Глядя на пригласительный билет на научную конференцию “Монархия и Престолонаследие в России: век ХХ” невольно испытываешь некий пиетет. Как же, чего стоят одни организаторы: Конгресс соотечественников (как шутят в кругах русской национальной эмиграции - “советских соотечественников”), Союз писателей Санкт-Петербурга, Народный дом; и каково звучание имен и ученых степеней заявленных участников: академик Д. Лихачев, академик А. Панченко, профессор В. Старцев, профессор Р. Ганелин, профессор И. Фроянов и др. Невольно трепещешь и ожидаешь поистине академического уровня предлагаемых докладов...

Тем большее разочарование постигает наивного посетителя конференции (попасть на которую “простому” монархисту без пригласительного билета было невозможно, несмотря на пустовавшую треть мест в зале).

Тактика избранная организаторами была отнюдь не нова. После коротких приветствий и общих слов, сказанных организаторами: И. Арцишевским и принципиальным атеистом М. Чулаки, выступил профессор В. Старцев, “прославленный” теле- и радиопередачами, очерняющими память Святого Царя-Мученика Николая, и в этот раз не отступивший от своей печальной традиции. Далее выступили широко известные в узких кругах в качестве сочинителей пасквилей против возглавителей Династии Романовых в изгнании В. Красюков и З. Белякова, попытавшиеся представить нынешнюю ситуацию так, что никаких законных Престолонаследников якобы не существует. Доцент А. Ильин громогласно объявил, что народ никому не отдаст завоеваний демократии, а вопрос о форме правления в России правомочна решать только учредилка, “последняя подлинно легитимная власть в стране”. В конце в ход пошла “тяжелая артиллерия” в лице академика А. Панченко, призвавшего “по капле выдавливать” из себя верноподданных, рабов и лакеев, и занявшегося поисками “родимых пятен” царизма у большевистского режима.

Схема традиционна, даже банальна: Наследников Престола не существует - “Вся власть Учредительному Собранию” - Монархия России не нужна. Заявленный в пригласительном билете академик Д. Лихачев, как и обычно в таких случаях, не явился, но прислал маразматическую цидулку в духе вышеизложенной концепции. Еще одной характерной чертой конференции было то, что каждый выступающий считал своим долгом подчеркнуть, что он - “не в коем случае не монархист”. Так и напрашивается вопрос: для чего же тогда “научно совещаться”?

Из гостей конференции запомнились выступления экс-мэра А. Собчака, сведшего проблему Монархии в России к захоронению предполагаемых останков Царской Семьи и... В. Ленина, без чего “гражданская война в России не может быть завершена; и внука “красного графа” М. Толстого, полившего грязью память покойного Государя Владимира Кирилловича, перед которым пресмыкался во время визита Великого Князя в Санкт-Петербург в 1991 году.

Итог конференции подвел ведущий - сторонник КПРФ И. Фроянов, еще раз подчеркнувший, что восстановление Монархии в России невозможно и вредно.

К 100-летию со дня рождения маршала СССР Г. Жукова

ПАЛАЧ РУССКОГО СОЛДАТА

В этом году 50-летия "Победы" до оскомины пришлось наслышаться дифирамбов маршалу Жукову — со стороны коммунистов, национал-большевиков, Ельцина (торжественно открывшего ему памятник и учредившего орден его имени) и множества других разношерстных придурков, что — впрочем — вполне естественно. Менее нормально то, что в эмигрантской прессе иные лица, желая сохранить хорошие отношения со штатами местных посольств или с иными "суворовцами" в "РФ", попытались — и с некоторым успехом — помешать появлению материалов, рисующих истинный исторический облик этого коммуниста, одного из виновников геноцида русского народа.

Жестокость Жукова к своим собственным солдатам и офицерам можно сравнить лишь со сталинской. Мемуары маршала "Воспоминания и размышления" (Москва, 1970) предваряет отзыв Шолохова: "Жуков был великим полководцем суворовской школы". Насквозь лживая формулировка, ибо суворовская наука побеждать, "воевать не числом, а умением", прямо противоположна тезису "любой ценой" Жукова.

Сталинскую выучку Жуков показал еще на Халхин-Голе. Когда противник атаковал то один, то другой участок фронта, Жуков стал неграмотно перебрасывать соединения с других участков фронта для помощи атакуемым. В результате фронт быстро расстроился и стал неуправляемым. Если бы командарм Жукова не спас положение, заставив его вернуть все соединения на свои места, не миновать бы поражения на Халхин-Голе. Пристыженный будущий маршал отыгрался на подчиненных: он подписал 17 смертных приговоров по пустячным поводам. Следствие и судебное разбирательство заменялись бумажкой, на которой было написано: "Трибунал. Судить. Расстрелять". И подпись. К счастью, жуковский командарм обратился в президиум Верховного Совета и добился помилования всех семнадцати.

Уже на Халхин-Голе Жуков, делая детские ошибки, совершенно равнодушно нес вследствие этого огромные потери. Но качество это проявилось куда более чудовищно во II Мировую войну. Удар по Зееловским высотам, например, стоил около сотни тысяч солдат и офицеров. Позже, как читаем в номере 46-м "Контакта", Жуков без всякого оттенка сожаления признавал: "Да, зря мы в лоб штурмовали Зееловские высоты. Зря погибли эти сто тысяч".

В роли начальника Генерального Штаба перед войной и в начале войны он оказался совершенно беспомощным. В ходе боев он совершал постоянные ошибки, равнозначные преступлениям. Так называемую "стабилизацию положения" под Москвой, уже в качестве командующего Западным фронтом, он осуществил не какими-либо оперативными планами и замыслами, а вводом в бой все новых сил и беспримерной жестокостью по отношению к своим подчиненным. Последнее импонировало Сталину больше всего, и он влюбился в Жукова. Все крупнейшие операции Второй Мировой войны, связанные с именем маршала, проведены, как и Московская, большой кровью.

Как подчеркивает писатель Г.Владимов, против "четырехслойной тактики" (три слоя солдат ложатся мертвыми и заполняют неровности земной коры, а четвертый ползет по ним) Жуков не погрешил до конца, до Берлинской операции, положив всего триста тысяч на Зееловских высотах и в самом Берлине, только чтобы сделать приятное Сталину — взять город именно к первому мая.

Американцы, которые уже были в Германии, и в частности генералы Паттон и Эйзенхауер, удивлялись: "Откуда такая жестокость к своим же? Откуда такой безжалостный военачальник?".

Впоследствии Эйзенхауер много разговаривал с Жуковым о методах ведения войны, и был поражен, тем, что для советского маршала русские люди были как мусор. Чтобы разминировать, например, минное поле, он попросту прогонял по нему пехоту.

Одна из главных забот Эйзенхауера состояла в том, чтобы каждая американская дивизия на фронте насчитывала не меньше 17 тысяч человек, иначе она не могла бы выполнять стоящие перед ней боевые задания. Между тем, Жуков рассказывал Эйзенхауеру, что у него в дивизиях по 8 тысяч человек, а порою потери так велики, что оставалось лишь три тысячи человек в дивизии.

"В этом отношении, — пишет Эйзенхауер в книге "Крестовый поход в Европе", — весьма показательны рассказы Жукова о том, как его войска пробивались через минные поля противника. Немецкие минные поля, простреливавшиеся заградительным огнем, были серьезными препятствиями, вызывавшими у нас задержки. Несмотря на то, что наши военные техники придумали множество всяких орудий для уничтожения мин противника, нам все же было трудно пробиваться через минные поля. "Мины, как вы знаете, есть двух сортов, — говорил мне маршал Жуков, — противопехотные и противотанковые. Когда наша пехота подходит к минному полю, она продолжает идти так, как будто перед ней вовсе нет никаких мин. Потери? Потерь от мин не больше, чем если бы на этом участке немцы имели сосредоточенный артиллерийский и пулеметный огонь. Противотанковые мины под пехотой не взрываются. Когда пехота, преодолев минное поле, укрепится на плацдарме по другую сторону, мы пускаем саперов, которые разминируют противотанковые мины, прокладывая коридоры для наших машин".

Цензура изъяла из советского издания книги Эйзенхауера его беседы с Жуковым, в том числе и вышеприведенный пассаж, так поразивший американского генерала.

Но и в своей послевоенной деятельности Жуков продолжал истреблять русский народ, и все с той же целью — сделать карьеру. Атомный взрыв позволил ему перебраться из заместителей в министры Обороны, а затем и в члены президиума ЦК КПСС. Благодаря ему 40 тысяч солдат и офицеров сгнили заживо в страшных мучениях. Маршал, которого одел в бронзу скульптор Клыков, дал преступный, человеконенавистнический приказ заставивший этих людей пройти через эпицентр атомного взрыва. Этот эксперимент имел место на Тоцком полигоне в 1954 г. За много меньшее в послевоенной Германии людей объявляли преступниками против человечности. А в эмигрантской среде есть люди, которые распинаются: "Не трожь Жукова!".

Николай Казанцев

НАЧАЛО ВОЙНЫ В СМОЛЕНСКЕ

Таким образом весь город (кроме Заднепровья) был занят германской армией практически без боя — это сильно противоречит позднейшим советским сообщениям, что Смоленск несколько раз переходил из рук в руки и что атаки перемежались с контратаками. Эта советская версия о боях за Смоленск потом вошла даже в некоторые книги о войне 1941-1945 гг., написанные за рубежом, авторы которых, не быв в курсе дела, воспользовались советскими данными.

Пользуясь передышкой, советские активисты из партийцев и комсомольцев, выполняя приказ Сталина, спешно поджигали уцелевшие заводы, фабрики и дома Заднепровья. Задание это они выполнили "на отлично", так что после их "работы" уцелели только немногие деревянные дома на окраинах. Сгорела даже каменная баня, где, кажется, нечему было и гореть. Сохранилась лишь электростанция, которую спасли сами рабочие.

На следующую ночь под прикрытием артиллерийского и пулеметного огня германские солдаты перешли Днепр и заняли оставшуюся часть города. Правда, советская артиллерия еще пару недель стреляла по городу, но сам город был уже немецких руках.

С того места, где мы находились была слышна канонада и хорошо видно зарево над Смоленском. Беспокоюсь за мать, которая осталась в городе; те же мысли в голове и у моего приятеля Баболовича... Сговариваемся бежать, но еще не время — будем ожидать удобного момента. Общее отступление Красной армии захватило и нас. Непрерывным потоком по дороге на восток уходили воинские части, торопящиеся выйти из грозящего им окружения. Вместе с ними идем и мы. Со страшным ревом, наводя панику, проносятся над головами германские самолеты с черными крестами на крыльях, иногда обстреливая нас из пулеметов. В первую же ночь мы оба сворачиваем направо в придорожный лес, прислушиваемся и двигаемся в сторону Смоленска, местоположение которого нам указывает зарево на горизонте. Где находимся мы не знаем, это не важно — идем в сторону зарева, забирая налево и стараясь как можно дальше уйти от дорог. Утомившись от долгой ходьбы в темноте и выйдя на возвышенное место, мы спрятались в небольшую лощинку и огляделись. Кругом все было тихо. Решили по очереди караулить, но кончилось тем, что оба крепко заснули.

Утром нас разбудили германские солдаты. Вскочив на ноги и собравшись с духом, я сказал заранее приготовленную фразу: "Wir wollen nicht kampfen gegen Deutschland"* (немецкий язык мы изучали в школе и техникуме). Посмотрев на наши испуганные детские лица, немецкий офицер разбил об землю наши винтовки и отпустил нас на все четыре стороны. Идем дальше в сторону Днепра, стараясь не попадать на глаза германским солдатам. Сняли с головы пилотки — так мы меньше походим на красноармейцев; те обстрижены под машинку а у нас сравнительно длинные волосы...

Спустя некоторое время подошли к Днепру. Набрали сухих веток, связали из них плотик для одежи и обуви и, толкая его перед собой, переплыли на другой берег. Теперь уже не страшно; как мы узнали весь правый берег Днепра занят германской армией. До города уже недалеко. Прошли через пригородную деревню. Стоящие там немецкие солдаты не обратили на нас никакого внимания...

Подхожу к началу нашей улицы и вижу по обеим сторонам только одни пепелища. От волнения сжимается сердце. Что с матерью? Спешу дальше. И, о чудо! Все наши дома уцелели. Мать и все наши соседи, которые остались на месте, живы и здоровы. Самое опасное время они пересидели под защитой солидных стен Богословской церкви, переделанной большевиками в исторический музей и библиотеку. Ее 800-летние аршинные стены с честью выдержали попадания нескольких советских снарядов. Наши три соседние двора из десяти деревянных домов — это все, что спаслось от огня. Все остальные дома на нашей улице сгорели дотла. И это не было простой случайностью, как могли бы подумать иные, а чудом, которое тогда потрясло меня и о котором нельзя не рассказать.

В то время когда особенно силен был обстрел красной артиллерии, когда с двух сторон к нашему жилищу приближался огонь, деревянные дома загорались друг от друга как спички и никто их не тушил, дед моего друга Ваньки Орлова, Ипполитыч, вышел с иконой на возвышенное место и держал ее в вытянутых руках, обращенной в сторону казалось обреченных на гибель домов. И вот, по молитве с иконой в руках этого глубоко верующего старика, чудесным образом огонь с двух сторон сам собою потух... Видно какая-то Высшая сила остановила огонь в четырех метрах от стены деревянной и в полутора метрах от стены кирпичной — меньшее расстояние было бы гибельным.

Еще дней пять после моего возвращения продолжался редкий обстрел города советской артиллерией издалека. Одним из снарядов тогда убило одного мальчика и невесту моего двоюродного брата, которого в то время не было среди нас — он ушел к своей матери в деревню. Да и меня самого чуть не убило, когда я пошел за ключевой водой на берег Днепра — снаряд со свистом вонзился в крутой берег возле моих ног, но, к счастью, только обрызгал меня грязью.

Бои под Смоленском завершились отчаянной и самоубийственной попыткой контрнаступления красной пехоты на западную часть Заднепровья без прикрытия авиации и артиллерии. С нашего берега, через Днепр, как на ладони был виден весь ход этого боя, вернее не боя, а избиения русских солдат, гонимых на верную смерть своими командирами. Немецкие солдаты залегли в развалинах Нового моста и за насыпью идущей от этого моста дороги. С нашей стороны Днепра немецкий танк почти в упор расстреливал красноармейцев, которым негде было укрыться, так как в том районе не осталось ни одного несожженного дома.

Через пару дней прекратилась стрельба по городу. Еще три дня слышна была далекая канонада на севере, а потом все стихло. Бои вокруг Смоленска закончились взятием германской армией 300000 пленных...

Достав лодку вдвоем с другом мы переплыли на другой берег к месту боя. С того времени прошло уже дней пять. Пекло солнце; кругом было тихо и кроме нас не было ни одной живой души. Стали осматривать место, где, позади обломков моста, оборонялись немецкие солдаты. Там, - кроме пустых гильз, ничего не оставалось. Поднялись по берегу, прошли дальше вдоль дороги и увидели ряд аккуратных одинаковых могил с деревянными крестами и касками на них. Насчитали 11 могил. Поднялись на дорогу и нашим глазам предстало жуткое зрелище.

Все пространство перед нами от самого берега Днепра вправо и вдаль пока хватало зрения было покрыто телами убитых наших красноармейцев. Несмотря на несущуюся оттуда вонь, спускаемся вниз, подходим ближе и рассматриваем убитых. Лица их почернели, оскалены зубы, кое-где на лицах лопнула кожа. Гимнастерки и брюки просалены выступившим от жары жиром. Вот лежит перед нами тело молодого красивого мужчины, стройная фигура, вьющиеся русые волосы. Кто он? Откуда? Ни мой друг, ни я не решаемся поискать в карманах. Думаю, что близкие ничего о нем не узнают. Самые первые из убитых пали в 50 метрах от немецких позиций... Далее вглубь еще больше убитых, уже вся земля покрыта трупами... Дальше мы не идем — от страшной вони трудно дышать. Молча идем назад, садимся в лодку и возвращаемся на наш берег. Спустя несколько дней все эти убитые были похоронены в общих могилах. Сколько их было — не знаю.

Для жителей Смоленска война, начавшаяся 22 июня закончилась 30 июля. После этого началась другая жизнь — жизнь на территории, оккупированной германской армией... Сначала покажу для интереса как курьез, как образец советской пропаганды, что об этом было написано в Советском Союзе после войны.

Передо мной фотоальбом Смоленска с текстом на пяти языках и 44 цветными фотографиями (Издательство "Прогресс", 1974), купленный в Буэнос-Айресе на международной выставке книг. Цитирую: "В годы советской власти город быстро рос. Было построено несколько крупных предприятий, в том числе заводы дорожных машин и металлообработки, льнокомбинат, мукомольный комбинат, швейная фабрика. К началу Великой Отечественной войны население Смоленска выросло до 160 тысяч человек. Гитлеровцы, оккупировавшие Смоленск летом 1941 г., хозяйничали в городе более двух лет. Они разграбили и разрушили все фабрики и заводы, железнодорожный узел, больницы и школы, институты и музеи. Вывели из строя водопровод, трамвай, телеграф, почту".

А вот, что написано в газете "Голос Родины", № 25 за 1985г., посылаемой из СССР "соотечественникам" за рубежом: "Из 8000 смоленских домов разрушено и сожжено было 7300. Замучено и расстреляно 136 тысяч жителей".

Вот так писалась история "Великой Отечественной" войны. Никаких фабрик, заводов и железнодорожного узла немцы не разрушали и не грабили потому что все они были сожжены и разрушены советскими активистами перед оставлением города. О каких музеях, якобы разграбленных гитлеровцами, идет речь? В городе было только два музея: исторический, устроенный большевиками в церкви Св. Иоанна Предтечи, в которой мы укрывались от огня советской артиллерии — ценного там ничего не было; и антирелигиозный — в прекрасном Успенском соборе, гордости Смоленска. Этот собор был заново освящен и в нем совершались богослужения.

Заднепровская большая больница была сожжена; в уцелевшем туберкулезном диспансере при немцах была устроена городская больница. В сохранившихся школах учились русские дети. Института во время германской оккупации не было; была учительская семинария, в которой, наряду с городской, училась молодежь из провинции. А в здании университета находилось городское управление.

Никаких водопровода, трамвая, телеграфа и почты немцы из строя не выводили. Когда германская армия вошла в город, водопровод был уже испорчен большевиками, трамвайная станция и все трамваи сожжены, а телеграф и почта не работали. Водопровод был вскоре починен городским управлением и нормально действовал все время, а телеграф и почта были в немецких руках. Русские люди могли посылать письма только через "Feldpost", если, конечно, имели знакомых среди немецких солдат — гражданской почты на оккупированной территории не было.

Просто смешно читать о замученных и расстрелянных 136 тысячах смоленских граждан. Ведь мало было написать просто "более ста" или "около 130 тысяч", нужно было прибавить еще шесть — для убедительности. В Смоленске из 160 тысяч довоенных жителей при немцах оставалось около 50 тысяч остальные были эвакуированы или ушли в деревни.

К настоящим, а не выдуманным жертвам национал-социалистов можно отнести только три тысячи евреев, остававшихся в городе, которые были размещены в пригороде называемом Садки, откуда предварительно выселили всех русских. Там они жили своей жизнью, никем не охраняемые, до лета 1943 г., когда неожиданно для всех были расстреляны.

Хочется еще рассказать о швейной фабрике и двух комбинатах, которыми так хвастались советчики и от которых жителям Смоленска было мало пользы. Громадная швейная фабрика им. Румянцева (им. Сталина, после того как секретарь Смоленского облисполкома Румянцев и его помощник были расстреляны в 1937 г. как враги народа) шила ватники для Китайской Красной армии. А для смолян? Мой двоюродный брат ожидал два года пока до него дошла по списку очередь на пошивку обычного пальто...

Таково, вкратце, было истинное положение вещей на самом деле, а не в воображении советских пропагандистов.

Владимира Дерибо

Советское правительство, сформированное после большевистского переворота 1917 г., не пожелало присоединиться к Гаагской конвенции. Не подписало оно и Женевскую конвенцию 1929 г., в которой более четко были определены условия содержания военнопленных. Несмотря на это, сразу же после начала войны, в июне 1941 г., немецкое правительство обратилось к Международному Комитету Красного Креста с намерением договориться об условиях содержания пленных обеих сторон. Списки русских военнопленных передавались советскому правительству до сентября 1941 г., затем эту практику прекратили: советские власти неоднократно отказывались передавать взамен списки немецких военнопленных. Зимой немцы предприняли еще несколько попыток установить отношения с советскими властями, чтобы договориться о взаимном соблюдении Гаагской и Женевской конвенций, но вновь получили отказ. Тогда в дело вмешался сам Комитет Красного Креста, обратившейся к Советским послам в Лондоне и Швеции. Послы что-то нечленораздельно обещали, дело было рассмотрено в Москве, и ответ был дан отрицательный.

Тем временем союзники Германии — Италия, Румыния и Финляндия, — также отчаявшись придти к какому-либо взаимному соглашению с СССР, решили в одностороннем порядке применять условия конвенции к русским военнопленным, захваченным их армиями. Но и этот великодушный жест не возымел действия. Финны в особенности были озабочены ужасным состоянием 47 тысяч русских военнопленных, находящихся в их руках, и с благодарностью принимали великодушную помощь Красного Креста, хотя советская сторона не разрешила оказать аналогичную помощь финнам, находящимся в плену в СССР.

Не удивительно, что немецкое правительство ужесточило обращение с русскими военнопленными, а те круги, которые противились дурному обращению с пленными, утратили свое потенциальное влияние. Кроме того, русских в немецком плену было намного больше, чем немцев — в советском. Почти две трети всех русских военнопленных попали в руки немцев в 1941 г.

Гитлер лично настаивал на том, чтобы Красный Крест инспектировал лагеря. Сталин же, когда к нему обратились с предложением разрешить переписку и посылки для военнопленных, ответил: "Русских в плену нет. Русский солдат сражается до конца. Если он выбирает плен, он автоматически перестает быть русским. Мы не заинтересованы в установлении почтовой службы для одних немцев".

Этот ответ решил исход дела. Отныне "гитлеровская пропаганда широко использовала то обстоятельство, что Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию 1929 г. и, следовательно, наверняка не будет обращаться с немецкими военнопленными соответственно ее условиям". Наконец, 29 мая 1942 г. Молотов решительно отверг предложение Государственного департамента США подписать Конвенцию или соблюдать ее условия.

Вполне убедительно, поэтому, звучит рассказ о том, как гуманный комендант немецкого лагеря, старавшийся по возможности облегчить невыносимую жизнь своих подопечных, жаловался одному русскому врачу, что больше ничего не может сделать, поскольку Сталин отказался вступать в какие бы то ни было соглашения. Представитель швейцарского Красного Креста М. Жюно постоянно сталкивался с этим непреодолимым препятствием во время объездов лагерей в Германии, выражая протест относительно содержания русских. Он отметил, например, разительный контраст между хорошо поставленным лагерем для английских военнопленных в Досселе, где на видном месте был вывешен для всеобщего обозрения текст Женевской конвенции, и ужасающим лагерем по соседству — для брошенных на произвол судьбы русских. Нет, конвенция никак не была простым "клочком бумаги".

Было бы ошибкой думать, что Гитлер, при всей его жестокости, отказывался бы соблюдать Конвенцию, если бы она была принята. В феврале 1945 г., после бомбежки Дрездена авиацией союзников, разъяренный Геббельс предложил Гитлеру отказаться от Женевской конвенции и расстрелять пленных летчиков. Гитлер согласился, но кто-то из его сотрудников, ужаснувшись этому решению, сделал так, что сведения об этом просочились в иностранную прессу. Би-Би-Си сразу же передало резкие предупреждения об ответных мерах, и немцы немедленно отказались от задуманного.

Можно было бы на секунду предположить, что позиция советского правительства — не марксистское новшество, но "наследие отсталой Царской России". В этом случае уместно на мгновение обратиться к судьбе русских, взятых в плен немцами в войне 1914-18 гг.

Поскольку оба правительства — и Российской Империи, и Германии — подписали Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг., с самого начала были приняты меры для облегчения страданий попавших в плен. Правительства обменивались списками пленных, была установлена почтовая служба, медсестрам и священникам разрешалось ездить из России в немецкие лагеря, для пленников были устроены православные часовни. Испанское правительство выступало в качестве государства-протектора русских военнопленных, их интересы поддерживались также Соединенными Штатами, государством-протектором союзников России — англичан, французов и сербов, — вместе с которыми обычно содержались в лагерях русские пленные.

Императрица Александра Федоровна организовала комитет по поддержке пленных. В 1915 г. она писала Царю: "Ты знаешь, что мой комитет будет вынужден просить правительство о больших суммах денег для наших пленных, нам никаких денег не хватит, и сумма достигнет, страшно сказать, нескольких миллионов".

Через несколько недель она сообщает: "4 раза в неделю мы высылаем по несколько вагонов, груженых вещами". До нее доходят известия о дурном обращении с пленными: она "плакала, читая об ужасах, которые немцы творили с нашими раненными и пленными". И все же Императрица умоляет Царя хорошо обращаться с немецкими пленными: "тогда они скорее согласятся помогать нашим пленным тоже".

Проиллюстрируем это сравнение статистическими данными. В войне 1914-18 гг. Центральные державы взяли в плен 2,417 миллиона русских, из них умерло 70 тысяч. В 1941-45 гг. немцы захватили в плен 5,754 миллиона русских, из них умерло 3,7 миллиона.

Так, я после школы поступил в институт, и моей реакцией было не приспособленчество к той идеологии лжи, которая была в конце 60-х, а поиски ушедшей, прежде бывшей в России, культуры. Для меня и довольно большой группы молодежи именно та культура, которая истреблялась и подавлялась всеми силами государства, — была тогда самым важным. Мы жили идеями Солженицына, Максимова, мыслями и чувствами Ахматовой и многих других деятелей запрещенной в то время русской культуры. И по мере того как расширялся какой-то внутренний кругозор, как становился очевидным тот ужас, в который ввергнута была Россия, в круг моих интересов попало и Православие. Это было неизбежно: вся русская история, культура связана с Православием. И одно то, что коммунистическая идеология являлась не просто альтернативой христианству, а его гонителем и ненавистником, в данном случае стало благоприятным поводом для того, чтобы я всей душой, всем вниманием обратился к идеям христианства. Так я пришел в Церковь.

Несколько лет служил в Князь-Владимирском Соборе в Петербурге — был чтецом, звонарем, пономарем, в общем, исполнял самые низшие церковные послушания. Рукоположился я на Псковщине, у Митрополита Иоанна, рукоположился вне семинарии, так как мой духовник не благословил меня туда поступать. Пять лет, с 1974 по 1979 гг., служил в Порхове, набираясь опыта. После 1979-го меня потянуло на родину — я родился и вырос в Средней Азии — очень я соскучился по солнышку. И по благословению ташкентского Архиепископа Варфоломея (ныне покойного) со всей семьей переехал служить в г. Кара-Балта, в Киргизию. Там и протекала основная моя священническая служба.

В конце 80-х, уже во время так называемой перестройки, я решил построить в городе еще один храм, поскольку существовавший уже не мог вмещать, особенно по праздникам, всех верующих. Этот новый храм в честь Казанской иконы Божией Матери был освящен в 1991 г. Он стал, я думаю, одним из самых красивых в Средней Азии из вновь построенных — архитектура совмещала два стиля, греческий и псковский, а расписывали его не только местные художники, но и петербургские. И как бы в награду за это строительство я был возведен в чин сначала благочинного области, а в 1992 г. и всей Киргизии. Помимо этого, я занимал и ряд общественных должностей, был членом правления Общественной палаты при президенте Киргизии, членом правления Ассамблеи народов Кыргызстана, членом правления Общества русско-киргизской дружбы. Часто приходилось встречаться, беседовать с нынешним президентом Кыргызстана Аскаром Акаевичем Акаевым. И хочется сказать, что из всех правителей среднеазиатских республик он, пожалуй, самый интеллигентный, самый добрый и иногда по-детски чистый человек. Поскольку мы с ним были в достаточно близких отношениях — я могу это засвидетельствовать.

Я мог бы очень много рассказывать про недостойные дела иерархии МП, но не хочу уподобляться древнему сыну одного из праотцев, открывшему наготу отца. Да собственно любой любящий Россию, любящий Православие и так все знает. Знаете, это как если сравнить две иконы — ту, которую писал человек истинно верующий, ведь с первого взгляда отличишь от мазни какого-нибудь подвыпившего Ивана Ивановича, хотя и на его "иконе" подписано: дескать, образ. Господь сказал: "научитесь от Меня, яко кроток есть, ибо смирен сердцем и обрящете покой душам вашим". Так вот, под это определение так же не подходит Московская Патриархия, как "икона" Ивана Ивановича не походит на образ Божий.

1. Основой Церкви является Кровь Спасителя, пролитая на Кресте и кровь бесчисленных мучеников за правду Божию. Московская Патриархия же объявила всех умученных большевиками за веру "уголовными преступниками".

2. "Церкви похвала ты еси, честный Кресте, окружил верных и миру всему мира почесть благоделанная, Кресте православных радосте, вселенныя хранителю, сохрани, освяти тебе поклоняющийся" — так поет Истинная Церковь. В Московской Патриархии отреклись от крестного пути; и вместо Креста — бесконечные компромиссы с богоборческой властью, вплоть до "ваши радости — наши радости". И все это якобы ради "спасения Церкви", ибо "кто бы тогда крестил, причащал и пр.?", как заявил митрополит Владимир.

3. Истинная Церковь сохраняет чистоту своего учения. Самый страшный грех в Церкви — ересь, ибо навсегда разлучает человека с Богом. Московская Патриархия, принимая активное участие в т.н. экуменическом движении, свела на нет сами понятия "истина" и "ересь". Примеров молитвенного и даже евхаристического общения с еретиками (строжайше запрещенных церковными канонами) — множество.

4. Истинная Церковь — эсхатологична. Она учит о конце времен, о появлении на земле вначале предтеч антихриста, а затем и самого сына погибели, человека греха, объявившего себя богом. С точки зрения Церкви и Ленин и Сталин — это предтечи антихриста, ибо они объявляли себя спасителями человечества, а последнее (несмотря на предупреждение Господа нашего Иисуса Христа: "...а пришедшего во имя свое — примите") обоготворило своих палачей: ибо слова их "жития", изображения, трупы — стали "священными" для миллионов людей, отрекшихся от Бога. МП же объявила Сталина "Богом данным вождем всего человечества и архиереи учили свою паству брать за образец жизнь "великого вождя". В Ленинградской Духовной Академии вместе с иконами в актовом зале до последнего времени висел портрет Ленина. К сожалению, у меня нет никакого сомнения, что когда придет антихрист, иерархия МП "едиными усты и единым сердцем" воскликнет: "кто подобен зверю сему"? Истинная Церковь предала анафеме коммунистическую идеологию и ее вождей.

— Да, стране нужны не временщики, жестокие и жестокосердные, а религиозный деятель, Православный Хозяин нашей Родины. И только Государь может спасти от окончательного развала Россию. Но должен быть какой-то переходный период, лучше всего — диктатура патриотически-настроенного генерала, который наведет порядок в стране.

Входишь в обитель и ощущение такое, что попал, если не в преддверие Рая, то, во всяком случае, в живой, духоносный образ его... Словно луч Божественного света, пробив небесную твердь, упал на землю и в этом месте освятил и осветил собою все — храмы, келлии монахов, деревья, кусты роз, и главное — всех тех, кто подвизается здесь! Любой настоящий православный монастырь, где жизнь монашествующих чиста и нет никакой скверны, производит подобное впечатление. Но так уж промыслительно случилось, что именно в этом монастыре Свв. Киприана и Иустины суждено было мне пережить изменение всей моей жизни. Я приехал невероятно больным, а уехал здоровым, был погибающим, а уезжал спасенным, умирал и воскрес... И всего за 30 дней в мае-июне 1997 г. И потому мне очень хочется поделиться с добрым и благосклонным читателем хотя бы самыми главными впечатлениями от этого чудесного места, от того, что с ним связано, т.к. всего увиденного, пережитого, понятого описать невозможно.

Подлинное место спасения, пристань спасения, — вот что хочется прежде всего сказать об этой святой обители. Здесь 25 человек братии. Общежительный устав, соблюдаемый в такой строгости, что монах не берет даже бумажную иконку в подарок без благословения Митрополита! Никто из гостей и любых посторонних никогда не бывает в монашеских кельях. Я тоже не был ни в одной. Для гостей есть отдельные комнатки со всеми удобствами, где они и находятся. Монастырь состоит из двух частей, — внешнего двора и внутреннего. Соборный храм Свв. Киприана и Иустины, часовня во имя Блаженной Ксении Петербургской, зал для приемов, комнаты для бесед с посетителями, церковный магазин, большая каменная емкость со святой водой, — все это находится во внешнем дворе, куда могут входить все, в т.ч. и женщины. А во внутренний двор могут заходить только мужчины и только по благословению Владыки. Ни одна женщина никогда не бывает во внутреннем дворе. Женщины не используются ни на каких подсобных работах, общение их с братией практически исключено. Внутренний двор самый большой. Здесь несколько храмов, келлии, приемная Митрополита, канцелярия, библиотека, разные мастерские, типография, трапезная, прекрасный сад с искусно устроенными уголками для отдыха (один — у бассейна с фонтаном в тени дерев). Все исключительно ухожено, чисто, кусты разных цветов расположены с большим вкусом и чувством меры.

Внешние красота, благолепие, порядок и устроенность монастыря в полной мере соответствуют внутренней, духовной устроенности жизни в обители. И в Богослужениях, и в личных молитвах братии нет ни малейшей тени фарисейства, притворства, какой-либо искусственности или чего-либо показного. Все "в простоте сердца", по Апостолу. Но в этой простоте — поразительно живая вера, искреннее, от глубины души идущее благоговение перед святыней. Очень просты и дружелюбны отношения братии между собой и с Владыкой Митрополитом. За весь месяц пребывания в обители я ни разу не видел, чтобы кто-либо из братии предавался суетным разговорам, смехотворству, праздности. Говорят только о том, что необходимо при делах и послушаниях. По редким кратким обменам словами, по улыбкам и иным едва уловимым деталям можно заметить, что братия относятся друг к другу с искренней любовью. В церкви никогда не разговаривают. За трапезой — тоже. Здесь даже шепотом никто никому ничего не скажет. Трапеза — почти как священнодействие. На нее приходят только в рясах и головных уборах как на Богослужение. И без всяких исключений.

Духовно просты их Богослужения. Никакой аффектации, театральности, или желания "украсить" службу голосом или жестом. Скромно, тихо, смиренно. Клирос! В России — это место постоянных искушений! Здесь же — это место взаимодействия, мира и полного согласия. Если кто-то ошибся, — никто не сделает на службе замечания; это покрывается братской любовью. За все время пребывания в обители я ни разу не видел никакой раздражительности, никто никому не бросил резкого слова, никто не повысил голоса... Распоряжения и замечания сам Митрополит и два епископа, постоянно живущих в обители, делают спокойно, тихо. Невозможно и представить себе, чтобы здесь старший мог оскорбить младшего! Распорядок дня очень строг, вставать приходится рано, т.к. в 5.30 утра — уже литургия. Трапезы тоже строги, никаких греческих разносолов и изобилии, но все достаточно для поддержания сил. Келья Митрополита (т.е. его личные покои) — это маленький домик во внутреннем дворе монастыря. И никакого особого "стола"; Владыка питается тем же, что и братия. По сравнению с домами и дачами-дворцами наших российских патриарших архиереев, набитыми до отказа всяким дорогостоящим хламом, это просто полунищенское существование!..

В монастыре есть правило, схожее с обычаем некоторых Афонских подвижников, — братия причащается каждый день. По субботам — исповедь. Конечно, если у кого-то случилось что-нибудь особенное, то он может исповедаться в любой день. Нет слов, чтобы передать благотворность воздействия на душу каждодневного причащения. Я убедился в этом лично, т.к. решил, с благословения Митрополита, последовать этому общему обычаю! Какое великое врачевание для души и тела! По средам в 17 ч. служат в соборном храме особый молебен с акафистом и чтением молитв Свв. Киприану и Иустине для людей, страдающих различными болезнями, недугами, порчей, беснованием. В конце молебна освященным елеем помазывают и братию и весь народ. А болящего народа по средам стекается очень много.

Но, конечно, совершенно особое торжество — в воскресные дни и большие праздники! Одушевление, радость, как на Пасху! А как поют! Они возродили древнее Византийское пение. Оно очень отличается от того, к чему мы привыкли в России, но в этом пении особая красота и сила. Нужно заметить, что эти "старостильники" возродили и древнее каноническое иконописание. В храмах монастыря совсем нет икон "реалистического" стиля.

Царя бойся и служи Ему верою, и всегда о Нем Бога моли, и ложно отнюдь не глаголи пред Ним, но с покорением истину отвещай Ему, яко самому Богу, и во всем повинуйся Ему; аще Земному Царю правдою служиши и боишися Его, maко научишися и Небесного Царя боятися: сей временен, а Небесный вечен, и, судия нелицемерен, воздаст комуждо по делам его. Тaкo >же и князем покоряйтеся и должную ему чecmь воздавай, яко от Него посланом во отмщение злодеем.