РОССИЯ В НАШЕМ СЕРДЦЕ

Ныне подтверждаем, что Мы, пока Всевышнему будет угодно продлить дни наши, будем продолжать неустанно трудиться для спасения и счастья страждущей России. В трудах этих великою отрадою служит возлюбленный Сын Наш и Наследник Великий Князь Владимир Кириллович, и Мы призываем всех русских людей, верных исконным русским заветам, вознести горячие моления к Богу Вседержителю о здравии и благоденствии Наследника Нашего. Да ниспошлет Ему Промысел Господний неиссякаемых сил на самоотверженное служение великой земле Русской и всех населяющих ее народов, по примеру венценосных Предков, под Державным водительством которых росло, крепло и развивалось великое Государство Российское".

В тот день до меня со всей ясностью и полнотой дошло то, что на меня после смерти моего отца ляжет долг служения нашему Отечеству. По традиции и по законам нашей семьи, Наследник приносит перед Евангелием обещание и клянется, во-первых, в верности своему родителю, который при нормальном положении является Государем Императором, во-вторых, клянется перед Богом исполнять свои обязанности, которые ему предписаны самим законом Российской империи. Только тогда я с полной силой осознал, в чем будет заключаться моя роль и мои обязанности. И с тех пор я старался по мере моих возможностей этот долг исполнять. Это был день огромного значения в моей жизни, когда я понял, что кончилось мое детство, которое было совершенно безоблачным, кроме, конечно, экзаменов, которые каждый школьник переживает обыкновенно без всякого удовольствия. В тот момент я почувствовал, что стал уже взрослым человеком и что вся тяжесть и вся серьезная сторона жизни со всей неотвратимостью встают передо мной. Отец также направил циркулярное письмо всем королевским домам с сообщением о достижении мной династического совершеннолетия. Мои дяди, Великие Князья Андрей Владимирович и Дмитрий Павлович, а также несколько представителей от монархических организаций прибыли для участия в церемонии, во время которой я принес присягу. После церемонии дядя Дмитрий Павлович дал в мою честь банкет и преподнес мне редкий тогда еще подарок: мотоцикл. Удивляюсь, как позволили мои родители, впрочем, с их стороны это было доказательством того, что они доверяли моему благоразумию, и действительно, я всегда потом ездил очень аккуратно, сорвиголовой я не был. Нашлось у меня двое товарищей, у которых тоже были мотоциклы, игрушка в те годы сравнительно дорогая, и мы втроем или вчетвером совершали экскурсии по окрестностям.
Следующее событие в моей жизни, которое произвело на меня большое впечатление, случилось год спустя, 26 ноября 1934 года, когда мои родители, сестра Кира и я были приглашены королем и королевой Англии присутствовать на бракосочетании моей двоюродной сестры, принцессы Марины Греческой, с герцогом Кентским. Это был первый визит моего отца в Англию со времен войны и революции. Мама же изредка ездила в Лондон, и эта поездка ее очень обрадовала: она была британской принцессой по рождению, довольно близкой родственницей короля, и в Англии у нее было много друзей. Мы остановились в Бэкингемском дворце, куда съехались на свадьбу многочисленные родственники и знакомые. Отец и мать их всех, конечно, знали, но я впервые в жизни присутствовал на таком собрании клана и с большинством прибывших был незнаком.

Вначале был большой прием во дворце, куда был также приглашен дипломатический корпус. Среди дипломатов был и господин Майский, советский посол в Великобритании. Впервые мой отец лицом к лицу столкнулся с представителем советской власти. Они не сказали друг другу ни слова. Я никогда прежде не присутствовал на дворцовой ассамблее такого уровня, и впечатление от нее у меня было поистине огромным. После приема я был представлен моими родителями королю Георгу Пятому, который мне очень понравился. Было что-то чрезвычайно привлекательное в манерах старого короля.

Сам прием показался мне утомительным, потому что все время приходилось стоять, но я обошел залы дворца, с большим интересом рассматривая приглашенных. Я был представлен такому количеству людей, что не смог всех запомнить. Кроме приема было несколько семейных обедов, и количество приглашенных на каждом из них было настолько большим, что они мало походили на что-либо семейное. На одном из них мы насчитали 74 человека. Эта многосемейность англичан долго служила у нас поводом для веселых шуток.

Когда я пришел посмотреть свадебные подарки, помню, что меня поразило огромное количество даров от простого народа, замечательное свидетельство любви, которой пользовалась королевская семья в Англии. Большой сюрприз ожидал моего отца, когда он тоже пришел посмотреть подарки. В тот момент в зале, где они были выставлены, находилось несколько пожилых леди, оказавшихся нянями царственных гостей. Каково же было удивление моего отца, когда он узнал в одной из них свою собственную няню, мисс Крофтс. Она была очень счастлива встретить его, и отцу доставило большую радость говорить с ней, вспоминая свои детские годы в России.

Венчание состоялось 29 ноября в Вестминстерском аббатстве. Моя сестра Кира была подружкой невесты, а сам я был дружкой на православном венчании в дворцовой часовне. После свадьбы мы провели несколько дней с семьей лорда Ховарда Вальденского. Это приглашение с большим удовольствием было принято моими родителями, которым лорд очень нравился. После пребывания в его гостеприимном доме мы были приглашены к Асторам. Лорд Астор очень любезно взял на себя инициативу показать моему отцу и мне все, что обязательно нужно было повидать в Лондоне, и в шестидневный срок показал нам Тауэр, электростанцию, типографию "Таймса", аэродром в Ганворте, где я поднимался в воздух на аэрогире, аэродром Биллин Хилл, Британский музей, зоопарк, аквариум и Вестминстерское аббатство. В один из этих дней посольством Германии был дан завтрак в нашу честь.

18 декабря наша семья покинула Лондон. Мы уезжали с самыми хорошими впечатлениями от того радушного приема, который был нам оказан и королевской семьей, и лондонским обществом. Мне тогда особенно понравился этот праздник, потому что в моей жизни все это было впервые, ведь наше существование в изгнании не имело ничего общего с придворной жизнью - и, забегая вперед, могу сказать, что это было в первый и последний раз, потому что во все последующие годы мне ни разу не довелось присутствовать на таком большом торжестве. Исключением была только свадьба испанского Наследника Хуана Карлоса. В основном мы получали приглашения от близких родственников. Не знаю, было ли это случайностью, во всяком случае мы всегда чувствовали, да и нам давали понять, в дни каких-либо юбилеев, свадеб, в Англии или в других странах, что предпочтительнее было бы, чтобы мы, то есть я, не присутствовали. Я помню конкретные случаи, например свадьбу Наследного Принца Кентского, на которой мы не смогли побывать. Это особенно проявилось после войны, и именно по отношению ко мне. В случае какой-либо свадьбы или похорон по тем слухам, которые до меня доходили, я уже знал, что приглашения все равно не будет. В последний раз это было, когда умер человек, которого я очень любил и уважал, хотя мы, к сожалению, редко встречались - это был лорд Модибатенский (15), игравший довольно большую роль в международной политике - он был последним вице-королем Индии, это был очень хороший советник королевы и принца Уэльского, выдающийся человек. Как раз незадолго до его гибели мы с Великой Княгиней гостили у него - он очень любил все русское, мы видели в его доме множество картин русских художников. И мне очень хотелось быть на его похоронах, но даже и тут официального приглашения мы не получили. Я тогда искренне сожалел об этом, потому что мне действительно хотелось проститься с ним, это было не просто данью вежливости, как это обыкновенно и часто бывает.

Насколько я могу судить, такое отношение к нам было определенно связано с Советским Союзом. Очевидно, для иностранных дворов ситуация была очень деликатной в случае каких-либо официальных, торжественных приемов, на которые необходимо было приглашать иностранных послов. Это всегда касалось только нас, меня во всяком случае, потому что другие главы династий в изгнании приглашались без каких-либо проблем: и Румынский король Михай, и король Петр Югославский. То, что я был исключением из правила, видно было очень явно, и переменилось это только в последние годы, после провозглашения перестройки, когда мы почувствовали, что к нам стало больше внимания.

7

Зимой 1935 года мы с отцом приехали из Сен-Бриака в Париж, где я должен был держать экзамен на аттестат зрелости. Приехали мы 8 декабря, и приезд этот оказался напрасным, потому что я сразу же заболел, чем немало перепугал родителей. 19 декабря приехала в Париж мама, наутро она должна была ехать в Германию, к моей старшей сестре Марии, принцессе Лейнингенской. Прошло всего одиннадцать дней с тех пор, как я с ней расстался, но я был просто потрясен, увидев, какой у нее больной вид. Она очень беспокоилась за меня, и мысль, что она оставляет меня больным, была для нее мучительна. Хотя я был вне опасности - у меня был самый обыкновенный коклюш - ничего другого, как отправить меня домой, не оставалось. Мама ехала к сестре потому, что та ожидала ребенка и чувствовала себя плохо. На другой день мы все уехали из Парижа, она в Германию, мы в Сен-Бриак, и, когда мы прощались, у меня вдруг мелькнуло чувство, которое прошло как-то мимо сознания, что я увижу ее только на смертном ложе. Приехав в Вюрцбург, она простудилась, но, несмотря на болезнь, настояла на том, чтобы навестить Марию, которая не вставала с постели. Тем не менее, роды прошли без осложнений, и в конце января они обе вернулись в Аморбах, где мама снова заболела, и доктора нашли ее состояние серьезным, так как ее организм был очень ослаблен. В день крестин младенца она все же не захотела омрачать атмосферу праздника и, собравшись с силами, участвовала в церемонии. Но это усилие чрезмерно ее утомило, состояние ее с той поры только ухудшалось, и 5 февраля моя сестра Кира выехала в Аморбах.

Мы с отцом были в ужасном неведении. Плохие новости чередовались с хорошими, и мы были далеки от мысли, что конец близок. Но вот 18 февраля пришла телеграмма, сообщавшая, что здоровье мамы заметно ухудшилось, и мы сразу же поехали в Аморбах. Мы застали маму почти в бессознательном состоянии. Она была так слаба, что едва могла шевелиться и говорить. Но все-таки она нас узнала. Она смогла сказать только несколько слов, которые с трудом можно было разобрать. Последующие дни были одним из самых долгих кошмаров для всех нас. Мама постепенно слабела, и доктора уже ничем не могли помочь, мы с минуты на минуту ждали конца. Вечером 1 марта доктора отметили внезапное ослабление пульса. В этот день прибыли сестры моей матери, инфанта Беатриса и принцесса Гогенлоэ-Лангенбургская, и мы все были подле ее постели. В полночь, четверть первого, ее сердце перестало биться. Мы все ее так бесконечно любили, что горю нашему не было предела. На отца было жалко смотреть.