Санктъ-Петербургъ

годъ 2008

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ

Великая Княгиня Мария Владимировна:
Если мы преследуем цель только собственной выгоды, наша жизнь становится никчемной

Глава Российского Императорского Дома Е.И.В. Государыня Великая Княгиня Мария Владимировна за последнее время благоволила дать интервью газетам «Новые известия» и «Российские вести». Предлагаем вниманию читателей своего рода компиляцию, составленную из этих публикаций.

Российский Императорский Дом в изгнании и
Святая Гора Афон.

Заметки на полях современности.

И. Л. Солоневич о монархии как гарантии от бюрократии. (Начало. Окончание в № 66-67)

Монархизм и естествознание.

Русская публицистика

Николай Данилевский

Несколько слов по поводу конституционных вожделений нашей «либеральной прессы».

Деготь в патоке.

Монархистъ № 64-65, 2008, АРХИВ

Великая Княгиня Мария Владимировна:
Если мы преследуем цель только собственной выгоды, наша жизнь становится никчемной

Глава Российского Императорского Дома Е.И.В. Государыня Великая Княгиня Мария Владимировна за последнее время благоволила дать интервью газетам «Новые известия» и «Российские вести». Предлагаем вниманию читателей своего рода компиляцию, составленную из этих публикаций.


- Ваше Императорское Высочество, Вы добиваетесь реабилитации Царской Семьи. Но нередко приходится слышать мнение, что святым никакая политическая реабилитация не нужна…

- Я добиваюсь не политической, а правовой реабилитации одиннадцати жертв большевистского режима. Ведь речь идет об убийстве людей, незаконно содержавшихся в заключении в соответствии с указаниями руководителей коммунистического режима и казненных по приговору местного органа советской власти, утвержденному затем высшим органом этой власти – ВЦИКом. Это решение до сих пор не отменено, и юридически члены царской семьи продолжают считаться «врагами народа», решение о казни которых «признано правильным».

Конечно, святые не нуждаются ни в чем, в том числе и в официальной канонизации. Канонизация нужна прежде всего нам – живущим на этой земле сегодня, ведь это касается вопроса духовной жизни общества. В духовном смысле канонизация несоизмеримо значимее реабилитации. Но одно совершенно не исключает другого. Нам не может быть безразлично, что государство оставляет в силе бесчеловечные решения Уралсовета и ВЦИКа в отношении святых новомучеников.


- Николая II часто обвиняют в гибели великой империи, неспособности управлять страной. Как вы относитесь к своему «державному» родственнику?

- На самом деле революция стала общенациональной трагедией, в которой виноваты все – от правителей до последнего нищего. Даже на революционеров нельзя возложить всю ответственность за трагедию, постигшую Россию в 1917 году. Если бы народ был един и сплочен, одушевлен верой, помнил бы о долге перед памятью предков и перед потомками, то никакие экстремистские силы, никакие иностранные деньги не смогли бы сокрушить Российскую империю.

Мы пережили тяжелую болезнь, последствия которой еще сказываются. Но, наконец, появилась реальная возможность окончательно излечиться. Если же мы продолжим бередить старые раны, вспоминать друг другу былые обиды, пытаться мстить, то только разбередим старые раны и окажемся преступниками перед Родиной. Забывать ошибок и злодеяний прошлого не следует, но нельзя и жить с ненавистью в сердце. Поэтому я уверена, что казачество, как и весь наш народ, в новых исторических условиях добьется возрождения России, основываясь на своих лучших традициях, а все отрицательное постарается изжить.


– Одним из главных упреков Николаю II остается то, что он попал под влияние Распутина, который решал за него все вопросы.

– В Распутине царская семья видела представителя народа, который доносил до нее чаяния простых людей. Мой дед Кирилл Владимирович в своих воспоминаниях очень верно написал: «К чести Распутина, ему хватило здравого крестьянского ума до конца остаться сыном народа, о благе которого он радел». Что же касается вмешательства Распутина в государственные дела, то даже Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства констатировала, что в этой области влияние Распутина не прослеживалось.


– Сегодня многие говорят о канонизации Распутина.

– Это уже перегибание палки. Образ Распутина следует очистить от клеветы, но это совсем не означает, что он был святым. На мой взгляд, эту тему поднимают люди, которые просто хотят привлечь к себе внимание.


– Ходят разговоры, что именно к 90-й годовщине расстрела семьи Романовых будет завершена экспертиза найденных не так давно предполагаемых останков Алексея и Марии. Вы верите в их подлинность?

– Мне очень хотелось бы верить. Но, к сожалению, это вопрос не только веры, но и честной работы криминалистов.


– Тем не менее, Вы по-прежнему не признаете результатов экспертизы 1998 года, признавшей подлинными останки остальных Романовых, захороненные в Петропавловском соборе.

– Тогда оставалось слишком много вопросов, на которые Государственная комиссия не смогла дать удовлетворительного ответа. Для меня была и остается определяющей позиция Русской православной церкви, так как речь идет не просто о моих родных, но о святых. Церковь, как известно, не нашла достаточных оснований для признания «екатеринбургских останков» мощами.


– Однако руководитель пресс-службы Московской патриархии священник Владимир Вигилянский намекнул, что мнение РПЦ может измениться, если новая экспертиза в Дании подтвердит подлинность останков.

– Нужно уважать мнения всех и прислушиваться к ним, но официальную позицию Церкви могут огласить только Патриарх и Священный Синод. Давайте подождем, что по этому поводу скажут они.


– Но если мощи не подлинные, то где же настоящие?

– Насколько мне известно, частицы мощей царственных страстотерпцев, вывезенные благодаря следователю Соколову, находятся в Храме-Памятнике святого Иова Многострадального в Брюсселе. Есть, конечно, и другие версии, но они, по-моему, еще менее правдоподобны, чем история с «екатеринбургскими останками».


– Как-то удивительно получается: вовсю говорят об останках, готовится перезахоронение в Петропавловском соборе, и в то же время Генпрокуратура упорно не хочет признавать царскую семью жертвами политических репрессий. Почему?

– Наверное, кому-то кажется удобным извлекать из народного почитания царственных мучеников политические дивиденды, но при этом не принимать главного решения, символизирующего окончательный разрыв с политикой террора. Патриарх Алексий II недавно сказал, отвечая на вопросы журналистов: «Расстрел царской семьи – это начало репрессий и страшного террора над всем народом России». И этот террор не закончен, пока наше государство оставляет в силе постановление ВЦИК о том, что решение Уральского совета о расстреле царской семьи «признается правильным».


- Некоторые ваши родственники, принадлежащие к Императорскому дому Романовых, придерживаются вполне республиканских убеждений. Как вы оцениваете перспективы восстановления монархии в России?

- Начнем с того, что в принципе член Императорского дома, придерживающийся республиканских убеждений, это все равно, что Церковь, исповедующая атеизм.

Мне грустно видеть, как некоторые наши родственники занимаются какой-то странной и никому не нужной политикой, понося идеалы, которым служили их предки.

Лично для меня возглавление Императорского дома – это прежде всего обязанности, а не права. Это долг, данный свыше: его нельзя присвоить, и от него невозможно отказаться. Как мои предшественники, сегодня я считаю своим главным предназначением «не дать свече угаснуть».

Безусловно, я верю в будущее монархии в России. Вернее сказать, хочу верить, что ценности этого строя станут вновь понятны и дороги россиянам. Но я первой была бы против, если кто-то предложил бы восстановить монархию вопреки желанию людей. Даже самые добрые дела не принесут пользы, если они навязаны насильно. Пока дают себя знать последствия почти столетней антимонархической пропаганды. Требуется время, чтобы народ осознал, что монархия есть прогрессивный и современный строй, сочетающий все лучшее из многовековой истории России с реалиями нынешнего времени.


- Противники монархии выдвигают тезис о том, что переход к этой форме правления невозможен из-за того, что придется пересматривать Конституцию и все связанные с ней законы…

- Слушайте, это же полная чепуха… Сколько было конституций за период с 1917 года? Какой законной процедурой отменены законы Российской империи и сама монархия? После чего введена Конституция 1993 года? В конце концов, невозможно делать из закона какой-то идол.

Никому в голову не придет спорить, что любое государство должно основываться на праве. Действующую конституцию необходимо уважать и неукоснительно соблюдать. Между прочим, само существование Императорского Дома в изгнании могло продолжаться только благодаря наличию фамильной «конституции» - закона о престолонаследии. Но времена меняются, а вместе с ними меняется и право.


- Не кажется ли вам, что после семи десятилетий советской власти нити, связывающие нас с прошлым, уже окончательно разорваны, и возрождение былых традиций, исконного мировоззрения русского народа уже не реально?

- Традиция не умирает никогда, потому что записана в генетической памяти народа. Ее можно на время приглушить, но нельзя искоренить. Традиционное мировоззрение – это далеко не всегда консерватизм. Традиция может воплощаться в новых формах и оставаться при этом неразрывно связанной с опытом предшествующих поколений. Мы должны не цепляться за старое и тем более не пытаться повернуть историю вспять, а двигаться вперед, не забывая о духовных, государственных и моральных устоях Отечества.


- В последние годы все чаще потомки людей, покинувших Россию после революции, возвращаются на родину предков и весьма преуспевают здесь. Одно время в прессе сообщалось, что вы также собираетесь вернуться в Россию на постоянное жительство. Не изменились ли ваши планы?

- У каждого свой крест. Может быть, в нынешнюю эпоху быть «гражданами Романовыми» гораздо выгоднее, чем великими князьями. Нет сомнений, что мои дед с бабушкой, родители и я с сыном в изгнании могли бы жить гораздо комфортнее, получив иностранное подданство и занявшись бизнесом. Но для этого необходимо было бы отказаться от наших идеалов. Замечу, что имя Романовых, как сейчас модно говорить, было бы неплохим брендом. Ко мне не раз обращались с разными бизнес-предложениями по этому поводу и в России, и за ее пределами.

Конечно, в преуспевании ничего плохого нет. Но если мы преследуем цель только собственной выгоды, наша жизнь становится никчемной. Безусловно, возвращение на постоянное жительство на родину составляет мою постоянную и неизменную мечту. Но окончательный переезд в Россию станет возможным лишь тогда, когда я буду уверена, что это не только решает какие-то мои личные проблемы, а что это полезно для моей страны и служит исторической миссии Российского Императорского Дома, за судьбу которого я отвечаю перед Богом, памятью моих предков и российским народом. Думаю, решение о возвращении Династии Романовых в Россию должно решаться на государственном уровне.

Монархистъ № 64-65, 2008, АРХИВ

А.Закатов

Российский Императорский Дом в изгнании и
Святая Гора Афон

Победа большевиков окончательно лишила русских афонцев защиты и помощи с Родины. Принятая в 1924 г. Уставная хартия Святой Горы Афонской (утвержденная греческим правительством в 1926 г.) содержала ряд нарушений древних традиций в угоду греческому национализму. Для русского монашества на Афоне настали самые тяжкие времена – и в моральном, и в материальном смысле.

В том же 1924 г., когда на Афоне приняли новую прогреческую Хартию, в Кобурге блюститель государева престола Великий князь Кирилл Владимирович издал манифест о принятии им, в соответствии с Законами Российской Империи, титула Императора всероссийского в изгнании. Этот акт по сей день вызывает смущение и сомнение у людей колеблющихся, недостаточно глубоко понимающих суть православно-монархической традиции. Тем важнее сегодня узнать, какую реакцию царский манифест Кирилла Владимировича вызвал на Афоне.

А реакция эта была самая радостная и искренняя. Как только весть о манифесте достигла Афона, русские монахи стали активно ее обсуждать. Естественно, нашлись и критики. Но цвет русского монашества на Афоне объединился в поддержке новому императору. Свои верноподданнические чувства Государю Кириллу выразили настоятели обителей св. Иоанна Златоуста Иверской местности иеромонах Симеон, св. Иоанна Богослова иеросхимонах Герасим, Никольской иеросхимонах Серафим, св. Тихона Задонского иеромонах Евстафий, Покрова Божией Матери иеромонах Поликарп, Св. Иоанна Златоустого Хилендарского монастыря иеросхимонах Варсонофий (эта обитель впоследствии получила по своему всеподданнейшему прошению высочайшее покровительство Цесаревича Владимира Кирилловича), Вознесения Господня иеросхимонах Илия, Воздвижения Честного Креста Господня иеросхимонах Лот и братия этих скитов и келий. Впоследствии к ним присоединились и другие русские афонцы. Под руководством настоятеля обители св. Иоанна Златоуста Иверской местности иеромонаха Симеона возникла Русская монашеская пустынническая монархическая организация. После его смерти в 1937 г. эту организацию возглавил иеромонах Серафим. Она внесла огромный духовный вклад в легитимистское движение, а прекратила свое существование только в связи с тем, что ее члены постепенно перешли в мир иной, а прибытие новых русских монахов на Афон не допускалось.

Со своей стороны император Кирилл Владимирович, императрица Виктория Феодоровна и их дети цесаревич Владимир и Великие княжны Мария и Кира, по примеру царственных предков, от всего сердца старались помочь афонским русским монахам. Канцелярия его императорского величества постоянно публиковала призывы о помощи русским обителям на Афоне. Государь и государыня не ограничивались этим и, когда была малейшая возможность, из своих крайне ограниченных средств посылали на Афон вспоможение. Оно, естественно, не могло сравниться с теми пожертвованиями, которые некогда приходили от царствующих императоров. Но в моральном смысле значило для монахов гораздо больше – ведь посылалось оно уже не от избытка, а от скудости.

Среди русских афонцев, преданных Кириллу Владимировичу, были люди из высшего света, как, например, иеромонах Никон (в миру Н.Н. Штрандман), выпускник Пажеского корпуса, бывший полковник лейб-гвардии 4-го Императорской Фамилии Стрелкового батальона, брат известного российского дипломата и начальника Управления по делам российских эмигрантов в Югославии В.Н. Штрандмана, и простые русские люди, выходцы их разных сословий. Но всех их объединяло знаменитое русское триединство – глубокая вера, беззаветная преданность законному государю и любовь к Родине.

Русские афонцы не только молились о императорской фамилии, не только делились с нею своими мыслями и чувствами, но и горячо и активно содействовали утверждению среди русских людей во всем мире правильных взглядов на монархию и династию. Они неоднократно обращались с пространными публичными воззваниями к соотечественникам с призывом к верности Кириллу Владимировичу и Владимиру Кирилловичу, писали увещательные, а порой и обличительные письма противникам законных государей. В этих воззваниях им удалось избежать какой бы то ни было политики. Верноподданные иноки всегда апеллируют только к сознанию религиозного долга, к морали; напоминают об исторической памяти; увещают о греховности бунтарства; излагают православное учение о Царской власти. Их слова бесхитростны, наивны, иногда даже по простонародному не очень складны, но в них чувствуются глубокая вера и нравственная чистота.

Нужно отметить, что взгляды на многие мирские вопросы у императорского дома и афонских монахов далеко не всегда совпадали. Ревностные иноки, глубоко переживавшие трагедию своего Отечества и совершенно правильно видевшие ее истоки прежде всего в духовном кризисе, иногда несколько увлекались и высказывали резкие мнения по национальной и конфессиональной проблемам. Глава Императорской Династии многонациональной России, обязанный, наряду с неукоснительным исповеданием Православия, учитывать и интересы иноверных соотечественников, должен был занимать взвешенную позицию. Но разница в отдельных воззрениях отнюдь не мешала русским афонцам оставаться верноподданными. И если государи смиренно внимали духовным поучениям иноков, то и иноки с не меньшим смирением прислушивались к словам Кирилла Владимировича и Владимира Кирилловича о делах общегосударственных. Им не приходили в голову смехотворные мысли писать безапелляционные наставления «вождю Третьего Рима» и тем более выдавать свои писания за истину в последней инстанции. Они делились собственными мыслями, не забывая при этом, что «несть человек, иже жив будет и не согрешит», понимая, что каждый может ошибаться, но в конечном итоге «сердце Царево в руце Божией». И уж тем более с презрением и негодованием они отвергали антидинастическую писанину тех, кто пытался прикрыть свою измену и нежелание служить законным государям лицемерными псевдоправославными рассуждениями о царской власти, лукавыми извращениями простых и ясных законов о престолонаследии и недостойными сплетнями.

Взаимоотношения императорской семьи с Афоном продолжались и после II Мировой войны. Постоянно писал государю Владимиру Кирилловичу, великой княгине Леониде Георгиевне и Великой княжне Марии Владимировне представитель старейшего поколения афонских иноков схимонах Русской общежительной пустыни Вознесения Господня Савва. Игумен Пантелеимоновского монастыря священно-архимандрит Илиан (Сорокин), вклад которого в сохранение традиций русского православия на Афоне неоценим, относился к государю Владимиру Кирилловичу и его семье с любовью и преданностью.

Как бы ни менялся мир, какие бы бури ни проносились над ним, пока существует Афон, и в особенности, пока на нем есть русские иноки, там будет возноситься к Престолу Всевышнего молитва о Российском Императорском Доме.

А.Закатов

1. Обращение Канцелярии его императорского величества с призывом об оказании помощи русским обителям на Афоне

Кобург, 9 июля 1926 г.

От Канцелярии Е[го] И[мператорского] В[еличества]

С момента возникновения революции в России русские святогорцы на Афоне Братства Русских келий во имя Царицы Небесной не только лишились покровительства русских Царей, но и совершенно лишились материальной помощи и поддержки из России, без которых они не могут существовать.

Усадьбы, занимаемые обителями, чрезвычайно малы, и каменистая почва неудобна для возделывания и посевов. Ввиду этого инокам приходится брать тяжелую работу поденщиков за ничтожную плату, даже не окупающую потребных расходов, но среди них есть много престарелых старцев, уже совершенно неспособных по старости и болезненному состоянию к какому-либо физическому труду.

Поэтому русские иноки на Афоне терпят большую нужду во всем и ведут полуголодную жизнь. Всего иноков Братства Русских келий во имя Царицы Небесной с престарелыми, больными, пустынниками и отшельниками 480 человек. Они крайне нуждаются в насущном хлебе, одежде, обуви и белье.

Канцелярия Его Величества очень просит всех Представителей и Уполномоченных Е[го] И[мператорского] В[еличества] организовать сборы денег, одежды, обуви и белья, чтобы посильно поддержать бедствующих святогорцев.

Пожертвованные деньги и вещи следует направлять по адресу Братства: Grece, a Mont Athos, Karea, au Reverend Pretre Moine Pere Simeon, President de la Fraternite des Cellules Russes.

Начальник Канцелярии Е[го] И[мператорского] В[еличества]
Капитан 2-го ранга Г. Граф

9-го Июля 1926 г[ода]
г. Кобург


2. Поздравительное письмо иеромонаха келлии Св. Иоанна Златоустого Хилендарского монастыря на Афоне Никона Императору в изгнании Кириллу Владимировичу с днем тезоименитства Его Императорского Величества.

11/24 мая 1929 г.
Ваше Императорское Величество.

Сегодня после Св[ятой] Литургии и Молебна не могу удержаться, чтобы не попросить Вас, Государь, соблаговолить принять мои смиреннейшие поздравления и самые горячие душевные пожелания здоровья, успеха и благополучия.

На ежедневных службах молим Господа, да благословит и укрепит Вас, Ваше Величество, и поддержит в многотрудной и неблагодарной, но самоотверженной, героической, святой работе Вашей, да облегчит Всевышний тяжкий, порою, казалось бы, непосильный крест и даст силы и бодрость твердо и со славой завершить благословенное дело спасения и умиротворения многострадальной Святой Родины нашей, дело, к которому неизменно стихийно стремятся все мысли и молитвы сердец наших.

Позвольте, Ваше Величество, повергнуть к стопам Государыни Императрицы мои живейшие поздравления и пожелания радости и счастия, неизменной удачи. Простите меня, Государь, за беспокойство и разрешите глубоко верить, что Вы не забыли неизменно Вашего Императорского Величества вернопреданного грешного иеромонаха Никона.

11/24 Мая 1929 г[ода]
Келлия Св[ятого] Иоанна Златоуста
(Хилендар[ская] местн[ость])

Никон (Штрандман)


3. Всеподданнейший доклад настоятеля обители св. Иоанна Златоустого Иверского монастыря на Афоне иеромонаха Валериана Императору в изгнании Кириллу Владимировичу с сообщением о кончине прежнего настоятеля иеросхимонаха Симеона.

15/28 января 1937 г.

Его Императорскому Величеству
Благочестивейшему Государю
Кириллу Владимировичу
Императору Всероссийскому
Настоятеля Обители Святого
Иоанна Златоустого на Афоне
Иеромонаха Валериана с братиею

Доклад

Ваше Императорское Величество Благочестивейший Государь Император!

Настоящим доводим до сведения Вашего Императорского Величества о том, что после продолжительной тяжелой болезни в ночь с 1го на 2ое января старого стиля сего 1937 года скончался наш Настоятель – честный старец Иеросхимонах отец Симеон. Оплакав его кончину, мы молимся ко Господу Богу о упокоении его души в райских селениях со всеми святыми, Богу угодившими.

Почивший Авва был подвижник Христианского Благочестия, он 49 лет подвизался на святой горе Афонской. Несмотря на то, что он в юности оставил мир и пределы Родины России, почивший все время был горячим патриотом и исповедником чистого легитимного монархизма, и за это переносил нападки, клеветы, издевательства и насмешки, но не взирая на всё это, он до самой своей кончины остался верным убежденным монархистом.

Последуя стопам нашего почившего Аввы приснопамятного старца иеросхимонаха отца Симеона, мы, духовные его чада, вознося наши молитвы ко Господу Богу и Царице Небесной, Покровительнице Афона, о здравии Вашего Царского Величества, при сем выражаем наши верноподданнические чувства Вашему Императорскому Величеству.
Надеемся в лице Вашем, наш Великий Государь, иметь своего защитника и Высокого Покровителя.

Вашего Императорского Величества верноподданные слуги и смиренные богомольцы:

Настоятель обители святого Иоанна Златоустого на Афоне
иеромонах Валериан с братиею.

Святая Гора Афон
Обитель Святого Иоанна Златоустого на Афоне
1937 года января 15го дня.


4. Письмо председателя Русской монашеской монархической организации на Афоне иеромонаха Серафима и членов этой организации главе Российского Императорского Дома Великому Князю Владимиру Кирилловичу с выражением соболезнования по поводу кончины его отца.

28 октября 1938 г.

Его Императорскому Величеству
Государю Императору
Владимиру Кирилловичу

Ваше Императорское Величество
Благочестивейший Государь Император!

С глубокою скорбию мы, русские иноки монархисты – насельники Святой Горы Афонской, известились о кончине Вашего Августейшего Родителя – нашего Государя Императора Кирилла Владимировича.

Возносим наши молитвы ко Господу Богу о упокоении души новопреставленного Государя в райских селениях со всеми святыми.

Вашему Императорскому Величеству – как любезному Сыну почившего выражаем чувства глубокого соболезнования о постигшей Вас тяжелой утрате.

Многомилостивый Господь Бог да утешит Вас в постигшей Вас скорби и да укрепит Ваши силы душевные и телесные в новых царственных трудах для освобождения нашей дорогой Родины России от ига безбожных коммунистов.

Да поможет Вам Господь выполнить мудрые предначертания Вашего Августейшего Родителя во славу Божию, ко благу Церкви Христовой и на радость многомиллионного русского народа.

Вашего Императорского Величества усердные слуги и смиренные всегдашние богомольцы:

Председатель Русской Монашеской Монархической Организации на Афоне
Иеромонах Серафим

Члены Организации
Иеросхимонах Каллист, Иеромонах Никон, Иеросхимонах Серафим, Иеромонах Акакий, Иеросхимонах Серафим, Иеромонах Стефан, Иеромонах Каллистрат, Иеромонах Антоний, Иеромонах Савва, Иеромонах Митрофан, Иеромонах Серафим, Пустынник Инок Николай

Святая Гора Афон
1938 года Октября 28 дня


5. Поздравительное письмо схимонаха Русской общежительной пустыни Вознесения Господня на Афоне Саввы главе Российского Императорского Дома Великому Князю Владимиру Кирилловичу.

4 июля 1953 г.

Русская
Общежительная
Пустынь
Вознесение Господне
1953 г[од] Июль 4 дн[я]
Св[ятая] Гора Афон

Благочестивейшии Самодержавнейшии Великии Царие наши, ваше Величество Император Владимир Кириллович! И равно Ее Величество Императрица Леонида Георгиевна!

Имею счастие и честь поздравить Вас, Ваше Величество, с днем Вашего Ангела – св[ятого] Великого Равноапостольного Князя Владимира – «Красное ясное солнце[»]. Так звали Его наши предки, народ Его. Потому что Им Господь избавил люди Его от идолопоклонства, и свет воссиял на нашей русской земле.

Ныне мы, верные Царям нашим Православный великий Ваш, Ваше Величество, Русский народ «страдает», попал в плен большевицкий, и здесь как бы пленные, но мы имеем радость, что мы не сироты, это мы чувствуем с того дня, когда Вами было сказано: «Дошедшие до Меня вси Российские Царские законы Я принимаю». С того дня Вы, Ваше Величество, царствуете! А когда Господь освободит Россию, вас позовут с Вашей помощницей Величества Ее [Величеством] Леонидой Георгиевной в Московский Кремль на престол, наследственный от предков Ваших. Вашего Величества Ваш верный сын схимонах Савва.


6. Письмо игумена Русского монастыря святого Великомученика Пантелеимона на Афоне священно-архимандрита Илиана Главе Российского Императорского Дома Великому Князю Владимиру Кирилловичу.

22 июня 1961 г.
Русский Монастырь
Св[ятого] Великомуч[еника] Пантелеимона
На Афоне
Июня 22 дня 1961 года

Ваши Императорские Высочества Великий Князь Владимир Кириллович и Великая Княгиня Леонида.

Благословения Святыя Афонския горы да пребудет всегда с Вами.

Благоволите милостивно принять нашу всебратственную благодарность Вашему Императорскому Высочеству за присылку Вашей фотографии для нашей обители.

Да дарует Всещедрый Господь и Спаситель наш еще на многая грядущая лета в мире, здравии и благополучии Вашему Императорскому Высочеству проводить жизнь свою.

С неизменной преданностью и благоговейным глубочайшим почитанием остаемся Вашего Императорского Высочества нижайшие слуги и приснопомнящие Богомольцы:

Игумен Русского на Афоне
Святаго Великомученика Пантелеимона монастыря
Священно-архимандрит: Илиан со всею о Христе братиею.

Монархистъ № 64-65, 2008, АРХИВ

М.Кулыбин

Заметки на полях современности

Слово и дело

Для здорового, цельного общественного организма (как и для цельной человеческой натуры) – слово, идея означают одновременно и соответствующее действие. Не обязательно это деяние будет праведным, моральным – ведь грехом повреждена природа человека. Но бездеятельным, пассивным, мертвым слово не останется. Оно принесет плод – дело. Если это греховное движение, то, например, человек будет рваться к власти, переступая через трупы. Если духовный подвиг, то человек отречется от мира, в стремлении к Господу. Это – максимы. Но есть и обыденная практика: приятие Слова Божия означает не знание заповедей, но исполнение их. То же касается и здорового общества: принятие Христианства одновременно означает желание обустроить весь строй жизни – личной, семейной, государственной – по-христиански. Понятно, что практическое исполнение далеко от идеала, но стремление приблизиться к этому идеалу есть. В иных случаях эта единая идея-устремление общества может быть направлено на завоевание, колонизацию, революцию и т.д.

Это не удивительно. Ведь в Божественной полноте своей слово – и есть действие. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1, 1-3), учит Св. Писание. «Сказал Он и стало, повелел – и создалось» (Пс. 148,5), говорит псалмопевец. Сам Господь Иисус Христос учит, что полнота слова (в вере) – есть действие: «Иисус же сказал им: ...истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет» (Мф. 17, 20).

Для больного, деградирующего, распадающегося общества (как и для утратившей цельность натуры человека) слово становится лишь средством передачи информации. Утратив же онтологически присущую ему функцию действия, движущую силу, слово начинает стремительно разлагаться, утрачивая смысл, становясь средством оправдания бездействия. Человеческое общество надмевается «знанием», потребляет информацию, но не превращает слова в дела, лишает слово его Божественного предначертания. Не вызывая действия, «извращенное» слово начинает служить не объединению, но разделению людей, разномыслию и разночувствованию. В итоге оно становится способом сокрытия Истины, обмана людей, игры, что мы можем наблюдать сейчас каждодневно.


Еще раз о национальном единстве

Говоря о национальном единстве, надо отчетливо понимать, что оно является не каким-то «пактом о ненападении», не готовностью «оставить за скобками» вопросы, по которым есть разногласия, не формальной «договоренностью о сотрудничестве». Национальное единство – это глубинное чувство общности, единство веры, образа мыслей и чувств, морально-этической «системы координат», понимания «что такое хорошо и что такое плохо».

Исходя из этого, сегодня «национальное единство», «объединение русских» практически невозможно. Нереально сопряжение православного монархиста и имперского националиста (например, меня) с совком-сталинистом, с язычником нацистом, с мечтателем либералом, да и просто, извините, с пидарарасом, которые тоже считают себя «русскими». Речь, разумеется, идет не о бытовом общении и взаимопонимании, которые возможны и так, а об общем понимании будущего страны. У нас разные взгляды на добро и зло, пользу и вред, разные системы ценностных приоритетов.

Соответственно, прежде чем говорить об «объединении русских», нужно навести порядок в головах, прийти к пониманию того, что такое русскость. Когда же это будет достигнуто, хотя бы в какой-то базовой, «решающей» части народа, национальное единство – в вере, мировосприятии, менталитете – появится само. И только после этого какой-либо «рабочий» орган – собор, вече, «совет всея земли», с участием разных социальных и политических сил, – и сможет практически оформить сформировавшееся в головах и душах общенациональное единство.


О либеральной рыночной экономике

Либеральная рыночная экономика (подчеркну, речь идет не о товарных рыночных отношениях как таковых, а о их сочетании с либеральной идеологией, в результате чего комбинация товар-деньги-товар становится превалирующим фактором, мерилом всего) имеет свойство наглядно демонстрировать к чему стремится поврежденное грехом человеческое естество. На что существует самый массовый спрос? – На удовлетворение греха – в самых различных его проявлениях. Либеральный рынок дает возможность потешить свою леность, гордыню, сребролюбие, самолюбование, похоть, самопревозношение и пр. Посмотрите на рекламу, - 99% оной взывает именно к этим страстям: будь самой красивой, модной, стильной, получи то, чего у других нет – ты этого достойна, приобрети то, что обеспечит тебе успех у противоположного пола и т.п.

В условиях all to sale нет никакой необходимости в организации подрывной пропаганды, действиях, нацеленных на разложение общества и т.д. - такой рынок сделает это сам. Просто потому, что спрос на удовлетворение греха, автоматически порождает предложение. Что угодно (наркотики, разврат, оружие, насилие, убийство) – за ваши деньги. Потворство греху, распространение греха – всегда были очень выгодным бизнесом. И занимаются им люди, не ставящие своей целью собственно распространение зла, но лишь «удовлетворяющие желания потребителей». Что ж делать, если на порнографии можно заработать гораздо больше, чем на продаже духовной литературы? Бизнес есть бизнес!

Прежде на пути такого прогресса стояло традиционное общество с вековыми морально-религиозными устоями (разумеется, греха хватало и тогда; но в общественном сознании было понимание того, что это грех). Поэтому бизнес требовал революций и атеизма. Традиционные государство и мораль мешали доходам. И, поскольку лозунги «освобождения» обещали удовлетворение страстей и похотей (в самом широком смысле этого слова), самые низшие, морально-неразвитые слои общества послужили тараном, который сокрушил христианские монархии Европы.

Но для прибыльного ведения дел (не считая революционного периода «разграбления награбленного») нужна стабильность, а также рост «покупательной способности» населения. Поэтому революционные лозунги сворачивались, и на сцене появлялось ханжеское мещанское общество оптовой и мелкорозничной торговли грехом. Либеральные, свободомысленные идеологические выкладки служили инструментом обоснования допустимости греха, придания ему «товарного вида», аргументации приемлемости «в приличном обществе». В итоге пропагандой греха фактический занялись даже псевдохристианские религиозные общества, выродившиеся из церковных структур.

Так либеральная рыночная экономика победила традиционное общество и христианскую мораль. К нам, в Россию, эта модель пришла уже в готовом виде, во всей, так сказать, красе. 70-летняя насильственная дехристианизация и дерусификация, осуществленная большевиками, хорошо подготовила почву, и теперь либеральный рынок триумфально шествует по некогда Святой Руси.


Жить для будущего

Человек должен жить для будущего – во всех отношениях (от высокого до самого обыденного) – тогда его жизнь наполняется смыслом.

В церковном отношении человек должен жить на земле для приуготовления к дальнейшей жизни вечной. В смысле семейном – он должен жить для своих детей – продолжении себя в жизни земной. То же касается даже и приземлено-материального взгляда – наживание добра осмысленно только для обеспечения будущего своих потомков. И в общественно-политической жизни – надобно жить для духовного здравия и развития (по большому счету, не «величия» и не «богатства») своего Отечества. Ну, и так далее.

Любая попытка жить для «сейчас», для «сегодня» – губительна, и не только для «сегодня» и «сейчас», но и для будущего. Она расточает, а не собирает. Что мы в настоящее время и наблюдаем – в России, и во всем мире. В этом отношении гораздо выгоднее выглядит характерный для некоторых «корчагинский энтузиазм» в 1920-30-е гг. и «целинная романтика» 1960-х. Хоть и на обманку, на «болотные огни» стремились люди, но не для себя, а для придуманного образа будущего.

Сейчас нам этой работы на завтрашний результат очень не хватает. Все хотят попользоваться «плодами трудов своих» уже сегодня, лично. А так не бывает. Добрый плод принесет лишь то древо, что посадил ты, взрастил – твой сын, а жатву собрал – твой внук.


О всенародном покаянии

Самое страшное, что может случиться с идеей – самой верной и правильной – это когда за ее реализацию на практике берутся «не по уму ревнители», провокаторы и авантюристы. Это дает противникам идеи прекрасную возможность объявить несостоятельной саму идею и привести аргументы, ссылаясь на таких горе-«исполнителей». И для стороннего, «непредвзятого» наблюдателя все будет весьма убедительно.

Именно это произошло с идеей о необходимости всенародного соборного покаяния в грехах клятвопреступления и цареубийства. Сомнительного свойства самодеятельный «чин покаяния», читаемый в Тайницком, сумбурные рассуждения об «искупительной жертве» царе, бредовые идеи о грядущем воскресении государя-мученика Николая и вторичном его восшествии на Российский Престол в целях войны с антихристом, наконец, обвинение всей совокупности Русской Церкви в «ереси цареборчества», с последующим выводом о ее безблагодатности, – и готов результат: некоторые церковные администраторы, со ссылкой на все эти нелепости, «убедительно» доказывают «ненужность» покаяния.

Между тем, вот, что писал Св. Иоанн Шанхайский: «Русский народ весь в целом совершил великие грехи, явившиеся причиной настоящих бедствий, а именно клятвопреступление и цареубийство. Общественные и военные вожди отказали в послушании и верности Царю еще до его отречения, вынудив последнее от Царя, не желавшего внутреннего кровопролития, а народ явно и шумно приветствовал совершавшееся, нигде громко не выразив своего несогласия с ним. Между тем здесь совершилось нарушение присяги, принесенной Государю и Его законным наследникам, а кроме того на главу совершивших то преступление пали клятвы предков — Земского Собора 1613 г., который постановления свои запечатлел проклятием нарушающих его.

В грехе цареубийства повинны не одни лишь физические исполнители, а и весь народ, ликовавший по случаю свержения Царя и допустивший Его унижение — арест и ссылку, оставив беззащитным в руках преступников, что уже само собою предопределяло конец.

Таким образом, нашедшее на Россию бедствие является прямым последствием тяжких грехов, и возрождение ее возможно лишь после очищения от них. Однако, до сих пор нет настоящего покаяния, явно не осуждены содеянные преступления, а многие активные участники революции продолжают и теперь утверждать, что тогда нельзя было поступить иначе.

Не высказывая прямого осуждения февральской революции, восстания против Помазанника, русские люди продолжают участвовать в грехе, особенно когда отстаивают плоды революции, ибо, по словам апостола Павла, особенно грешны те, которые знают «что делающие нечто достойны смерти; однако не только делают их, но и делающих одобряют» (Рим. 1, 32)».

Но если грех был всенародным, то таково же должно быть и покаяние. На это обычно возражают: как можно каяться в том, что было совершено давно, и не нами?

Во-первых, вникнем в сам смысл слова «покаяние». Хрестоматийное определение гласит: «Покаяние» – это славянский перевод греческого слова «метанойя», буквально означающего «перемена ума», «перемена образа мыслей». Если говорить о возрождении Православной России, нужно ли нашему обществу «переменить образ мыслей»? Безусловно! В этом и должно, прежде всего, выражаться наше покаяние: в изменении себя, своей жизни в духе идеалов Святой Руси.

Во-вторых, давайте вспомним о своей собственной жизни: кто из нас не состоял в пионерии, комсомоле, партии? кто не восторгался «подвигом» революционеров? кто не признавал, что революция была «исторически неизбежна»? кто не читал и не соглашался внутренне с «кровавостью» Царя-Мученика? многие ли нынче не считают его «виновником» революции? кто сегодня блюдет верность законным преемникам Государя, как повелевает всенародная соборная клятва на верность Дому Романовых? не в том ли смысл покаяния в грехе предательства царя, чтобы хранить верность его наследникам, но многие ли делают это?

Это уже, безусловно, сугубо личные грехи. И все рассуждения о том, что «время было такое», «все так жили», что «царь несет ответственность за все происходящее со страной», «сегодняшние наследники не коронованы» и пр. – не более, чем отговорки и потуги самооправдания, нежелания каяться в своих грехах.

Наконец, в-третьих, каждый из православных регулярно молится и церковно и келейно за упокой души почивших сродников и близких. Что это, как не сокрушение о чужих грехах, просьба простить их?

Противники всенародного покаяния живут так, будто с них все началось, и ими закончится. Между тем, Св. Писание ясно говорит, что тяжкие согрешения предков самым ужасным грузом ложатся на потомков: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня» (Втор. 5,9); «Отцы наши грешили: их уже нет, а мы несем наказание за беззакония их» (Плач 5,7). О том же говорит, например, и Свят. Николай Сербский: «Когда Господь прощает умерших грешников, тогда их грехи не ложатся на плечи потомков. В этом и заключается смысл церковных молитв за умерших, чтобы Господь простил их грехи и чтобы наказание не пало на их детей».

Так нужно ли России всенародное покаяние за всенародных грех клятвопреступления и цареубийство? Или же пусть и наши потомки несут наказание за беззакония наши и наших предков?


«Ни шагу назад»

Щелкая переключателем каналов телевизора, случайно наткнулся на какого-то телеведущего, который с «патриотическим» надрывом вещал что-то в том смысле, что «Родина дала приказ: «Ни шагу назад», и Красная армия, консолидировав все свои силы, сумела остановить кровавого фашистского агрессора».

Что ж, можно поговорить и об этом приказе.

Под именем «Родины» тут закамуфлирован никто иной как «вождь и учитель» И.Сталин. Именно он, после ряда тяжелых поражений советских войск, главным образом на южном театре военных действий, подписал 28 июля 1942 г., приказ №227, получивший в пропагандистских писаниях наименование «Ни шагу назад». В проект, составленный начальником Генштаба генерал-полковником А. Василевским, Сталин внес ряд правок в сторону ужесточения, после чего утвердил документ. В соответствие с ним, «трусы и паникеры» – а так расценивался любой, кто был вынужден отступить – должны уничтожаться на месте. Командиры – идти под суд трибунала. Всякий, сдавшийся в плен считался «изменником родины».

По своим людоедским характеристикам приказ не нес ничего нового. Приказ Сталина №270 от 16 августа 1941 г., ставящий те же цели (заставить русских людей воевать за большевицкую власть), прямо называл всех советских военнопленных «дезертирами и предателями». Даже, тех, кто попадал в плен раненым, контуженным или без сознания. Семьи попавших в плен красноармейцев, по приказу №270, лишались государственного пособия и помощи. Члены семей «изменников Родины» подвергались административному аресту и ссылке.

Но были в приказе «Ни шагу назад» и новации. В каждой армии было создано от 3 до 5 хорошо вооруженных подразделений (по 200 бойцов в каждом), формирующих вторую линию для расстрела солдат, попытавшихся покинуть поле боя. Пресловутый Г.Жуков на Западном фронте воплотил этот приказ в жизнь уже через 10 (!) дней, использовав танки, экипажи которых состояли из специально подобранных офицеров. Танки следовали за первой волной атакующей пехоты, всегда готовые подавить (в прямом смысле – гусеницами) попытку отступить.

Вот лишь несколько выдержек из этого приказа И.В.Сталина: «Сдавшихся в плен – уничтожать всеми имеющимися средствами», «семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи», «семьи командиров и политработников арестовывать как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров». В общем, семьи красноармейцев были по сути заложниками (узнаете ленинскую методу, творчески осмысленную и переработанную «верным учеником»?), гарантией, что, боясь за судьбу родных, бойцы будут выполнять любые повеления начальства.

Тогда же, в 1942 г. были созданы специальные лагеря, куда СМЕРШ направлял всех солдат и офицеров, сбежавших из немецкого плена. Большинство из них приговаривали к расстрелу «за измену Родине». Других, выживших после жестокостей нацистского заточения, по возвращении на родину направляли в трудовые лагеря, где режим содержания был не намного лучше и напоминал ГУЛаг. Лишь немногие, кого «оправдывали» (обычно, лишая при этом воинских званий), были вновь отосланы на фронт – в штрафные роты и батальоны. Эти подразделения формировались из тех военнослужащих, которые были вынуждены отступить. Первый такой батальон появился на Сталинградском фронте 22 августа 1942 г., за день до того, как немецкие войска достигли Волги.

Штрафные роты осуществляли такие самоубийственные задачи, как расчистка минных полей. И хотя только в 1942 г. около 400 тысяч бойцов Красной армии должны были «искупить кровью свои преступления, совершенные против отечества» (так именовалось вынужденное отступление), эта идея так понравилась советским властям, что и гражданских заключенных ГУЛага стали переводить в штрафроты. Обещания реабилитации, как правило, оказывались ложными, в основном из-за бюрократического безразличия к судьбам людей. Солдат, совершивших поистине героические поступки, оставляли все в тех же штрафных подразделениях, обрекая на верную гибель. На Сталинградском фронте в 51-й армии было приказано собрать в одно «штрафное» подразделение всех военнослужащих, сумевших с боем пробиться из вражеского окружения (!).

Вот как писатель-фронтовик Виктор Астафьев описание форсирования Днепра осенью 1943 г. в книге «Прокляты и убиты»:

Старые и молодые, сознательные и несознательные, русские и нерусские – все они кричали одни и те же слова: «Мама! Божечка! Боже!» и «Караул!», «Помогите!». А пулеметы секли их и секли... Хватаясь друг за друга, раненые и нетронутые пулями люди связками уходили под воду.

Владимир Карпов в составе штрафной роты, в которую попал из лагеря, принял участие в двух боях. Так он описывает эпизод боевых действий на Калининском фронте осенью 1942 г.:

Штрафную роту послали в атаку без артиллерийской подготовки... Штрафники перебивали колючую проволоку прикладами, а немцы били их прицельным огнем. Уцелевшие от губительного пулеметного огня все же влетели в немецкую траншею...

Но вскоре страшный... налет артиллерии обрушился на траншею и перемешал штрафников с землей. Подошли три танка и стали добивать из пулеметов тех, кто уцелел. Остались в живых из четырех взводов девять человек - те, кто добежал назад в свою траншею.

Александр Пыльцын командовал ротой в штрафном батальоне. В документальной повести «Штрафной удар» он рассказывает, как штрафники шли в атаку через минные поля (Наревский плацдарм севернее Варшавы, 1944 г.):

Когда я бросился к цепи атакующих, то, пробежав метров 50 и почти догнав их, вдруг увидел, что у самых ног бойцов взметаются фонтаны из клочьев земли и люди падают. На моих глазах взрыв произошел под пулеметчиком Пушкиным... нашу роту сознательно, преднамеренно пустили на минное поле.

Всего с 1942 по 1945 г. через штрафные подразделения Красной армии прошло более 500 тысяч (!) человек. При этом уровень смертности «штрафников» составлял 80-85%. Чем не повод для «патриотической гордости» за эту армию?

М.Кулыбин

Монархистъ № 64-65, 2008, АРХИВ

А.Сорокин

И. Л. Солоневич о монархии как гарантии от бюрократии

(Начало. Окончание в № 66-67)

Несмотря на всю нелюбовь И. Л. Солоневича к академическому стилю изложения материала, свойственному, например, таким мыслителям, как Л. А. Тихомиров или И. А. Ильин, мы несомненно должны признать, что Иван Лукьянович является выдающимся представителем русской государственно-правовой науки. Здесь не имеет никакого значения, что в обоснование своих выводов он зачастую он приводит примеры из собственных, личных наблюдений либо отдельные исторические примеры, и не в том, что его трудам в значительной степени присуща манера публицистическая или даже автобиографическая. Это для науки более или менее безразлично. Самое главное в том, что выводы и прогнозы, явившиеся результатом проведенного им анализа конкретных политических событий, даже и в наши дни, спустя полвека после его кончины, почти стопроцентно подтверждаются реальной практикой. И никакие степени и звания, никакая «строгая научность», под которой, как правило, скрывается пустое наукообразное словоблудие, тут не нужны. Чистый здравый смысл и трезвое видение проблем.

Все это полностью относится к такому, наверное, актуальнейшему для наших дней вопросу, как опасность бюрократии.

В своей фундаментальной работе «Народная монархия» И. Л. Солоневич предупреждает: «перед будущей Россией с очень большой степенью отчетливости, вырисовывается опасность бюрократии. Реальность этой опасности заключается в том, что сегодняшний правящий слой страны, есть по существу почти сплошная бюрократия». Это сказано в начале 1950-х годов, за сорок лет до так называемого «падения коммунизма» в России.

Нет, Солоневич не отрицает объективной необходимости аппарата государственного управления. Он не какой-нибудь там опьяненный жаждой недержания свободы анархист, а абсолютно адекватный государственник. По словам И. Л. Солоневича, поскольку государство – не имеет ни рук, ни ног, функция рук и ног выполняется живыми людьми. Он пишет: «Я не хочу быть несправедливым даже и к бюрократической деятельности: в общей экономике природы нужна и она». Даже и она «имеет свои преимущества. Человек работает немного, спокойно, не торопясь и не увлекаясь... Однако, чем ее меньше, тем лучше для всех остальных людей, не входящих в состав бюрократического аппарата... Без администрации не может прожить никакое человеческое общество, но не следует превращать администрацию в бюрократию».

Вместе с тем, совершенно очевидно, что если государственный аппарат при нормальных социально-политических условиях может и должен действовать в пользу всего общества, то в иных обстоятельствах он может действовать и во вред. Более того, «всякий слой всякой нации – вне моментов общенациональной опасности – действует эгоистически... Всякая профессия склонна замыкаться в касту. И всякая каста склонна утверждать, что именно ее интересы являются высшими интересами человечества... Меньшинство – под прикрытием всякой декламации – стремится стать привилегированным меньшинством и из средства стать целью... Государственный аппарат перерастает в бюрократию». Причем это не результат чьей-то субъективной воли. Республиканская форма правления совершенно автоматически приводит к диктатуре бюрократии. Эксплуатация человека человеком прекращается. Начинается эксплуатация человека бюрократом.

Этому тоже есть вполне объективные причины. Основной внутренней болезнью России были всегда гипертрофия государственной власти, национальной дисциплины и всяких вещей в таком роде. Она понизила инстинкт борьбы за личную свободу во имя борьбы за государственно-национальную. Однако от этого не легче, чем от осознания наследственного характера болезни. Диагноз все равно неутешителен. И диагноз даже и в прогнозе до гениальности точен: «Нынешний российский политический строй – это абсолютизм, который хочет быть просвещенным. Хозяйственный строй – это крепостничество, которое хочет быть культурным». Никто здесь, кажется, даже и не подозревает, что он имеет счастье жить при практически социалистическом строе, лишенным только одного: своей «идеологической надстройки».Ведь социализм, по большому счету это не фразеология, а «расширение профессиональных функций бюрократии на всю... жизнь страны».

На первый взгляд здесь вроде бы и нет никакой опасности. Почему собственно государственный служащий должен быть менее других заинтересован в силе и процветании государства? Однако повседневная жизнь убеждает нас в обратном. Бюрократия действует исключительно эгоистически. Его интересы «есть профессиональные интересы слоя, касты или банды, назовите, как хотите, паразитирующей на убийственном хозяйственном строе». «Можете вы представить себе, – спрашивает И. Л. Солоневич, – уездного держиморду, замешанного в “бессмысленных мечтаниях” и болеющего болями и скорбями страны?»

Для этого от держиморды требуется инициатива, и вот эта самая инициатива держиморде бюрократической системой категорически противопоказана. Противопоказана потому, что для такой инициативе нужны «хоть какие-то мозги» и «хоть какая-нибудь совесть». И поскольку собственные мозги и собственная совесть есть в условиях диктатуры прямая угроза власти, ни тем, ни другим бюрократ не переобременен... Всякий чиновник обязан придерживаться закона. Или, еще точнее – буквы закона. Он сидит на своем месте не для проявления инициативы, а для «поддержания порядка». Тем не менее, а, скорее всего, именно поэтому бюрократ считает, что он соль земли и что уж он-то, во всяком случае, имеет право на начальственные благодеяния и на свой жизненный пирог.

В результате вся хозяйственная жизнь оказывается подчинена полностью интересам слоя подонков, паразитирующих на хозяйственном строе. Этот слой не производит ничего.

Вся хозяйственная жизнь стран оказывается направленной вовсе не к удовлетворению потребностей трудящихся, а к насыщению правящего слоя. Жизнь постепенно приближается к идеалу тюрьмы, основанной на принципах самоснабжения – какими были тюрьмы древнего востока.

Все наши свободы, пишет И. Л. Солоневич, в конечном счете, сводятся к свободе конкуренции. И против свободы конкуренции будет восставать всякий член всякой группы, которая не рассчитывает выдержать свободную конкуренцию. Эта группа с необходимостью консолидируется в бюрократию. Если бы член такой группы рассчитывал эту конкуренцию выдержать, он и был бы предпринимателем, а не бюрократом.

Этот тип подбирается из неудачников. И. Л. Солоневич характеризует его, как «тип человека с мозгами барана, челюстями волка и моральным чувством протоплазмы. Это тип человека, ищущего решения плюгавых своих проблем в распоротом животе ближнего своего. Но так как никаких решений в этих животах не обнаруживается, то проблемы остаются нерешенными, а животы вспарываются дальше. Это тип человека, участвующего шестнадцатым в очереди в коллективном изнасиловании... И чем больше будет проявлено твердости души и непреклонности характера перед всяким человеческим горем, перед всяким человеческим страданием, перед всякой человеческой жизнью, тем шире и тучнее пути дальнейшего поприща». Иван Лукьянович называет такого нравственного урода не совсем парламентским словом «сволочь». И подчеркивает, что русский бюрократ есть «совсем сволочь,.. т. к. пошел» в бюрократы «на основах более или менее полной свободы воли».

Антагонизм чиновного интереса и частной инициативы в условиях бюрократической диктатуры ведет к расширению сферы государственного регулирования. При этом бюрократ, действуя практически бесконтрольно и безапелляционно, должен что-то запрещать – это его основная функция.

Частная инициатива – взятками или обходами, нарушением инструкций и даже законов – пытается обойти всякое государственное регулирование. Но чиновника кормило именно государственное регулирование. Это регулирование названо Иваном Лукьяновичем экономической инквизицией. Всякая попытка утвердить права частной инициативы будет попыткой отнять у инквизитора кусок хлеба, покушением на тот самый жизненный пирог. Поэтому направленность «государственного регулирования» однозначна – грабеж – и больше ничего. В современной терминологии грабеж этот называется контролем. Попытки уйти из под контроля, а основным способом здесь является взятка, требует еще большего контроля, еще большего числа бюрократов.

Рост числа чиновников автоматически означает рост всякого «регулирования». Рост всякого регулирования также автоматически означает рост всяких попыток его обойти, с ним справиться или, по крайней мере, к нему приноровиться. Для регулирования этих попыток обойти регулирование – нужен какой-то новый, регулирующий аппарат.

Происходит разбухание бюрократического аппарата. И. Л. Солоневич пишет: бюрократический контроль над бюрократическим аппаратом повторяет всемирно историческую попытку барона Мюнхгаузена: вытащить самого себя из болота, – в данном случае – бюрократического. Чем больше воровства, тем сильнее должен быть контрольный аппарат. Но чем крупнее контрольный аппарат, тем больше воровства... Нельзя поднять за косу самого себя. Нельзя бороться с бюрократией путем ее дальнейшего размножения. Нельзя рассчитывать на то, что подонок, пришедший править и жрать, даст другому подонку возможность вырвать из своего рта и власть и жратву.

По данным первого полугодия 2006 г. число государственных служащих выросло на 13,8%. За один президентский срок это более чем в два раза. Но это, несмотря на все заверения о необходимости «административной реформы» и «снижении численности чиновничества» нисколько бюрократов не волнует и не может волновать. Для проведения реформы нужны реформаторы а в условиях бюрократической диктатуры единственными реформаторами могут быть только сами бюрократы. И. Л. Солоневич пишет: всякий частный предприниматель норовит сократить число своих служащих – ибо он оплачивает их из своего кармана. Каждый бюрократ норовит увеличить число своих служащих, ибо оплачивает их не он и ибо чем шире его заведение, тем больше власть, почет, даже жалованье.

Возразят, но ведь и какую-то общеполезную работу выполняет этот такой уж очень неприятный всем бюрократ. Вот ведь есть национальные проекты, есть какие-то трехлетние бюджеты, пятнадцатилетние программы, государственные планы и т. п. Не будем говорить о реальности планов и степени их выполнения, а также насколько за счет таких планов сумела погреть руки сама бюрократия. Скажем о другом, о главном. Честно говоря, любому бюрократу на все эти планы принципиально наплевать.

Было бы, конечно, лучше, если бы они и в самом деле выполнялись. Но он могут и не выполняться. «План должен существовать, то есть снабжать, – как замечает И. Л. Солоневич, – жалованием и властью. Из плана, кроме «прорывов» и дыр, не остается, собственно, ничего. Но остаются бюрократические армии, хлеб и масло которых зависят от дальнейшего «государственного регулирования».

«План» существует не для человечества – он существует для «плановиков». Он автоматически и неизбежно вызывает к жизни рождение нового общественного строя, слоя платных и «плановых» бюрократов, который будет бороться за свой «план» и, что существеннее, за свою жизнь. План может существовать без чего угодно: без фабрик и без сырья, без транспорта и даже без хлеба, – но без... бюрократии он просто немыслим. Бюрократический план, высиженный в чиновных кабинетах, не может не быть принудительным планом – “планом-директивой. План-приказ нуждается в надсмотрщике.

«План» с совершеннейшей, истинно железной логической необходимостью, должен опираться на режим террора. Власть бюрократии просто немыслима без режима террора, и никаких идей ни за какими разновидностями этого террора и в помине нет: есть голая борьба за шкуру, борьба за самосохранение бюрократии.

Слой неудачников, который стал классом паразитов, не может держаться иначе, как террором. Начиная террор, он отрезывает себе все пути отступления. И, вырабатывая методы подавления всякой конкуренции, организуя бюрократическую полицейскую машину, он неизбежно оформляется в диктатуру, т. е. в произвол бюрократии. Там, где имеется произвол, он по необходимости охватывает всю страну. Если из власти произвола вы исключите хотя бы одного человека, он станет точкой концентрации всех оппозиционных произволов сил страны. Террор должен быть тотальным, охватывающим все. Ибо, если в каком бы то ни было звене общенациональной жизни будет прорвана дисциплина «плана», – то «плановые мудрецы» погибли. Таким образом, бюрократ руководит хозяйственной жизнью, цензурирует прессу и кино, выдает паспорта и визы – в общем определяет МОЕ право на хозяйственное существование и даже на существование просто.

«План» нуждается в строго централизованном, жестоко дисциплинированном бюрократе, который станет «приводным ремнем» к производителю жизненного пирога, к той массе, которая на местах пытается обеспечить себе силу и процветание и безо всяких бюрократических благодетелей. Следовательно, удар наносится по «местам». Всякая хозяйственная самостоятельность, самоуправление производителя сводится к нулю. Все должно быть строго централизовано. Логика, по словам И. Л. Солоневича, здесь такова: если самоуправление единомышленно с «планом» – оно излишне. Если оно противоречит «плану» – оно вредно. Во всяком случае, гораздо спокойнее заменить всякое самоуправление строго централизованным бюрократом, который целиком будет зависеть от «планового синедриона» и покорно выполнять волю его. Все органы самоуправления и даже самообслуживания оказываются заменены централизованной бюрократией.

Экономика от этой превышающей всякую платежеспособность «общеполезной работы» бежит за границу и «в тень». Вот как об этом пишет Солоневич.

Производство, лишенное полновесного стимула личного потребления и накопления, личного интереса и личного инициативы, постепенно создает чрезвычайно странный хозяйственный быт, быт, очень путано и капризно разделенный на две части: легальную и нелегальную. Трудящийся легально трудится на заводе и легально получает паек, на который явственно жить нельзя. Но так как он все-таки хочет жить, то настоящая хозяйственная жизнь, искалеченная и нищая, влачит свое существование где-то в нелегальном подполье.

В силу всех этих обстоятельств нормальный производитель – или, точнее, тенденция к нормальному производству и нормальному потреблению – становится достоянием уголовно-хозяйственного дна. Вся страна становится преступной.

Это неизменно и неизбежно приводит к одному и тому же: часть хозяйственной деятельности, без которой человеку физически невозможно прожить – уходит в подполье, в преступление, в риск свободой и жизнью.

Реальное народное хозяйство ушло в подполье. В этом же подполье бюрократа пытается заменить уже чисто уголовный элемент. Так что все усилия борьбы бюрократии с преступностью – сказка про белого бычка. Бюрократизм и преступность даже не близнецы, а две головы одного и того же змея.

Нынешняя... хозяйственная система может быть определена такой формулировкой: разбой сверху и воровство снизу. Разбоем кормится бюрократия, и воровством кормятся все остальные.

Чиновник, как известно, ничего не производит и ничего производить не может, не для этого он пошел «во власть». Но дело в том, что он еще за свою службу самому себе умудряется легально и нелегально забраться в государственный и частные карманы, по меткому выражению Ивана Лукьяновича – «на пропой души».

Но это только полбеды. Для сокрытия воровства или для получения возможности сорвать уничтожаются ценности, далеко превосходящие аппетиты самого чиновника. Простой пример из нашего времени: для того чтобы получить взятку «национализированные» большевиками особняки (исторические памятники) доводятся бездействием бюрократии до состояния, исключающего, по словам бюрократии, иной способ их сохранить, как продажа частному лицу, как правило, себе любимому.

Не производя ничего сам, бюрократ и другим ничего не дает производить. Просители, стоящие в хвосте – тоже не могут производить ничего: они стоят в хвосте. Потеря человеческого времени, нервов и здоровья, от стояния в хвостах, пока, кажется, не учтена никакой статистикой. Фактически потери национального хозяйства никак не ограничиваются теми деньгами и товарами, которые разворованы бюрократией – самые страшные потери – это бюрократические тормоза, навьюченные на всякую человеческую деятельность в стране.

Но ущерб от бюрократический диктатуры не ограничивается народным хозяйством. Может быть, грабеж это даже и не самая главная статья такого ущерба.

Грабеж сопровождается тем, что И. Л. Солоневич назвал «туманным предчувствием конца грабежа». Именно от этого, подчеркивает он, идет общая для бюрократических гнезд и для ячеек ненависть.

Обыватель всегда неблагонадежен. Опираться можно только на «актив». Актив – это и есть тот загадочный для внешнего наблюдателя слой, который поддерживает власть, единственный слой русского населения, который безраздельно и до последней капли крови предан существующему строю. Бюрократический актив, низовка правящего слоя была вызвана к жизни в трех целях: «соглядатайство, ущемление и ограбление». Следовательно, соглядатайство должно проникнуть в мельчайшие поры народного организма. Оно и проникает. Соглядатайство без последующего ущемления бессмысленно и бесцельно, поэтому вслед за системой шпионажа строится система «беспощадного подавления». Ежедневную малозаметную извне рутину грабежа, шпионажа и репрессии выполняют кадры актива.

Ничего в мире власть так не боится, как оружия в руке и мыслей в голове у масс. Оружие можно отобрать. Но каким, хотя бы самым пронзительным обыском можно обнаружить, например, склад опасных мыслей?

Бюрократия создает техническое орудие духовного террора, главным принципом которого становятся запрет сочувствия какому бы то ни было иному, кроме декретированного, общественному строю и поддерживаемое террором принуждение этому строю сочувствовать, его укреплять и его всячески восхвалять.

Истребляя, не обязательно физически, враждебные себе силы, победившая бюрократия обескровливает и свои собственные. Как общее правило, истребляются лучшие представители тех, у кого еще осталась воля к свободе, воля к сопротивлению, у кого остались талант, инициатива, совесть, нормальный человеческий здравый смысл. Остаются жить пресмыкающиеся. Истребляется все то, что возвышается над пресмыкающимся уровнем. Истребляются лучшие гены грядущих поколений.

Власть теряет и так не очень-то ею востребованный ресурс здравомыслящих людей, способных хоть как-то нейтрализовать последствия чиновного беспредела. Остается одна сволочь. Впрочем, ни на кого другого в условиях диктатуры бюрократия опираться и не может.

В своей знаменитой книге «Россия в концлагере» И. Л. Солоневич приводит такой пример: «В 1918 году в германском Киеве ему как-то пришлось этак «по душам» разговаривать с Мануильским, впоследствии генеральным секретарем коминтерна, а также представителем красной Москвы в весьма неопределенного цвета Киеве». Солоневич доказывал Мануильскому, что большевизм обречен, ибо сочувствие масс не на его стороне.

– Послушайте, дорогой мой, – усмехнулся тот весьма презрительно, да на какого же нам черта сочувствие масс? Нам нужен аппарат власти. И он у нас будет. А сочувствие масс? В конечном счете, наплевать нам на сочувствие масс.

И Иван Лукьянович спрашивает: «Из кого же можно сколотить аппарат власти при условии отсутствия сочувствия масс?» Ответ заключается в том, что аппарат можно сколотить из сволочи и сколоченный из сволочи, он оказался непреоборимым, ибо для сволочи нет ни сомнения, ни мысли, ни сожаления, ни сострадания: твердой души прохвосты.

Обратимся к нашим дням. 11 марта 2007 года в 14 регионах России прошли выборы в местные «органы народного представительства». Нет, никто иллюзий относительно того, что власть формируется в результате выборов, решительно не питает. Об умении бюрократии преодолевать даже и объективные законы известно всем. Так, при составлении списков партий в избирательных бюллетенях партия власти – «Единая Россия» – в результате какой-то чудесной жеребьевки заняла первое место в восьми регионах из четырнадцати. Таким образом, была «преодолена» математическая вероятность события, выражающаяся в тысячных долях процента. Как еще задолго до того один из главных претендентов в «благодетели человечества» сказал: «Важно не как голосуют, а как считают». Показательно другое, более важное для бюрократии. В Петербурге, не то провинции, не то столице, т. е. городе со всех сторон характерном для сегодняшней России, за «партию власти» проголосовало только около 40% из около 30% пришедших на выборы, т. е. около 12% от общего числа избирателей. Процент же бюрократов чуть больше этого количества. Иными словами, за бюрократию голосовали даже и не все бюрократы, власть не может рассчитывать на полную активную поддержку даже со стороны самой себя. Симптом для власти очень тревожный. И тем более актуальным является учение И. Л. Солоневича о бюрократической диктатуре.

Одним из главных выводов, содержащихся в этом учении, является вывод о неспособности бюрократии в условиях собственной диктатуры, т. е. в условиях республиканских, эволюционировать в сторону общественной пользы. Иначе говоря, при республике не может быть хорошей бюрократии.

А.Сорокин

(Окончание в № 66-67)

Монархистъ № 64-65, 2008, АРХИВ

И. Воронин

Монархизм и естествознание

«Россия и Европа», вопреки предсказанию Достоевского, не стала настольной книгой каждого русского человека. Не будет преувеличением сказать, что и это обстоятельство, в числе сотни других, сыграло свою роль во всероссийской катастрофе. Николая Яковлевича Данилевского (1822-1885), написавшего эту великую книгу, часто называют поздним славянофилом. Есть в этом наименовании что-то уничижительное. Ведь никому, например, не приходит в голову продолжать этот ряд именами Шпенглера, Шубарта и Тойнби, по сути – последователей Данилевского.

«Россия и Европа» – произведение уникальное, научно-популярное в истинном смысле этого словосочетания. Истинно публицистические обороты соседствуют в нем с глубоким аналитическим подходом настоящего ученого. Данилевский и был в первую очередь ученым, естествоиспытателем. И число его журнальных статей научной тематики в несколько раз превышает число публикаций, относящихся к жанру политической публицистики. Его внимание было сконцентрировано на рыбном хозяйстве, теории ледникового периода, упадке ценности кредитного рубля, торговом балансе и даже русской географической терминологии. Последняя, недописанная, книга Данилевского была посвящена развенчанию учения Дарвина…

Перед наукой он не остался в долгу. Но сколько же потеряла русская политическая публицистика!

В этом легко убедиться, ознакомившись с представляемой в нашей постоянной рубрике статьей Данилевского. Поскольку во второй половине XIX века «несколько слов» занимали объем несколько больший, чем в наше стремительное время, статья дается в сокращении.

И последнее, необходимое замечание. Данная публикация протягивает своеобразную нить между двумя выдающимися русскими публицистами – Данилевским и Катковым. В № … «Монархиста» мы публиковали статью М. Н. Каткова «Единственный царский путь», написанную вскоре после трагической гибели Царя-Освободителя, когда русское общество гадало, каким будет царствование нового Императора – Александра Третьего. «Несколько слов…» Данилевского (публикация в тех же «Московских Ведомостях», буквально через месяц) продолжают катковский зачин.

И. Воронин

Монархистъ № 64-65, 2008, АРХИВ

Русская публицистика

Николай Данилевский

Несколько слов по поводу конституционных вожделений нашей «либеральной прессы»

С некоторого времени все чаще и чаще стали появляться в на¬ших либеральных журналах более или менее ясные и определен¬ные намеки на то, что единственно действительным лекарством для уврачевания наших общественных зол и бед было бы введение у нас конституции по образцу просвещенных государств Запада. На¬меки эти столь часто повторяются, что в части нашей печати, дер¬жащейся других воззрений, выражаемые этими намеками вожде¬ления должны были быть разоблачаемы и опровергаемы. И я же¬лал бы сказать по этому предмету несколько слов. Прежде всего, дабы избежать действительных недоразумений или умышленных уверток, надо точно определить, что разуметь под словом консти¬туция. В обширном смысле оно обозначает государственное устрой¬ство вообще, и в таком смысле конституцией обладает и Россия. Но, конечно, не об этом идет речь. Всякому известно, что слово кон¬ституция имеет еще и другой, несравненно более тесный, но, поэто¬му самому, и более точный, определенный смысл.

Под конституцией разумеется такое политическое учрежде¬ние, которое доставляет гарантию, обеспечение известного поли¬тического и гражданского порядка не только от нарушения его подчиненными агентами власти, но и самим главою государства. Конституция есть следовательно ограничение верховной власти монарха или, точнее, раздел верховной власти между монархом и одним или несколькими собраниями, составленными на осно¬вании избрания, или родового наследственного права. В этом ог¬раничении, в этом разделении власти вся сущность дела: есть оно – есть и конституция; нет его – нет и конституции, и ника¬кая гласность, никакие совещательные учреждения, при посред¬стве которых желания, потребности, нужды народа могли бы до¬ходить до сведения верховной власти, конституции в этом смыс¬ле еще не составляют.

Конечно, я никому не скажу чего-либо нового, утверждая, что все осуществленные на деле и даже все мыслимые формы правления несовершенны по самому существу своему, и что ежели каждая из этих форм, т. е. различные виды монархии, аристок¬ратий и демократий, обладают свойственными им достоинства¬ми и преимуществами, то каждая из них имеет и свойственные ей недостатки; словом, что идеальной формы правления не су¬ществует, что поиски за таковою были бы поисками за фило¬софским камнем, вечным движением, квадратурой круга. Но этого мало. Если бы такая форма действительно существовала в теории, то на практике от нее было бы очень мало пользы, ибо вопрос заключается не в абстрактном существовании такого по¬литического идеала, а в применимости его к данному случаю, то есть к данному народу и государству в данное время, и следова¬тельно, вопрос о лучшей форме правления для известного госу¬дарства решается не политическою метафизикой, а историей. Я позволил себе написать эти немногие строки общих мест, труизмов, лишь для того, чтобы показать, что всякие рассуждения о пользе, бесполезности или вреде конституции для России, по меньшей мере рассуждения праздные, – что им должен пред¬шествовать другой, гораздо более радикальный вопрос: возможна ли конституция в России? И отвечаю на него: нет, конституция в России совершенно и абсолютно не возможна, то есть власти и могущества на земле, которые могли бы ей даровать ее.

Во всех современных политических учениях более или менее ясно и открыто провозглашается, как политический идеал, прин¬цип державности или верховенства народа. Для осуществления его на практике требуют всеобщей подачи голосов, которая дей¬ствительно введена уже во многих государствах, и должна в неп¬родолжительном времени внестись и во многих других, напри¬мер в Италии. Но и это, по справедливому в сущности мнению крайних демократов, не дает не малейшего ручательства в том, что страна действительно управляется сообразно с желаниями большинства. Как очевидный пример противоречия образа дей¬ствия правительства, избранного всеобщей подачей голосов, с же¬ланиями этого большинства, может служить изгнание духовных орденов из Франции и атеизация французских школ, когда все деревенское население, да и значительная часть городского оста¬ются приверженными к католицизму. Для осуществления на де¬ле этого верховенства народа придумано новейшими радикала¬ми учение о крайнем федерализме, не таком, какой, например, существует в Соединенных Штатах или в Швейцарии, где штат или кантон заключает в себе от сотни тысяч до нескольких мил¬лионов граждан, а о федерации самых элементарных обществен¬ных единиц, т. е. общин. Немного нужно размышления, чтоб убе¬диться, что и при таком общественном устройстве верховенство народа останется такой же фикцией, как и при всеобщей подаче голосов в больших государствах. <…>

Но верховность народа имеет и другой смысл. В этом смысле она не составляет ни права, ни какого-либо политического идеа¬ла, которого можно и нужно бы было стремиться достигнуть, а есть простой факт, всеобщий, неизбежный, неизменный, состоящий в том, что основное строение всякого государства есть выражение воли народа его образующего, есть осуществление его коренных политических воззрений, которых не лишен ни один народ, ибо иначе он и не составлял бы государства, да и вообще не жил бы ни в какой форме общежития, и ежели такое коренное народное по¬литическое воззрение затемняется, утрачивается, то и государство им образуемое разлагается и исчезает: это не теорема, а аксиома, не требующая доказательств, истина сама по себе понятная. <…>

Я позво¬лю себе привести следующее место из моей книги «Россия и Ев¬ропа», ясно выражающее мою мысль:

«Нравственная особенность русского государственного строя заключается в том, что Русский народ есть цельный организм, ес¬тественным образом, не посредством более или менее искусствен¬ного государственного механизма только, а по глубоко вкорененному народному пониманию, сосредоточенный в его Государстве, который, вследствие этого, есть живое осуществление политичес¬кого самосознания и воли народной, так что мысль, чувство и во¬ля его сообщаются всему народу процессом, подобным тому, как это совершается в личном самосознательном существе. Вот смысл и значение русского самодержавия, которого нельзя поэтому счи¬тать формой правления в обыкновенном смысле, придаваемом сло¬ву форма, по которому она есть нечто внешнее, могущее быть из¬мененным без изменения сущности предмета, могущее быть об¬деланным как шар, куб или пирамида, смотря по внешней надоб¬ности, соответственно внешней цели. Оно, конечно, также фор¬ма, но только форма органическая, т.е. такая, которая не разде¬лима от сущности того, что ее на себе носить, которая составляет необходимое выражение и воплощение этой сущности. Такова форма ВСЯКОГО органического существа, от растения до челове¬ка; посему и изменена, или, в применении к настоящему случаю, ограничена такая форма быть не может. Это невозможно для са¬мой самодержавной воли, которая по существу своему, т.е. по при¬сущему народу политическому идеалу, никакому внешнему огра¬ничению не подлежит, а если воля свободная, т.е. самоопределя¬ющаяся».

Сомневаться, что таково именно понятие Русского народа о власти Русского Государя, невозможно; спрашивать его об этом бесполезно и смешно. Такой вопрос был уже задан ему самою историей, и ответил он на него не списками голосов, опускаемыми в урны, а своими деяниями, своим достоянием и кровью. Было вре¬мя, когда государство в России перестало существовать, когда бы¬ла tabula rasa, на которой народ мог писать, что ему было угод¬но. Он по слову Минина собрался и снарядил рать, освободил Мо¬скву и вновь создал государство по тому образцу, который ясны¬ми и определенными чертами был запечатлен в душе его. Изме¬нился ли с того времени этот постоянно присущий ему образ, и если б, избави Боже, ему пришлось вновь проявить эту свою твор¬ческую, зиждительную деятельность, не так ли же точно он бы поступил, как и в приснопамятных 1612 и 1613 годах? Пусть вся¬кий вдумается в этот вопрос и ответит на него пред своею совес¬тью, не кривя душой!

Но, при таком понятии народа о верховной власти, делающем Русского Государя самым полноправным, самодержавным влас¬тителем, какой когда-либо был на земле, есть однако же область, на которую, по понятию нашего народа, власть эта совершенно не распространяется, – это область духа, область веры. Может быть скажут, что тут нет никакой особенности Русского народа, что ве¬ра всегда и везде составляет нечто не подлежащее никакой внеш¬ней власти, что всевозможные принуждения и гонения никогда не достигали своей цели. Но дело не в принуждениях и гонениях, а в том, что не менее, в других отношениях высокоразвитые и свобо¬долюбивые народы, не придавали такого первенствующего, наи¬существеннейшего значения внутреннему сокровищу духа, — так что предоставляли решение относящихся до него вопросов госу¬дарственной власти, между тем как за малейшее право внешней, гражданской, или политической, свободы стояли с величайшею твердостью. <…>

Я уже сказал, что и политический строй Русского государства составляет предмет настоящей политической веры Русского на¬рода, которой он держится и будет, несмотря ни на что, твердо и неизменно держаться именно как веры. Если, следовательно, ког¬да-либо Русский Государь решится дать России конституцию, то есть ограничить внешним формальным образом свою власть, по¬тому ли, что коренная политическая вера его народа была бы ему не известна, или потому, что он считал бы такое ограничение своей власти соответствующим народному благу, то и после этого на¬род, тем не менее, продолжал бы считать его государем полнов¬ластным, неограниченным, самодержавным, а следовательно, в сущности он таковым бы и остался. Конечно, государь, подобно всякому человеку, может и должен себя ограничивать; но он не может сделать, чтобы это самоограничение, т. е. истинная свобо¬да, стало ограничением внешним, формальным, извне обязатель¬ным, т. е. принудительным. В самом деле, в чем бы это внешнее ограничение заключалось, на что опиралось бы оно, когда народ его бы не признал и не принял? А он его не принял бы и не при¬знал бы, потому что мысли об этом не мог бы в себя вместить, не мог бы себе усвоить, как нечто совершенно ему чуждое. Конеч¬но, он исполнял бы всю поведенную ему внешнюю обрядность, выбирал бы депутатов, как выбирает своих старшин и голов, но не придавал бы этим избранным иного смысла и значения как подчиненных слуг царским, исполнителей его воли, а не ограничивателей ее. Что б ему ни говорили, он не поверит, сочтет за об¬ман, за своего рода «золотые грамоты». Но если бы, наконец, его в этом убедили, он понял бы одно, что у него нет более царя, нет и Русского царства, что наступило новое Московское разорение, что нужные новые Минины, новые народные подвиги, чтобы вос¬становить царя и царство... <…>

Для гарантий, для обеспечения прав, скажем прямо, для ог¬раничения царской власти очевидно нужно иметь опору вне этой власти, а этой-то опоры нигде и не оказывается. Желаемая кон¬ституция, вожделенный парламент"ведь никакой иной опоры, кро¬ме той же царской воли, которую они должны ограничивать, не будут и не могут иметь. Каким же образом ограничат они эту са¬мую волю, на которую единственно только и могут опираться? Ведь это nonsense, бессмыслица. Архимед говорил, что берется сдвинуть даже шар земной, но лишь под условием, что ему дадут точку опоры вне его. Только Мюнхаузен считал возможным ре¬шить подобную задачу иным образом, вытащив себя за собствен¬ную косу из болота, в которое завяз.

Как же назвать после этого желание некоторыми, конечно весьма немногими в сущности, русской конституции, русского пар¬ламента? Как назвать учреждение, которое заведомо никакого се¬рьезного значения не может иметь, как назвать дело имеющее се¬рьезную форму, серьезную наружность при полнейшей внутрен¬ней пустоте и бессодержательности? Такие вещи на общепринятом языке называют мистификациями, комедиями, фарсами, шу¬товством, и русский парламент, русская конституция ничем кро¬ме мистификации, комедии, фарса или шутовства и быть не мо¬жет. Хороши ли или дурны были бы эта конституция и этот парламент, полезны или вредны – вопрос второстепенный и совер¬шенно праздный, ибо он подлежит другому, гораздо радикаль¬нейшему решению: русская конституция, русский парламент не¬возможны как дело серьезное, и возможны только как мистифи¬кация, как комедия. Придать серьезное значение конституцион¬ному порядку вещей в России – это ни в чьей, решительно ни в чьей власти не находится. <…>

При чтении не¬которых наших газет, мне представляется иногда этот вожделенный Петербургский парламент: видится мне великолепное здание в старинном теремном русском вкусе, блистающее позолотой и яркими красками; видится великолепная зала в роде Грановитой Палаты, но конечно гораздо обширнее, и в ней амфитеатром рас¬положенные скамьи; сидящие на них представители Русского на¬рода во фраках и белых галстуках, разделенные, как подобает, на правую, левую стороны, центр, подразделенный в свою оче¬редь на правый, левый и настоящий центральный центр; а там вда¬ли, на высоте, и наша молниеносная гора, – гора непременно: без чем другого, а без горы конечно уже невозможно себе пред¬ставить русского парламента; затем скамьи министров, скамьи журналистов и стенографов, председатель с колокольчиком, и бит¬ком набитые элегантными мужчинами и дамами, в особенности дамами, трибуны, и наконец и сама ораторская кафедра, на ко¬торую устремлены все взоры и направлены все уши, а на ней ора¬тор, защищающий права и вольности русских граждан. Я пред¬ставляю себе его великолепным, торжествующим, мечущим гро¬мы из уст и молнии из взоров, с грозно поднятою рукой; слышу восторженные: слушайте, слушайте, браво, и иронические: о-го! Но между всеми фразами оратора, всеми возгласами депутатов, рукоплесканиями публики, мне слышатся, как все заглушающий аккомпанемент, только два слова, беспрестанно повторяемые, не¬сущиеся ото всех краев Русской земли: шут гороховый, шут го¬роховый, шуты гороховые!

Неужели пало на голову России еще мало всякого рода сты¬да, позора и срама, от дней Берлинского конгресса до гнусного злодеяния 1 марта, чтобы хотеть навалить на нее еще позор шутовства и святочного переряживанья в западнические костю¬мы и личины!

Николай Данилевский
«Московские ведомости», 20 мая 1881 г.

Монархистъ № 64-65, 2008, АРХИВ

С.Азбелев

Деготь в патоке

В литературной жизни России начала ХХ ст. преобладала, как известно, поэзия декадентов. Однако упадочнические настроения не захватили творчество ряда талантливых поэтов-дворян, принадлежавших к направлению, которое можно определить как православно-монархическое. По значимости сохранившегося наследия предпочтение следует отдать среди них Л.А.Кологривовой, С.А.Копыткину и С.С.Бехтееву. Естественно, что никто из этих троих не удостаивался даже упоминания в советском литературоведении. Л.Кологривова скончалась перед началом I Мировой войны. С.Копыткин дожил до 1920 г., но сведений о его послереволюционном творчестве пока найти не удается. С.Бехтеев, переживший ужасы революции и воевавший в Белой армии, эвакуировался из Крыма в составе войск генерала Врангеля. Жил в Сербии, затем во Франции, где умер в 1954 г., издав за свою жизнь 10 небольших поэтических сборников.

Содержание стихов Сергея Бехтеева определяла его стойкая верность высоким жизненным идеалам и страстная бескомпромиссность в патриотическом служении делу грядущего возрождения растоптанной большевиками Православной Родины. В те долгие годы и десятилетия, когда очень многим казалось, что в стране бесповоротно утвердилась идеология воинствующего безбожия и «пролетарского интернационализма», поэт твердо верил в неизбежность падения коммунистического строя и ярко отображал это в своем творчестве. Оказались пророческими и его стихи 1917 г. о неотвратимых в ближайшем будущем кровавых массовых злодеяниях революционного режима, и стихи 1930-х гг. о грядущем восстановлении в России храмов и о возрождении Православной веры в русском народе. К народному покаянию Бехтеев призывал в своей поэзии за десятки лет до того, как в оставленной им стране эта идея стала достоянием не только церковной, но и светской патриотической публицистики.

Среди основных тем поэзии С. С. Бехтеева – трагедия России и ее Государя в 1917 г., осуждение политиканов, предавших своего Императора, призывы к единению православных патриотов, гневные отклики на ужасающие факты народного бытия под властью большевиков, ностальгия по дореволюционному благоденствию русских людей, рыцарские мотивы, навеянные славным воинским прошлым Родины и идеологией императорских кавалергардов, преклонение перед подвигами благочестивого аскетизма в православных монастырях на Афоне, где среди иноков были недавние выходцы из России. Образы милой Родины, которая погублена силами мирового зла, но возродится, и ее Государя-страстотерпца, который сатанински умерщвлен, но будет прославлен святым, составляют как бы стержневой мотив поэзии Бехтеева. Ее страстная искренность, подкупающая задушевность и простота, полное отсутствие претенциозных формальных изысков (а иногда – и некоторое «небрежение» формой ради пламенеющего содержания) резко выделяют стихи этого поэта на фоне творчества его старших современников-декадентов. Поэтическое наследие Бехтеева – человека глубоко религиозного, истинного патриота России – дает образцы высоконравственного служения ее традиционным ценностям и святыням.

Пронизанная непоколебимой верой в светлое будущее многострадальной Родины поэзия Бехтеева должна быть доступна нашим современникам, ибо воспитательное ее значение бесспорно. В постсоветской России удавалось с трудом кое-что о нем напечатать (почти исключительно – в монархической прессе), преодолевая стихийное сопротивление и бывших советских, и нынешних «демократических» литературоведов. Как известно, воспитанные еще советскими вузами профессиональные историки, философы и литературоведы после падения власти коммунистов в большинстве своем безболезненно «перестроились». Коммунистическую агрессивность сменили в их трудах иные виды фразеологии, пожалуй, не менее вредные для подлинного возрождения России, но позволившие успешно продолжить научную карьеру. Лишь относительно немногие ученые этих специальностей сумели бескомпромиссно и по-настоящему результативно отринуть наследие антирелигиозной и антимонархической пропаганды, отравлявшей сознание русских людей на протяжении 70 лет. Но русская интеллигенция, это не только профессиональные ученые. Обращение к истории и литературе получает все большее распространение в среде любителей. Неудовлетворенность посткоммунистическими изделиями многих дипломированных профессионалов стимулирует работу различных по своему уровню дилетантов, самодеятельных писателей, публицистов и журналистов, стремящихся к честному осмыслению прошлого и настоящего России, к адекватной оценке культурного наследия противников революции.

С 1996 г. трудами таких энтузиастов начали выходить сначала очень небольшие по объему и малотиражные сборники переизданий поэзии Бехтеева – в Москве, Подольске, Орле, Петербурге (появились в продаже и компакт-диски с записями православно-патриотических песен на его стихи). Наиболее полным является на сегодняшний день сборник, великолепно изданный попечением Успенского подворья Оптиной Пустыни: С.С.Бехтеев. Грядущее. Стихотворения. СПб., 2002. 447 с. Эту книгу тщательно подготовила на основе своих разысканий работница библиотеки Г.С.Счастная – с использованием архивов и книжных раритетов. Она напечатала 268 произведений поэта, систематизировав их по темам, снабдив своей вступительной статьей (которая содержала много ранее неизвестной информации) примечаниями, указателем и библиографией.

Около десяти лет назад меня заочно познакомили с воронежским врачом-психотерапевтом В.К.Невяровичем, который являлся членом Союза писателей, автором нескольких популярных книг по православной медицине и поэтических сборников. Он стал присылать мне свои сочинения – уже не только православно-медицинского, но и православно-монархического содержания, которые свидетельствовали о довольно широком его знакомстве с богословской и монархической литературой, достаточно далекой от его основной врачебной специальности. По-видимому, эти труды расценивались автором как чрезвычайно весомый вклад в воспитательную подготовку грядущего восстановления Русского Царства. На мой взгляд, привычка к популяризации психотерапевтических познаний несколько ослабляла их реальную значимость. Но демонстрируемая в них убежденность автора в необходимости для России православной монархии как бы компенсировала этот недостаток.

Я послал Невяровичу Оптинское издание стихов Бехтева. Невярович сообщил, что он намерен подготовить еще более совершенное издание сочинений этого поэта и стал обращаться ко мне за помощью. Я посылал ему свои материалы – главным образом ксерокопии находящихся в Отделе редкой книги Библиотеки Академии наук прижизненных сборников, изданных Бехтеевым в Германии и во Франции, поделился своими сведениями об авторе (в частности, своими публикациями за рубежом, посвященными его наследию). Невярович стал активно связываться и с другими исследователями творчества Бехтеева, побывал в местах, где находились имения Бехтеевых, встречался там со старожилами, завязал переписку с некоторыми из потомков людей, знавших поэта или его родственников за границей, провел дополнительные разыскания в архивах. Результаты этой деятельности, в сущности, ненамного увеличив корпус известных теперь в России стихотворений Бехтеева, очень существенно расширили круг сведений, относящихся к его биографии – по сравнению с тем что было отражено во вступительной статье и в приложениях книги, которую подготовила Г.Счастная.

В.Невярович многократно писал мне, рассказывая о ходе своей работы, которая виделась в основном как процесс подготовки полноценного издания, снабженного основательными комментариями. Перед завершением он попросил меня написать предисловие к своему изданию. Я эту просьбу выполнил, полагая, что достаточно информирован о будущей книге, и послал Невяровичу написанный мною небольшой текст, где давалась компактная характеристика поэтического наследия Бехтеева, после чего говорилось: «Издание стихотворений С.С Бехтеева, тщательно подготовленное и разносторонне прокомментированное В.Невяровичем на основе большой подготовительной работы, весьма своевременно. Оно будет встречено с благодарностью всеми, кого по-настоящему волнует честное осмысление исторической судьбы России в ее недавнем прошлом, ее смутного нынешнего состояния и пока туманных еще перспектив ее общественного и государственного бытия». Получив выражение признательности, я стал ожидать само издание.

Но оказалось, что включившая упомянутый мой текст книга объемом в 784 стр. оформлена не как издание сочинений Бехтеева, а как сочинение моего корреспондента. На титуле ее значится: В.К.Невярович. Певец Святой Руси Сергей Бехтеев: Жизнь и творчество. СПб, 2008. Собственно комментариев в книге нет, но есть удивительно подробные, многословные рассказы о том, как Невярович получал от других людей ценные материалы и сведения о Бехтееве. Рассказы перемежается с самими этими сведениями, относящимися к биографии и происхождению поэта, с популяризаторскими характеристиками его стихов и с повторяющимися указаниями на мелкие дефекты, какие обнаружились в прежних публикациях. Все это оформлено в чрезвычайно свободном и не очень последовательном повествовании, занимающем около 400 стр.

Затем помещены тексты стихов Бехтеева, занявшие около 300 стр. Это просто перепечатка в хронологическом порядке 8 небольших прижизненных сборников (из 10, изданных самим автором в 1903-1952 гг.). Всего здесь 254 произведения – меньше, чем было переиздано 6 лет назад в сборнике Г.Счастной. Она, впрочем, не смогла достать содержавший только два поэтических текста «роман в стихах» Бехтеева («Два письма»), но зато использовала, в своей подборке, помимо исчерпания тех сборников, которые теперь перепечатал В.Невярович, еще и первую книгу стихов Бехтеева, изданную в России в 1903 г.

Далее в обоих изданиях идут приложения, где главная составляющая, это биографические справки об упомянутых исторических деятелях и других лицах. Основная часть таких справок в сборнике В.Невяровича соответствует аналогичному, но меньшему по объему приложению сборника Г.Счастной.

Само же сочинение Невяровича состоит из 16 глав, заключения и послесловия. Перечислю названия глав. 1. По следам Бехтеева. 2. Слово о древнем дворянском роде Бехтеевых. 3. Родословная и герб дворян Бехтеевых. 4. История рода Бехтеевых. 5. Бехтеевы и святитель Тихон Задонский. 6. Семья. Детство и юность поэта. 7. Лицеист Сергей Бехтеев. 8. «К твоим стопам, моя царица». 9. Военная служба. Земство. Первая мировая война. 10. Отречение Государя. 11. Период русской смуты. 12. Белое дело. 13. Царь и поэт. 14. Бехтеев в Сербии. 15. «Он жив, Пресветлый Государь». 16. Французский этап жизни поэта.

Надо сказать, что в весьма экономной подаче самое важное из содержимого 14 глав читатель мог уже найти в статье Г.Счастной и в приложениях ее сборника. Совсем не имеют там соответствия только 1-я глава, полностью автобиографичная для самого В.Невяровича, и 5-я, связанная с биографией одного из предков поэта. Но текстам почти всех глав в той или иной мере присуща общая, досадная, на мой взгляд, особенность. Действительно существенные, а иногда и драгоценные факты, впервые обнародуемые Невяровичем, порой как бы утопают в пространных, удивительно многословных отступлениях от основной тематики, которые по содержанию обычно цепляются одно за другое, написаны в разговорном стиле и уснащены цитатами, занимающими иногда несколько страниц подряд. Такие побочные повествования в одних случаях почти не имеют прямого отношения к самой поэзии Бехтеева, в других – дают малополезные для читателя пересказы и цитацию даже тех стихотворений, которые во второй части этой же книги напечатаны полностью.

При ознакомлении с книгой меня, конечно, удивил не ожидавшийся перенос акцента с публикации сочинений Бехтеева на описание деятельности самого публикатора. И очень неприятно поразили его агрессивные политические пассажи, вариации которых весьма напористо педалируются неоднократно – даже в недостаточной связи с биографией поэта. Об этой своей новации Невярович меня тоже никак не информировал – ни до того, как попросил написать к книге предисловие, ни позже – вплоть до выхода ее в свет.

Давно известно, что С.Бехтеев вместе со своим братом Алексеем был некогда введен в заблуждение одной их чекистских провокаций. Согласно напечатанному Невяровичем тексту листовки, которую издал С.Бехтеев, в феврале 1929 г. с ним встречался человек, выдававший себя за Н.Н.Джонсона – секретаря Вел. Кн. Михаила Александровича – и убеждавший в том, что Государь и его семья остались живы и временно скрываются. Согласно же опубликованным не так давно воспоминаниям Г.К.Графа (начальника канцелярии Императора Кирилла I), письма и телеграммы мнимого Джонсона получал из СССР А.Бехтеев. Опираясь на упомянутый вымысел, сообщники «Джонсона» пытались при содействии А.Бехтеева переправить в СССР двух известных деятелей монархической эмиграции. Немецкая полиция арестовала этих людей, разоблачив их как советских агентов, имевших целью организовать очередное похищение.

Однако сами «сведения», к которым с полнейшим доверием отнесся С.Бехтеев, имели, конечно, и цель пропагандистскую. Советская агентура стремилась препятствовать единению зарубежных монархистов. А поскольку Вел. Кн. Кирилл Владимирович, только удостоверившись в гибели Государя Николая II от рук большевиков, воспринял законно переходящий по старшинству титул Императора, в чем получил поддержку от Зарубежной Церкви и монархической эмиграции, большевикам было важно подорвать доверие к законности этой акции.

Бехтеев в стихотворениях 1922 и 1923 гг. выражал безусловную поддержку Великому Князю Кириллу Владимировичу еще как Блюстителю Государева престола («Не верь лжецам!», «Пойдем за ним!», «К рыцарям без страха и упрека!», «Кормчий» и др.). Будучи уже уверен, что Император Николай II убит большевиками, Бехтеев свои стихи посвящал тогда же этой трагедии («У креста», «Цареубийцы», «Царский крест», «Венценосец», «Благочестивейший» и др.). Но возникшая у поэта довольно скоро и питаемая, очевидно, слухами из того же провокационного источника, надежда на чудесное спасение Государя – то слабо теплившаяся, то укреплявшаяся – получила, наконец, желанное «подтверждение» от мнимого Джонсона. Ярко выраженная в целом ряде стихов Бехтеева любовь к Императору Николаю Александровичу, с которым поэт в юности удостаивался личных встреч, подкрепляла возрождавшуюся по временам веру в его грядущее возвращение. Бехтеев вплоть до 1930 г. пишет иногда стихотворения, где выражена уверенность, что Государь все-таки жив и со временем вернется к своим подданным («Он жив!» - 1922 г., «Наша вера» - 1923 г., «Царский венец» - 1924 г., «Раскрытая изба» - 1925 г., «Благовест» - 1929 г., «Царь жив!» - 1930 г.). Даже разоблачение советской провокации, жертвой которой оказались братья Бехтеевы, не сразу помогло поэту расстаться с иллюзорной уверенностью в спасении Николая II.

Напрасная доверчивость С.Бехтеева к новым провокационным слухам (как бы укреплявшим его в собственной верности Престолу) стала побуждать экспансивного поэта к помещению в издававшейся им газете задиристых публикаций, в которых поэт, руководясь похвальным намерением уберечь Императора Кирилла Владимировича от изменников и проходимцев, фактически стал тиражировать клевету на его ближайших соратников (при этом бросал тень даже на генерала Врангеля, «уравняв» его с Махно и Петлюрой). В июне 1927 г. появилась особенно агрессивная статья Бехтеева, где он поносил генералов и полковников, назначенных на свои посты Императором. Через месяц в той же газете «Русский Стяг» был напечатан текст «От Государя Императора». В нем говорилось, что хотя Бехтееву уже не раз через представителя Государя в Сербии генерала Обручева было указано на «вредное для Законопослушного движения» направление, какое приобретает его газета, в ней помещена теперь «клевета», которая «по характеру своему оставляет далеко позади себя самые злобные нападки врагов русской Монархии». Затем было сказано: «В виду сего … Я исключаю С. Бехтеева из законопослушной среды. Считаю его орган «Русский Стяг» враждебным Законопослушному движению…».

В.Невярович, приведя эти материалы (с. 255-268), весьма непоследовательно встает на сторону Бехтеева, не выдвигая при этом никаких доказательств его правоты. Автор книги, напротив, констатирует, что «поэт мог ошибаться» и что, «пользуясь порой мнением толпы» он «явно не выдерживает должного тона и такта» (с. 263). Сам же Бехтеев, напечатав этот Императорский текст в своей газете, сначала на ее полосах верноподданно оправдывался перед Государем, а через три номера прекратил ее издание в конце того же года. Вскоре после этого разразился скандал, связанный с «Джонсоном», и Бехтеев из Сербии уезжает во Францию, где не занимается больше газетной публицистикой, а концентрирует внимание на поэтическом творчестве и на переиздании более ранних своих стихов.

Казалось бы, В.Невяровичу нужно было приветствовать отрадный факт, что после того, как Император остановил вредное увлечение Бехтеева политиканством, поэт сосредоточился на своем истинном поэтическом призвании. Но Невярович пишет, что его «невольно поражает весьма недальновидная позиция Великого Князя Кирилла Владимировича, не сумевшего оценить должным образом ни поэтический талант Бехтеева, ни его возвышенные верноподданнические чувства, которыми подлинный монарх непременно бы дорожил и развитию которых всячески бы способствовал» (с. 208-209). Далее Невярович, высказываясь, в сущности, не как подлинный монархист, а как самоуверенный психотерапевт, дилетантствующий в трактовке истории России, еще более развязно обращается к этой теме снова и снова. По его словам, «следует удивляться политической близорукости Великого Князя – «Императора Кирилла I», с такой непростительной легкостью отвергнувшего столь ревностного своего слугу и соратника» (с. 269). Ссылаясь на неизвестно чьи «устные свидетельства», Невярович утверждает даже, что после 1929 г. «Бехтеев уже не относил себя к сторонникам и верноподданным «Императора Кирилла I» (с. 208). В помещенной среди приложений биографической справке о Кирилле Владимировиче Невярович, только раз назвав его Императором, опять употребил это слово в кавычках, причем с почти маниакальной настойчивостью возвратившись даже и тут к Бехтееву, писатель-психиатр заявляет, что «после разрыва с Великим Князем Кириллом «кирилловская» линия полностью отсутствует в творчестве поэта» (с. 733). Каких либо доказательств «разрыва их отношений» (с. 208) автор книги читателям так и не сообщил. А что касается упоминаемого Невяровичем периода в творчестве поэта, то на самом деле после апреля 1930 г. у Бехтеева отсутствует не только «кирилловская линия» но и линия Императора Николая II – якобы спасшегося и скрывающегося до времени. За год до кончины Императора Кирилла I поэт, снова обратившись к образу Царя, называет не конкретное лицо, а просто Божьего помазанника («Верую!» - 1937 г.):

Я верю – из крови, из слез и огня
Мы встанем, былое безумье кляня,
И Русью Святой будет править, как встарь,
Помазанник Божий – исконный наш царь.

Достаточно очевидно, что менталитет В.Невяровича испытал воздействие тех активных врагов восстановления в России Царской власти, которые, не выступают против этого открыто, а сосредоточивают свои усилия на попытках моральной и юридической дискредитации легитимных представителей Дома Романовых. Думаю, что Невяровичу, вместо того, чтобы, апеллируя даже к воле Господа, заносчиво и претенциозно вторгаться в историческую проблематику престолонаследия – не будучи в этом компетентным (см., например, с. 269), следовало бы гораздо более основательно поработать с конкретными материалами Бехтеева.

До сих пор Невярович интенсивно использовал полученные им от разных лиц сведения и тексты лишь как довольно талантливый, хоть и торопливый популяризатор, но не как серьезный исследователь и интерпретатор поэтического наследия Бехтеева. В книге Невяровича очень много цитирования стихов этого поэта, но нет даже намека на попытку подготовить современное научное их издание. Невярович пишет, что его книга «при всех своих возможных просчетах, недостатках и несовершенствах, будет все же содержать наиболее полную на сегодняшний день фактическую информацию о поэте Сергее Бехтееве» (с. 49). Такую информацию она действительно содержит, однако, представляет по своему жанру поспешное сочинение журналиста, а не основательный труд ученого.

Мое предисловие, которое Невярович поместил в книге, предварительно мне ее не показав, оказалось напечатанным слишком преждевременно. Приведенный выше заключительный его абзац следует, конечно, не к вышедшей книге относить, а к той, которую я ожидал увидеть, - как теперь выяснилось, пока ожидал напрасно. Хочу, однако, надеяться, что со временем В.Невярович все же подготовит серьезное комментированное издание поэтического наследия С.С.Бехтеева. Подготовит с достаточно взвешенным вниманием к содержанию самого творчества православного поэта-монархиста – без неоправданных и неуместных политических эскапад, фактически льющих воду на мельницу врагов подлинного возрождения России.

С.Азбелев

К СОДЕРЖАНИЮ                             

Монархистъ №  64-65, 2008,   АРХИВ
Copyright © 2001   САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ОТДЕЛ РОССИЙСКОГО ИМПЕРСКОГО СОЮЗА-ОРДЕНА
EMAIL - spb-riuo@peterlink.ru