РОССИЯ В НАШЕМ СЕРДЦЕ

Где бы мы ни были, Россия всегда как бы неотступно следовала за нами, и частица души каждого из нас была там. Мы были воспитаны в постоянном чувстве долга перед родиной и так же, как и родители, пристально следили за всем, что происходило в России. Хотя и трудно было следить за событиями, но, конечно, происшествия такого масштаба скрыть совершенно было невозможно, поэтому мы всё знали. Быть может, каких-то деталей не хватало, но обо всем ужасе и тяжести положения мы были совершенно точно осведомлены. У нас всегда была надежда на то, что это скоро кончится. Возможность конца и тогда уже была, в общем-то, предвидима, потому что уже ясно было видно, что такая форма, в которой развивалась эта политическая структура, была в основе своей совершенно нежизнеспособной и приводила только к несчастью народа, к страшно тяжелым испытаниям, и никаких действительно положительных результатов не достигла, кроме, может быть, военной мощи, которая помогла впоследствии победить гитлеровскую Германию. Русскому народу, в обмен на немыслимые лишения, она мало что дала. Все случившееся было столь ненормальным, что в двадцатые годы у многих еще было такое чувство, что страна сможет через какое-то короткое время вернуться к нормальной жизни. Но постепенно, по мере того как развивался большевизм в России, все более и более становилось ясно, что такие надежды если не совершенно утрачивались, то, во всяком случае, становились все менее вероятными. Уже было видно, что скорых перемен в России к лучшему в ближайшем времени ожидать не приходится - стало ясно, что они не произойдут со дня на день, - но никто тогда не думал, что это продлится семьдесят пять лет. У моего отца всегда была надежда, что жизнь в России может и должна перемениться. Пророческие слова отца об уродливой форме социализма, которая была насильственно введена в России и неминуемо должна прийти к катастрофическому концу, со всей отчетливостью вспомнились мне, когда я увидел, что произошло сейчас в Советском Союзе. Это был тот внезапный развал, который предсказывал мой отец и который мало кто мог предвидеть как раз в тот момент, когда он произошел, в том числе и я сам. Я всегда верил в то, что все это кончится, но имел большие сомнения в том, что я когда-нибудь этот конец увижу. Так что для меня тогда это было полной неожиданностью.

Главной заботой родителей было, чтобы мы не утратили своей "русскости". Об этом заботился не только мой отец, но и мать. Именно она, когда встал вопрос о моей учебе, предпочла не отдавать меня в английский колледж, и я получил домашнее русское воспитание. Со мной занималась учительница, которая раньше учила моих сестер. Должен сказать, что для нас было исключительным счастьем то, что она попала к нам. А было это совершенно случайно. Когда родители в 1917 году оказались в Финляндии, туда же приехали одни их большие друзья с детьми школьного возраста, с которыми занималась эта учительница - не гувернантка, а профессиональная преподавательница, которую они вывезли из России. Было это очень кстати, потому что посещать какое-либо учебное заведение в той ситуации было невозможно. Когда подошел 1920 год, эти дети закончили учебу, учительница была им больше не нужна. Тогда она и начала заниматься с моими сестрами. С тех пор она всегда была при нас, выехала вместе с нами из Финляндии и оставалась со мной до 1944 года, когда война нас разлучила. И ей я всю жизнь останусь бесконечно благодарен за то, что она, во-первых, дала мне знание русского языка, сделала это знание исключительно глубоким и серьезным - мне кажется, что я владею этим языком достаточно хорошо, - а кроме того, она была, чего я никогда не забуду, человеком глубоко религиозным, так что я мог одновременно проходить с ней и Закон Божий, и она привила мне серьезное отношение к религии и чувство реальности этой религии. Она происходила, очевидно, из семьи каких-то немецких эмигрантов, которые поселились в России - она сама не знала когда, никакой генеалогии в ее семье не было. Не помню, чем занимался ее отец, но работал он на какой-то простой, хотя и интеллигентной работе, - а она была очень умной, глубоко интеллигентной и прекрасно образованной женщиной. Фамилия ее была немецкая - Иоганнсон, но тем не менее она почему-то к немцам никакой приязни не питала, скорее даже наоборот, была настроена антинемецки, что было очень курьезно. Это всегда было заметно по ее высказываниям, когда мы бывали в Германии. Она была стопроцентной русской.

День у нас в Сен-Бриаке начинался не рано, но и не поздно. В половине девятого мы завтракали, а в девять часов у меня был первый урок. Уроки заканчивались в половине первого, потом был обед, после обеда опять занятия и, в половине пятого, чай. Мы часто ходили гулять с моей сестрой Кирой, с которой у нас всегда была совершенно безоблачная дружба, может быть оттого, что отношение сестер ко мне всегда было отношением старших к младшему. С годами, конечно, разница в возрасте чувствовалась все меньше. Летом мы ходили вместе купаться. Правда, вода в Сен-Бриаке холодная, редко доходит до 18 градусов, все больше 15-16, но это теперь чувствуется, а в молодости было все равно. Там очень заметны приливы и отливы, и, хотя берег гранитный, но пляжи чудные, песчаные, и во время отливов нам очень нравилось ходить по их твердому, крепкому песку. Наша старшая сестра Мария часто приезжала к нам со своим мужем. С ней у нас тоже были прекрасные отношения, я очень любил ее, и она меня любила, но она вышла замуж, когда мне было всего восемь лет, с Кирой же прошли мои детство и юность, и она была мне в то время ближе. Она хорошо плавала, играла в гольф и в теннис, была очень красивая, стройная, и, когда я подрос, мне нравилось ее всюду сопровождать, и мы много времени проводили вместе.

5

13 октября 1928 года скончалась Вдовствующая Императрица Мария Федоровна, и отец поехал в Копенгаген на похороны. Он всегда относился с большой любовью и уважением к покойной Императрице и был глубоко опечален ее кончиной. То, что она в свое время весьма сдержанно отнеслась к акту моего отца о возложении им на себя императорского титула, совершенно не означало, что она не признавала за ним его неоспоримых прав, она просто не хотела поверить в смерть своих детей и внуков, и эти чувства матери, вопреки всем доказательствам хранившей надежду, были ему вполне понятны (10). В Копенгагене мой отец был гостем короля Дании и принят был со всеми почестями, которые подобали Главе Русского Императорского Дома. Почти все члены Императорской семьи прибыли на эти похороны, с некоторыми из них отец встретился впервые после своего отъезда из России. В эмиграции они разъехались по разным странам. Одна из сестер Императора, Великая Княгиня Ксения Александровна, поселилась со своим мужем, Великим Кня зем Александром Михайловичем, и детьми в Англии, где король предоставил им часть своего дворца. Другая сестра, Великая Княгиня Ольга Александровна, жила в Дании, подле своей матери. Великий Князь Николай Николаевич жил во Франции, а Великий Князь Дмитрий Павлович жил то во Франции, то в Америке, то в Швейцарии.

Будучи коронованной Императрицей, Мария Федоровна была для многих в эмиграции самым высоким авторитетом в Императорской семье, и с ее смертью таким авторитетом для них становился мой отец как Глава семьи. К тому же несколько месяцев спустя, в январе 1929 года, скончался также Великий Князь Николай Николаевич - событие огромного значения для русской эмиграции, поскольку многие военные организации лишились в его лице своего лидера. Правда, в последние годы жизни авторитет его пошел на убыль, и из-за продолжительной болезни он отошел от общественных дел. С моим отцом они не общались и в эмиграции ни разу не встречались. Я не знаю особых деталей насчет личных отношений отца с Великим Князем Николаем Николаевичем, но единственное, что я определенно знаю, это то, что мой отец относился совершенно отрицательно к его деятельности, а особенно к акции самого Николая Николаевича, когда он просил Государя отречься от престола. Мой отец считал, что это было неправильно, что член династии, к тому же самый старший по возрасту, не должен был просить своего собственного племянника об отречении в такой трудный момент, когда государство особенно нуждалось в Главе, и Император должен был быть поддержан всеми членами семьи. К сожалению, этого не произошло. Тем не менее, отец признавал военные заслуги Великого Князя перед страной. Отец неоднократно пытался наладить отношения с Ве-ликим Князем Николаем Николаевичем, но всегда безуспешно. Со смертью Великого Князя возглавляемые им военные организации остались без вождя, и представлялось очевидным, что теперь все они должны были признать авторитет моего отца. Но на деле вышло не совсем так (11). Некоторые из них заняли выжидательную позицию - что, впрочем, нисколько не повредило делу легитимизма, которое с годами только набирало силу. Группы легитимистов существовали во всех странах, где обосновались русские эмигранты. Секретарь отца поддерживал с ними контакты и был всегда прекрасно информирован обо всем, что происходило в кругах эмиграции. Движение легитимистов приобретало все большее значение по мере того, как сторонники Белой идеи сходили с политической сцены. Глубокая правота политических взглядов моего отца неизменно каждый раз подтверждалась развитием событий, и это обеспечивало успех его дела.

Весной 1929 года он перевел свою канцелярию в Сен-Бриак и снова, как в Кобурге, стал проводить каждое утро за работой. Его секретарь, или начальник канцелярии, который в одном лице представлял собой весь кабинет отца, каждое утро приходил к нему с докладом. Секретарем этим был адмирал Георгий Карлович Граф (12), оказавшийся для моего отца чрезвычайно удобным человеком, потому что он считался финским подданным, то есть имел финский паспорт и не был на положении эмигранта. Он легко мог получить любую визу, и его можно было в случае надобности посылать в разные страны. Отец очень любил его. Георгий Карлович был человеком семейным, у него была очень милая жена и сын Володя, ставший товарищем моего детства и юности. Мы были очень дружны и почти все свободное время проводили вместе - конечно, у нас были и другие друзья: французы, англичане. Учился он тоже дома. Все то время, пока он жил со своими родителями в Сен-Бриаке, ему давала уроки моя учительница, Евгения Александровна Иоганнсон. Мы вместе играли, катались на велосипедах, бродили по окрестностям с моим другим преподавателем, немцем, большим любителем древ-ностей, который, вооружившись путеводителем, увлекал нас на поиски развалин времен друидов, которыми славится Бретань. Этот Володя, Владимир Георгиевич, до сих пор, слава Богу, жив и живет в США, он был инженером-электриком, теперь, конечно, на пенсии.