Солоневичем. "Монарх не может управлять миллионами людей непосредственно... Слой служебных людей, стоящих между монархом и народом (именно поэтому основоположник социальной теории народной монархии И. Л. Солоневич метко наименовал его "средостеньем") всецело зависел от монарха и не имел ничего общего с народом и его интересами. Обрести собственность эти люди могли только присваивая власть и достояние монарха и только за счет порабощения народа". И далее: "С восстания Павла I против всевластия дворян продолжился процесс становления народной монархии, но шел он крайне медленно... Перелом произошел только в царствование Николая II... Это привело к прямой борьбе всего дворянства против государя, династии, монархии как таковой".

Среди главных причин несостоятельности современного монархического движения, Булев называл именно сосредоточение усилий людей на возрождении старых сословных форм. "Не Монархия, но личная власть и властные привилегии былых сословий ставятся такими "монархистами" превыше всего и превыше власти Законного Государя. Да, - так было, что и привело к революции, к свержению и злодейскому убиению Святого Царя-Мученика, но так… больше никогда не будет! Что мы возрождаем: душу и жизнь нашего Отечества или уже мертвые и отброшенные формы прошлого? Разумеется, таковы не все сегодняшние монархисты, но… не в этом ли тупике остановился рост монархического движения? Не потому ли наше святое дело забуксовало в малочисленных группах-сектах сословных организаций?".

Заглядывая вперед, Булев ищет пути недопущения катастроф, подобных революции 1917 г., в будущем. "Необходимо… очищение (дренаж) среднего класса (так Булев именовал служилое сословие - М. К.) от выродившихся до паразитизма и прямого тунеядства субъектов". "Восстановленной монархии нужны элитарные сословия, привилегированный средний класс - с гарантированной стабильностью общественного положения людей в нем. Народу, обществу, государству необходим офицерский корпус - новое дворянство. Заслуги подлежат награждению привилегиями, званиями, знаками отличия и т. п. Однако… такие привилегии ни в коем случае не должны принадлежать людям вечно-наследственно!".

Устремленный в будущее, Булев разрабатывает систему "дренажа" служилого сословия, которая должна предотвратить его вырождение. "Заслуги и беспорочная служба вознаграждаются личным дворянством, а для тех, кто уже имеет его - потомственным… Предотвращение социальной энтропии требует недопущения наследования личного дворянства, в наследовании же потомственного, влечет приобретение прав на порядок ниже (то есть - личного - М. К.)".

Представляется, что приведенные примеры достаточно характерны и дают право говорить о Булеве не просто как об апологете Солоневича, но именно как о продолжателе его дела, стремившемся развивать народно-монархическую концепцию. К сожалению, смерть прервала эту работу.

М. Кулыбин

Монархистъ № 49, 2004, АРХИВ

К СОДЕРЖАНИЮ

Форум газеты "Монархист"

Царь-Путин

Фрагменты одной из дискуссий на форуме сайта газеты "Монархист".

МонархистЪ (Санкт-Петербург):

В разного рода либеральных СМИ только ленивый не называет Путина "царем", "монархом", "самодержцем"... Аргументируется это просто и незамысловато: дескать, всю власть забрал, парламент под себя подмял, "диктаторствует" вовсю… Все это, безусловно, абсолютный вздор. Все формальные либерально-демократические свободы соблюдаются… Причем, примерно в той же мере, что и на Западе: что для режима безвредно - тому "свобода"; а что опасно - это, дескать, уже фашизм, экстремизм и терроризм, и будет "замочено в сортире".

Интересно, как мне кажется, другое. Грамотные политологи и имиджмейкеры Путина, учитывая национальную специфику России, вовсю эксплуатируют по-настоящему монархические "плюсы". Президента "позиционируют" поистине как царя, приписывая ему именно царские достоинства и преимущества монарха. Он-де, фигура "надпартийная", "наднациональная", "надклассовая", представляющая интересы всего народа в целом, а не отдельных социальных групп (помните, еще Ельцин, в рамках этой концепции был "президентом ВСЕХ россиян?). То есть, в сущности, как бы монарх, но только избираемый на время.

Кажется, одно из важнейших социальных преимуществ монархии у нас украдено, и результативно используется режимом.

К. Михайлов (Москва):

Монархистам, к сожалению, не привыкать быть обворованными. Власти украли у нас Царский герб и Национальный флаг. Разного рода политические проходимцы присвоили наименования "консерваторов", "правых", "традиционалистов" и пр. Даже само слово "монархист" уже порядком испачкано претензиями на него как "леваков" (вроде редактора "МК" Гусева), так и псевдо-правых экстремистов.

К сожалению, отсутствие общенациональных СМИ подлинно-монархического направления не дает нам отстаивать свои взгляды и позиции.

Игорь Воронин (Санкт-Петербург):

Абсолютно верно. Впервые кремлевские политтехнологи попытались сыграть на монархическом инстинкте в 1996 г., когда переизбирался Ельцин. В двух словах это называлось "Голосуй сердцем", в трех - "Президент всех россиян". Ельцин, имевший незадолго до выборов, рекордно низкий рейтинг, благополучно сохранил власть. Конечно, "монархическая" тема была не единственной (много чего задействовали, включая танцы "помолодевшего" кандидата), но, мне кажется, все-таки приоритетной.

Вполне логично, что эксплуатация национального "менталитета", присущего большинству "электората", продолжается.

Насчет свобод и либеральных ценностей все очень относительно.

Выборы-назначения губернаторов имеют место быть. От такого способа постановки градоначальников, который мы наблюдали, в том числе, и в Питере, до их прямого назначения - один шаг. Другое дело, что необходимости в нем никакой нет, зачем дразнить мировую закулису, нарушая правила демократической игры?

Вся штука в том, что никакой демократии нигде нет, это миф, такой же, как коммунизм. Только в России, в силу ее исторического стремления к правде-истине, эта очевидность обнажается до предела. Чем ближе к идеалу демократии - тем больше анархии, а любая попытка навести порядок неизбежно связана (или связывается) с монархическим строем.

Дуст (Самара):

Все мы отлично понимаем, что г-н Путин обладает лишь полномочиями царя, а не правом носить титул монарха. Он не вписывается ни в морально-этическую, ни в юридическую систему монархической власти. Это всего лишь человек с рычагами давления и не более того...

Максим Летний (Москва):

Помнится, на форуме уже была мысль о том, что в нынешних условиях власти могут пойти даже на формальное восстановление монархии, в конституционной форме, разумеется. С парламентами всякими... И если они решат, что так им будет лучше - так и сделают.

В любом случае, произойдет это или будет продолжаться несомненно имеющая место эксплуатация самой идеи. Это плохо, потому, что идея дискредитируется. Лет через 5-10 подобной псевдомонархии мы рискуем получить вторую революцию, "бессмысленную и беспощадную"... А предпосылки то имеются. На мой взгляд, коммунисты иже с ними - крепчают в новом виде.

В целом, по-моему, Путин гораздо большее зло, чем Ельцин.

Хотя бы потому, что центральные каналы сейчас ведут очень изощренную пропаганду: смешивают величие Российской Империи и ностальгию по СССР, превращая это в ядреную смесь за которой легко угадывается модернизированный сталинизм: президент - монарх - отец народов. В глазах обывателей формула прекрасная, так, что объяснять что-то про монархию с каждым днем все сложнее, в головах уже имеется определенный стереотип.

Наконец... Ему несмотря ни на что ВЕРЯТ, очень многие, совершенно иррационально. Бесполезно говорить о том, что он только ухудшает ситуацию. "Он возродил патриотизм, он выглядит круче Ельцина, в экономике полный порядок". Сказать нечего...


№ 49	Санктъ-Петербургъ	годъ 2004





НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ

СОДЕРЖАНИЕ: