И.Солоневич о генералитете как ударной силе Февраля

На протяжении 75 лет пореволюционной истории России события февраля-марта 1917 года оставались как бы в тени «Великого Октября». Советские историки представляли «вторую русскую революцию» довольно сумбурно и неправдоподобно: рабочий люд вышел на улицы Петрограда с криками «Хлеба!» и слабовольный монарх отрекся от престола. Все очень просто и совершенно непонятно.

Несмотря на то, что в последние 25 лет Февралю уделено несравнимо большее внимание профессиональных, полупрофессиональных и совсем непрофессиональных историков, разобравших ход «бескровной» буквально по дням, часам и чуть ли не минутам, по действующим лицам, городам и весям, по тому, кто, что и когда делал или не делал, за пределами исследований, как правило, остается, быть может, более важный вопрос: «Почему?» Каковы причины того, что генерал-адъютанты Императора и политики, искренне уверенные в монархичности своих взглядов, совершили именно антимонархический переворот? Являются ли заявленные ими причины истинными, а истинные – осознанными?

Странно, что этот вопрос остается вне поля зрения сегодня, хотя относительно давно стало доступным наследие Ивана Солоневича, посвятившего теме Февраля 1917-го множество работ и статей. Прежде всего, имеется в виду его «Великая фальшивка Февраля», опубликованная еще в 1952 г.

Конечно, выясняя основную причину февральского переворота, мы должны, как и И.Солоневич, бывший, по его словам, «профессиональным свидетелем событий», четко знать, кто, что, где, когда и как делал в те роковые для России дни. Без этого, наверное, невозможно ответить на вопрос «почему?» Но все эти вопросы о фактах будут интересовать нас постольку, поскольку позволяют нам дать ответ на последний вопрос.

Сначала все же определимся с тем, кто, вопреки расхожему мнению, революцию не делал.

Прежде всего, ее не делал народ. В самом начале «Великой фальшивки Февраля», в предисловии И.Солоневич пишет: «Нужно, наконец, развеять великую и бесстыдную ложь о февральской народной революции. Эта ложь культивируется более или менее всеми партиями России, начиная от коммунистической и кончая ультраправыми. По существу, обе эти точки зрения совпадают: ВКП(б) говорит: «Народ сделал революцию». Ультраправые говорят: «Чернь, обманутая левыми, сделала революцию». Далее мы читаем: «Я, опираясь почти на правые источники, а также и на более или менее общеизвестный ход событий 1916-1917 гг., пытался показать, что к Февралю «народ» не имел ровно никакого отношения… Февраль 1917 г. – это почти классический случай военно-дворцового переворота, уже потом переросшего в март, июль, октябрь». Отличие же февральского переворота от бывших до него попыток «ниспровержения» состояло именно в том, что народ к участию в нем не привлекался: «основная ошибка декабристов была избегнута: декабристы сделали оплошность – вызвали на Сенатскую площадь массу. Большевицкий историк проф. Покровский скорбно отмечает, что Императора Николая I«спас мужик в гвардейском мундире». И он так же скорбно говорит, что появление солдатского караула могло спасти и Императора Павла I. Основная стратегическая задача переворота заключалась в том, чтобы изолировать Государя Императора и от армии и от «массы».

Причиной постановки такой задачи являлось то, что «между Царем и Народом если и было «средостение», то не было антагонизма. Что если Государь Император делал для России и для народа все, что только было в человеческих силах, – то и Народ отвечал Ему своим доверием… Обе революции: и Февральская и Октябрьская вовсе не вышли из народа, а вышли из «средостения», которое хотело в одинаковой степени подчинить себе и Монархию и Народ». «Конечно, и сто тысяч чухонских баб (в панике скупивших на сухари имеющиеся в городе запасы и требовавших еще «Хлеба!» – А.С.)входят все-таки в состав «народа». Входят, конечно, и тысяч двести запасных (значимая, вооруженная часть февральской массовки в петроградской «революционной» пьесе – А.С.).В общем и бабы и гарнизон дали бы от одной десятой до одной пятой одного процента всего населения страны. Остальных 99%… никто ни о чем не спрашивал». Итак,«никакой «народ» никакого участия в Феврале не принимал».

Не была февральская революция делом рук и революционеров. На доморощенных «ниспровергателей» революция, по словам И.Солоневича, свалилась «как манна небесная в пустыне». Цитируя французского посла М.Палеолога, он пишет: «На докладе в Париже 12 марта 1920 года А.Керенский сказал, что его политические друзья собрались у него 10 марта (26 февраля) 1917 года и единогласно решили, что революция в России невозможна…

На другой день после отречения Государя М.Палеолог спросил Горького и Чхеидзе: «Значит, эта революция была внезапной (spontanter)?

– Да, совершенно внезапной».

Эту внезапность сам А.Керенский в своей книге передает так:

«Вечером 26 февраля (то есть после провала восстания Павловского полка. – прим. Солоневича) у меня собралось информационное бюро социалистических партий. Представитель большевиков Юренев категорически заявил, что нет и не будет никакой революции»…

Зензинов («Дело народа» от 25 марта 1917 года) писал:

«Революция ударила как гром с ясного неба и застала врасплох не только правительство и Думу, но и существующие общественные организации. Она явилась великой и радостной неожиданностью и для нас, революционеров».

Левый эсер Мстиславский писал еще красочнее:

«Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев – спящими».

С. Мельгунов суммирует все это в «Независимой мысли» (№ 7, с. 6) так:

«Как бы ни расценивать роль революционных партий, все же остается несомненным, что до первого официального дня революции никто не думал о близкой возможности революции».

«Таким образом, – заключает И.Солоневич, –все историки, и правые и левые,.. сходятся, по крайней мере, на одном пункте: начало революции было положено справа, а никак не слева». «Кругом измена, трусость и обман»… Само собою разумеется, что эта формулировка не могла относиться ни к Керенскому, ни к Ленину».

Для уяснения «движущих сил» Февраля интересны следующие мысли И.Солоневича: «Когда мы ищем виновника революции, мы должны по мере возможности четко разграничить два вопроса.

Первый: кто делал революцию?

Второй: кто сделал революцию?

Делалареволюцию вся второсортная русская интеллигенция последних ста лет… Делала революцию почти безымянная масса русской гуманитарной профессуры, которая с сотен университетских и прочих кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция неизбежна, революция желательна, революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти безымянных профессоров».

Но парадоксальный каприз истории заключается в том, что веками делала революцию являющаяся носителем революционного сознания часть так называемой «общественности», а сделала революцию, за 8 дней, реакция: «За всеми бесчисленными подробностями событий этого страшного года, этого позорного года, и мемуаристы и историки как-то совершенно упускают из виду самую основную нить событий: борьбу против Монарха и справа и слева, борьбу, которая велась и революцией и реакцией».

Пожалуй, для точного понимания дальнейшего изложения необходимо оговориться. События февраля-марта 1917 года мы будем называть революцией, если можно так выразиться, по инерции. Под революцией И.Солоневич подразумевает «широкое, народное и насильственное движение, направленное к свержению или, по крайней мере, к изменению существующего государственного и социального строя». Исходя их этого определения, он с полным основанием утверждает, что «в феврале 1917 года никакой революции в России не было вообще: был дворцовый заговор. Заговор был организован:

а) земельной знатью, при участии или согласии некоторых членов династии – тут главную роль сыграл Родзянко;

б) денежной знатью – А. Гучков и

в) военной знатью – ген. М. Алексеев».

Учитывая формат настоящей работы, мы будем вынуждены говорить только о генералах, «правизна» которых как бы презюмируется.

И, в связи с этим, основную сложность составляют вопросы, почему они хотели и почему они смогли совершить государственный антимонархический переворот?

Вновь предоставим слово И.Солоневичу. В «Великой фальшивке Февраля» читаем: «Основную «осевую» роль в… перевороте играл, конечно, генералитет – в этом тоже не может быть ни малейшего сомнения. Без самой активной, технически тщательно продуманной помощи генералитета,.. (заговорщики– А.С.) само собою разумеется, не могли сделать ничего».

«Первым шагом к технической реализации… заговора было превращение Петрограда в пороховой погреб». «Концентрацией в столице тысяч двухсот всякого рода белобилетников и бытовой обстановкой, в которую эти белобилетники были поставлены, в… столице был создан пороховой погреб. Ни левые вообще, ни Государственная Дума в частности, – никто кроме «военного ведомства» этого погреба создать не мог, хотя бы уже просто технически».

«Государь Император повелел ген. В. Гурко убрать из столицы ненадежные части и заменить их гвардейскими частями с фронта. С. Ольденбург пишет (с. 240): «Ни градоначальник, ген.-майор Балк, ни командующий войсками Округа, ген.-лейтенант Хабалов, не считали положение дел угрожающим. Ни ген. Гурко, ни ген. Балк, ни ген. Хабалов повеления Государя Императора не выполнили, сославшись на то, что в казармах совершенно нет места, а запасные батальоны некуда вывести»…

Три генерала не могли найти места для запасных батальонов на всем пространстве Империи. Или места в столице Империи для тысяч двадцати фронтовых гвардейцев. Было ли это демонстрацией «глупости» или подготовкой «измены» – каждый может решать по-своему, – но третьего объяснения нет.

Это, конечно, можно объяснить и глупостью. Это объяснение наталкивается, однако, на тот факт, что все в мире ограничено, – даже и человеческая глупость. Это была измена. Заранее задуманная и заранее спланированная».

«Гвардия была заменена «маршевыми батальонами», для размещения которых не нашлось, видите ли, места во всей России. Предупреждение Протопопова, предупреждение прессы, приказы Государя Императора не помогли ничему: маршевых батальонов из столицы не удалили.

Приказов Государя о переброске в столицу гвардейской кавалерии не выполнили. Столица была во власти «слухов» и в распоряжении маршевых батальонов».

«Приказы Государя не только не передавались – они отменялись.

Получив, наконец, достаточно веские данные о положении дел в Петрограде, Государь Император решил лично отправиться в столицу, но перед этим Он отдал приказ об отправке туда шести кавалерийских дивизий и шести пехотных полков – из самых надежных, – плюс пулеметные команды. (На фронте «надежных частей» было сколько угодно.) Ген. Алексеев был против отправки этих частей, считая, что «при существующих условиях меры репрессий могут только обострить положение». По словам того же ген. Алексеева, Государь не «захотел разговаривать с ним» (С. Ольденбург, с. 248). И этот приказ Государя Императора был сорван: ген. Рузский своей властью распорядился не только прекратить отправку войск в помощь ген. Иванову, но и вернуть обратно в Двинский район уже отправленные эшелоны. В ту же ночь из Ставки было послано на Западный фронт от имени Государя предписание: уже отправленные части задержать на больших станциях, остальных – не грузить.

Что касается войск Юго-Западного фронта (гвардии), то Ставка еще днем 1 марта сообщила ген. Брусилову, чтобы отправка не производилась до особого уведомления (с. 253)!.. «Меры противодействия революции – отправка войск в восставший Петроград – были отменены именем Государя, но помимо Его воли».

Между тем пресловутый Бубликов сам признавал: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено» (с. 251)…

Государь отдал приказ… и направился в заранее подготовленный для Него тупик. Поезд застрял на станции Малая Вишера – в 150 километрахот Петрограда, потом вернулся на станцию Дно и со станции Дно направился в Псков, в Ставку Северного фронта, которым командовал ген. Рузский.

Там, в Пскове, вечером 1 марта произошла поистине историческая беседа между Государем Императором и ген. Рузским. Нужно иметь в виду, что до этой беседы Государь Император провел сорок часов в поезде и был начисто отрезан от какой бы то ни было информации. В Ставку ген. Рузского Государь Император прибыл, по всей вероятности, как на некий опорный пункт. Сейчас же Он получил телеграмму от ген. Алексеева с уже готовым манифестом об ответственном министерстве. Именно этому министерству была, по-видимому, посвящена историческая беседа между Государем Императором и ген. Рузским…

В 10 часов 15 минут 2 марта ген. Алексеев разослал всем командующим фронтами телеграмму следующего содержания:

«Его Величество находится в Пскове, где изъявил свое согласие объявить манифест, идя навстречу народному желанию учредить ответственное министерство перед палатами и поручить председателю Государственной Думы образовать кабинет. По сообщению этого решения Главкосевом председателю Государственной Думы, последний в разговоре по аппарату в три с половиной часа утра 2 марта ответил, что появление такого манифеста было бы своевременно 27 февраля, в настоящее время этот акт является запоздалым, что ныне наступила одна из страшных революций, сдерживать народные страсти трудно, войска деморализованы, председателю Думы хотя пока и верят, но он опасается, что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу Сына при регентстве Михаила Александровича, обстановка по-видимому не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что армия и работа железных дорог находится фактически в руках Петроградского Временного Правительства. Необходимо спасти Действующую Армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России, и судьбу Династии нужно поставить на первый план, хотя бы ценой дорогих уступок. Если Вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно через Главкосева, известив меня, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России и что между высшими начальствующими лицами армии нужно установить единство мысли и цели и спасти Армию от колебаний и возможных случаев измены долгу. Армия должна всеми силами бороться с внешним врагом и решение относительно внутренних дел должно избавить ее от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху. Алексеев, 2 марта, 10 час. 15 мин.»…

Главнокомандующие фронтами и флотами… поддержали «единый фронт». В телеграммах Государю Императору… стояло категорическое требование отречения… Телеграммы главнокомандующих, во всяком случае, означали одно: отказ от повиновения и от поддержки». Наличие реальной власти над миллионными массами людей позволило генералам-изменникам осуществить переворот.

Но «из каких же соображений действовал русский генералитет?» – вопрошает И.Солоневич.

Наиболее распространенная «правая» версия – патриотические чувства. В преддверии обеспеченной победы над врагом, о чем военной верхушке было, несомненно, известно более других, русский генералитет, в стремлении сбить волну неожиданной смуты, решил «коленопреклоненно» пожертвовать Государем ради России. При этом-де, сохраняя и монархию, и Династию. Был вынужден выбрать из двух зол, как казалось заговорщикам, меньшее.

Но есть один момент во всех этих событиях, о котором И.Солоневич не пишет. 18 февраля 1917 года, еще не оправившись от болезни, генерал Алексеев без всякой необходимости возвращается из Крыма в Ставку и настойчиво вызывает, можно сказать, выманивает, Государя в Могилев.

И сразу после того, как 23 февраля Император покидает столицу, начинается петроградский «майдан». После идиотского вопроса о том, на какое время в городе имеются хлебные запасы, газеты, игнорируя обычное пополнение запасов путем подвоза, сеют панику: «хлеба в столице осталось на несколько дней». Заменившие ушедших на фронт рабочих женщины, «чухонские бабы», по Солоневичу, бросают работу («забастовки»), организуют очереди и, без всякой угрозы голода скупив на сухари хлеб на несколько недель, выходят на улицы, требуя «Хлеба!». Будь Государь в столице, «бабий бунт» не имел бы никакого смысла. «Беспорядки», которыми заговорщики шантажировали Царя и друг друга даже, если бы и возникли, были бы прекращены в самом зародыше. Но в отсутствие Императора, город остался на попечении генералов-заговорщиков, которые не только не предпринимали никаких действенных мер против ими же созданного «порохового погреба», но прямо дезинформировали Государя о текущем состоянии дел. Когда беспорядки «вспыхнули» – телеграфировали, что все «под контролем», а когда наступило успокоение – что «все пропало».

Таким образом, генералы-изменники начали государственный переворот не в ответ на начавшуюся «революцию», а до нее, для чего, собственно она и была спровоцирована. Хронологически никакого патриотизма («спасение Отечества, Монархии и Династии») не получается.

Тогда почему? Почему изменил начальник Ставки Верховного Главнокомандующего генерал-адъютант Алексеев, выманивший Государя из Петрограда, отменивший его распоряжения, направленные на усиление гарнизона Петрограда надежными частями, проведший за спиной Царя предательский опрос командующих фронтами и флотами? Почему изменил главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал-адъютант Брусилов, погубивший на Стоходе российскую гвардию? Почему изменил главнокомандующий Северным фронтом генерал-адъютант Рузский, посмевший требовать от Царя «сдачи на милость победителя»? Почему изменил командующий войсками Петроградского округа генерал-лейтенант Хабалов, не использовавший всю полноту власти, данной ему Государем? Почему изменили все «сочувственно» отнесшиеся к телеграфному опросу Алексеева? Почему изменили генералы, с поразительной поспешностью снявшие с погон царские вензеля?

Обратимся снова к И.Солоневичу: «Какие мотивы могли быть у ген. М.Алексеева. Об этом можно только гадать. Самая вероятная догадка сводилась бы к тому, что Государь Император брал командование армией в свои собственные руки и что переворот мог означать – Вел. Кн. Николая Николаевича в качестве регента Империи, а ген. М. Алексеева в качестве верховного главнокомандующего армией, – армией, которая стояла на пороге, казалось бы, совершенно гарантированной победы. Почему бы М.Алексееву не стать вторым М.Кутузовым? Это – самое вероятное объяснение. А может быть, и единственное».

Но это, так сказать, личные мотивы. Но должны же были к этому быть и какие-то общие причины: «из всех слабых пунктов Российской Государственной конструкции верхи армии представляли самый слабый пункт… Самое снисходительное объяснение всей техники заговора, – отмечает Солоневич, –могло бы заключаться в том, что генералитет был искренне уверен в неспособности Государя Императора, во влиянии Государыни Императрицы (Распутин к этому времени уже отпал) и в том, что «вся страна» настроена против Монарха». Во «всю страну», конечно же и прежде всего, входили сами будущие «Кутузовы».

В своей статье «Миф о Николае II» И.Солоневич пишет: «Проблема русской монархии и Николая II в частности, это вовсе не проблема «реформы правления». Для России это есть вопрос о «быть или не быть». Ибо это есть вопрос морального порядка, а все то свое, что Россия давала или пыталась дать миру и самой себе – все то, на чем реально строилась наша история и наша национальная личность – было основано не на принципе насилия и не на принципе выгоды – а на чисто моральных исходных точках…

Русская история, при всей ее огромности, в сущности, очень проста. И если мы будем рассматривать ее не с философской, а с научной точки зрения – даже и отбрасывая в сторону какие бы то ни было «эмоции», то на протяжении одиннадцати веков мы можем установить такую связь явлений:

Чем было больше «самодержавия», тем больше росла и крепла страна.

Чем меньше было «самодержавия», тем стране было хуже.

Ликвидация самодержавия всегда влекла за собою катастрофу».

Именно этого заговорщики со своим очищенным от монархизма квази-аполититичным «патриотизмом» не понимали.

В опубликованной в № 149 «Нашей страны» статье «Распни Его» И.Солоневич кратко и точно называет общую причину заговора «казалось-бы-монархистов» (не только военных, но и остальных): «с обеих сторон, как с правой, так и с левой, было полное непонимание того, чтó именно значит русская монархия и для русского народа и для России».

Впрочем, утратившая религиозно-укорененное чувство верности подданства российская «прогрессивная общественность» два века прививала себе этот синдром политического иммунодефицита вполне добровольно. Незнание и непонимание, являющиеся следствием нежелания знать и понимать, никого оправдывать не могут. Это-то нежелание и есть первопричина измены, независимо от того, кто ее делал и кто сделал.

Февраль «был вызван – по словам Царя-Искупителя – «изменой, трусостью и обманом». Этой измене и этому предательству нет никакого «оправдания». И даже нет никаких смягчающих вину обстоятельств: предательство в самом обнаженном его виде».

«Русская революция, – заключает И.Солоневич, – не имела никаких оправданий – ни моральных, ни социальных, ни экономических, ни политических. Ее устроил правящий и ведущий слой – университетская, военная, земельная и финансовая знать… Исходной позицией революции были не «возмущение народных масс», не «неудачи войны», – были клевета и предательство. В этом предательстве первая скрипка, конечно, принадлежит именно военным кругам: П.Н. Милюков никому не присягал – военные круги присягали… Абсолютно ясно, что без военных верхов «дворцовый заговор» пяти московских купцов остался бы стопроцентной маниловщиной».