РОССИЯ В НАШЕМ СЕРДЦЕ

В декабре гражданская война между белыми и красными финнами была уже в полном разгаре. В округе происходили между ними частые стычки. Неподалеку от Хайкко один раз был настоящий бой, в имении слышны были выстрелы. Наша семья находилась в затруднительном положении в связи с нехваткой пропитания. Достать самые необходимые продукты - молоко, мясо, масло и хлеб - становилось все труднее. Зима выдалась суровая, что, впрочем, не мешало моим сестрам весело играть в большом заснеженном парке вместе с маленькими Клейнмихелями, Сережей Меликовым и Володей Эттером, которые все в ту зиму жили в Хайкко. В январе - феврале 1918 года положение ухудшилось. Вооруженные банды стали нападать на помещиков, и один из наших соседей, по фамилии Бьоркенгейм, был заведен в лес и убит. Это случилось всего лишь в двух милях от Хайкко. Как раз в это время в имении скрывались семеро белых финнов, они прожили в доме около трех недель. Красным стало об этом известно, и они принуждены были уйти. 9 февраля отряд красных финнов, человек около пятнадцати, появился перед нашим домом. Они спрашивали, нет ли в доме оружия. Несколько человек вошли в дом и мельком осмотрели первый этаж. Мы все были на втором этаже, но никто из них даже не попытался туда подняться. Они вели себя очень вежливо, и, судя по тому, какие вопросы они задавали, было понятно, что они получили приказ никого в Хайкко не трогать.

Всю зиму продолжалась война, и мы были практически отрезаны от окружающего мира, до нас доходили только слухи, иногда самые фантастические и противоречивые. 27 февраля отец получил известия из Гельсингфорса: французское правительство справлялось о положении нашей семьи и предлагало в случае необ-ходимости предпринять официальные шаги для нашей эвакуации. Отец колебался, не зная, на какой шаг решиться. Остаться - значило продолжать подвергаться опасности, но он говорил, что Россия скоро будет освобождена от красных, и уехать было для него все равно, что дезертировать. Несколько дней спустя пришли также известия от короля Густава Шведского, который через шведскую дипломатическую миссию предлагал свою помощь нам и другим членам Императорской семьи. Отец поблагодарил короля за оказанное внимание, признался, что не считает положение своей семьи совершенно безопасным, но что, по его мнению, момент для вмешательства еще не настал. Он дал такой ответ, потому что продолжал надеяться на скорое падение большевиков. Март и апрель ознаменовались прибытием в Хайкко, а некоторое время спустя и в Гельсингфорс немецкого эскадрона и предъявлением немецкого ультиматума, требовавшего вывода российского Балтийского флота в Кронштадт, а также вступлением в Ханго немецкого Железного дивизиона под командованием генерала фон дер Гольца и окончательной победой генерала Маннергейма и финской белой армии над красными. Гражданская война окончилась, и жить стало значительно легче. Генерал Маннергейм, а позднее и генерал фон дер Гольц встречались и беседовали с моим отцом.

В конце осени 1919 года наша семья вернулась в Борго. Жизнь вновь вошла в свое русло, снабжение было удовлетворительным, и порядок был восстановлен. Но зимой 1920 года началась эпидемия гриппа, так называемой "испанки", унесшая много жизней. Среди ее жертв оказалась и наша английская гувернантка, смерть которой тяжело переживала вся семья. После окончания войны у нас, наконец, появилась возможность проехать через Германию в Цюрих, где ждала нас моя бабушка со стороны матери, Великая Княгиня Мария Александровна, герцогиня Эдинбургская и Саксен-Кобург-Готская, с которой семья не виделась с самого начала мировой войны. Хлопоты завершились удачным исходом, и наша семья смогла, наконец, покинуть гостеприимную Финляндию.

Мне не было и трех лет, когда мы уехали из Финляндии, и я ее почти не помнил. Смутно вставали в памяти отдельные картины, но, что из них было воспоминанием, а что навеяно рассказами старших, сказать трудно. Я знал только, что имение, в котором мы провели первые годы изгнания, было продано после второй мировой войны наследниками, но не прямыми, потому что последний фон Эттер был, кажется, холостым - во всяком случае, бездетным. И вот неожиданно в прошлом году пришло письмо из Финляндии, от незнакомых людей. "Мы, такие-то, - писали они, - в настоящее время являемся хозяевами того имения, где Вы почти что родились, и нам было бы очень приятно и лестно, если бы Вы согласились приехать к нам и отметить Ваш день рождения у нас в имении и посетить дом в Борго, в котором Вы родились". Мы нашли это приглашение очень милым и в августе поехали к ним. Дом оказался заново отделан новыми хозяевами, которые устроили в бывшем имении несколько гостиниц, разбросанных в обширном парке, и своего рода курортное учреждение с саунами, гимнастическими залами, массажными кабинетами, где отдыхающие обеспечиваются медицинским надзором. Главный дом, в котором мы пережили гражданскую войну, новые владельцы оставили за собой и постоянно живут в нем.

Эти люди приняли нас очень радушно, мы жили, конечно, у них в доме, и в один из дней они повезли нас в Борго показать, где я родился. Дом этот тоже хорошо содержится наследниками, и нам его показали вплоть до комнаты, в которой я появился на свет. Ее удалось совершенно точно определить, потому что кто-то из прислуги прежних хозяев помнил, что врач перед моим рождением посоветовал моей матери переменить комнату, так как там была неподходящая для родов кровать, и указал на другую. Так что комнату определили совершенно точно, не могло быть сомнения.

Несмотря на то, что все там было новым, неузнаваемым, эта поездка вызвала во мне целую волну воспоминаний о прошлом, о родных и близких, из которых никого уже почти нет в живых. В последнее время, после того как у нас на родине произошло столько внезапных перемен, я все чаще вспоминаю своего отца. Многое из того, что он говорил незадолго до смерти - а умер он в 1938 году - и что многим казалось ошибочным, теперь вдруг начало сбываться. В частности, он всегда повторял, что такой противоестественный режим, такая ненормальная форма социализма неминуемо должна будет кончиться внезапным, катастрофическим крушением и что не будет никакой постепенной перемены, а наступит именно внезапный конец. В те годы, когда он поднял упавшее знамя монархии, стремясь доказать, что она не анахронизм, не отжившая форма власти, не синоним косности и деспотизма, его мало кто поддержал. Жизнь доказала, что и в этом он не ошибся. Но на это ушло много лет, и для России это были годы тяжелых испытаний.

3

В Германии мы оставались недолго. Погостив всего два дня у моей тетки, принцессы Александры Гогенлоэ-Лангенбургской, мы встретились в Мюнхене с бабушкой Марией Александровной и все вместе поехали в Цюрих. Из всех моих бабушек и дедушек она единственная, кого я помню: оба дедушки умерли до моего рождения, бабушку Марию Павловну я видел только один раз, вернее, она меня видела, потому что я ее не помню, а вот о бабушке Марии Александровне у меня осталось хотя и смутное, но очень милое воспоминание. В Швейцарии меня каждое утро приводили к ней, и неизменно каждый раз у нее в комнате был спрятан для меня какой-нибудь маленький подарочек, который я должен был отыскать. И на всю жизнь у меня осталось чувство, будто я ее действительно хорошо знал, что это был близкий человек...

Весной того же 1920 года другой моей бабушке Великой Княгине Марии Павловне удалось выехать из России - морем, через Константинополь и Италию, и она поселилась на юге Франции. В начале августа мы получили известие о том, что она тяжело больна, и родители сразу же поехали к ней. 24 августа она умерла, похоронили ее в Контрексвилле. Здоровье бабушки Марии Александровны тоже ухудшилось, она все чаще была нездорова. 22 октября она скоропостижно скончалась в Кобурге. Так мои родители почти одновременно потеряли своих матерей.

В 1921 году наша семья обосновалась на юге Франции, впервые после отъезда из России мы смогли наконец-то жить в нормальных условиях, своим домом. Но мысль о трагедии, не прекращавшейся на родине, о своем долге перед ней, который ложился на родителей после мученической гибели Императора, всей его семьи, а также Великого Князя Михаила Александровича, не давала покоя. Долгое время никто не хотел верить известиям, тогда еще не проверенным, об ужасной кончине Царской семьи. Но гражданская война подошла к концу и завершилась окончательной победой красных. Белая армия, отступавшая во главе с генералом бароном Врангелем, была вынуждена покинуть пределы России. Оставшиеся в живых устроились жить за границей, в большинстве своем на Балканах и во Франции. В рядах этих военных еще жила надежда на возобновление борьбы, отец же считал, что международное положение таково, что надежда эта не имеет под собой никакой основы. Вестей из России было мало, и связь с ней была не только трудной, но и опасной. Образовавшаяся в те го-ды военная организация - Русский Обще-Воинский союз - пыталась иметь контакты с Россией. К сожалению, это вскоре кончилось печально: были похищены и бесследно исчезли генералы Кутепов и Миллер, стоявшие во главе этого Союза. Новости с родины приходили самые неутешительные. Становилось очевидным, что революция, породившая республику, которая просуществовала всего несколько месяцев, и приведшая в конечном счете к коммунизму, принесла народам России одни только страдания.
Мой отец был убежден в том, что монархия - единственная форма государственного правления, которую Россия знала с самых первых времен своего исторического существования вплоть до 1917 года, - была также единственной формой, всесторонне и полностью отвечавшей потребностям народов, ее населявших. По этой причине, исходя не из личных интересов, но повинуясь велению совести и желая только одного - избавить свою страну от страданий и бедствий, мой отец, которого предполагаемая гибель Императора, всей Его семьи и брата делала главой Императорского дома, поскольку он оказался старшим в порядке престолонаследия из оставшихся в живых членов династии, решил стать во главе борьбы за восстановление законной власти в России. Не имея точных сведений о судьбе Государя, Наследника-Цесаревича и Великого Князя Михаила Александровича, он вначале объявил себя Блюстителем престола. Целью этого акта было обеспечение существования династии в новых условиях, за рубежом, в течение непредсказуемого периода времени, сохранения ее прав и возможности в любую минуту исполнить свой долг.