РОССИЯ В НАШЕМ СЕРДЦЕ
Политические тенденции, превалировавшие в то время, были отнюдь не благоприятными для провозглашения монархических принципов. Последовательное падение в результате мировой войны сразу нескольких крупнейших монархий привело многих к мысли, что их эпоха подошла к концу. Среди русских эмигрантов находилось немало таких, кто, будучи в душе убежденным монархистом, считал происшедшие перемены необратимыми и с горечью смирялся с ними как с исторической неизбежностью. Мой отец, несмотря ни на что, не дал себя увлечь подобным тенденциям. Он был глубоко убежден, что только монархия сможет спасти Россию, и пытался объединить разрозненные усилия различных монархических групп, продолжавших существовать за рубежом. В этом начинании его поддержали не все сторонники монархии и даже не все члены династии. Не поддержал его, в частности, Великий Князь Николай Николаевич, который, будучи Верховным Главнокомандующим русской армии во время войны, к тому времени уже принял на себя командование всеми военными группировками русских эмигрантов, создавшихся из остатков эвакуированных частей генерала барона Врангеля. В оппозицию к моему отцу стал - и это было самым странным - Высший Монархический Совет, объявивший себя во главе всех монархических организаций за границей. Причиной этой оппозиции было то, что в среде русской эмиграции многие тогда еще верили в возможность новой интервенции, и им казалось, что Великий Князь Николай Николаевич, в качестве Верховного Главнокомандующего, имел больший авторитет для осуществления на деле подобной операции. Отец же считал, что эта интервенция, на которую возлагалось столько надежд, была иллюзией, и твердо верил в то, что со временем больше людей присоединится к его точке зрения и что патриотическое движение, которому он положил начало, будет расти и крепнуть. Впоследствии так оно и оказалось, но все же первым результатом был немедленно последовавший раскол в рядах монархистов.
Несмотря на это, отца поддержало большое количество русских монархистов, разделявших его веру в триумф легитимизма. Так было положено начало движению легитимистов, которые объединялись в различных городах в группы, работавшие в тесном контакте с моим отцом. Им противостояла значительная оппозиция, в том числе и движение непредрешенцев, занимавших выжидательную позицию и склонявшихся на сторону Великого Князя Николая Николаевича. Но с годами движение легитимистов приобретало все большее влияние.
Так прошло два года. За это время легенда, очень широко распространенная в среде русских эмигрантов, о том, что Император Николай II и его семья не были убиты, была в конце концов опровергнута. Опубликованы были результаты расследования убийства Императорской семьи, проведенного следователем Соколовым, который был назначен для проведения этого расследования адмиралом Колчаком. Сам Соколов, выехав на запад через Дальний Восток, приезжал к моим родителям и предъявил им все свои материалы, а также вещественные доказательства. У него не было ни тени сомнения в том, что Государь Император и его семья были зверски убиты. Эти доказательства не оставляли никакой надежды на то, что Царской семье удалось спастись. Из большевистских источников пришло вскоре подтверждение того, что погиб и Великий Князь Михаил Александрович - он был расстрелян в Перми. После того, как сведения о мученической кончине Императора, всей Его семьи и брата окончательно подтвердились, в 1924 году, отец решился обнародовать манифест, в котором объявлял о принятии им Императорского титула, принадлежавшего ему по праву рождения, в соответствии с российскими законами о престолонаследии. К тому же, эти два года показали, что формулировка "Блюститель Престола" оказалась недостаточно ясной и давала поводы для всякого рода нападок на моего отца. Так, например, некоторые высказывали сомнения в правах моего отца, ссылаясь, в частности, на тот факт, что его мать перешла в православную веру уже после его рождения. В одном из положений Российских Основных Законов действительно содержится требование обеспечить воспитание предполагаемых наследников престола в православной вере. Но применительно к моему отцу, его братьям и сестрам оно было соблюдено. Оно исполнялось и в тех случаях, когда супруге члена Императорской семьи разрешалось не переходить в православие. Такое, правда, бывало довольно редко.
Бабушка Мария Павловна перешла в православие после долгих лет супружества. И вот теперь этот факт, толкуя его превратно, пытались использовать недруги моего отца. Распускались также слухи о том, что перед отъездом из России он отрекся от своих прав на наследование престола, что было не только неверно, но и со-всем нелогично, поскольку в момент его отъезда из России, даже если Государь и отрекся от престола за себя и своего сына, оставался еще брат Государя, после которого шел мой отец. В тот момент последовательность наследования престола имела чрезвычайную важность (4). По крайней мере, если бы отец прежде отрекался от своих прав, такой документ существовал бы, и в своих манифестах он сослался бы на него и указал, по каким причинам он вновь их на себя принимает. Но ничего этого не было.
Члены Императорского дома в большинстве своем этот акт безоговорочно признали, хотя и не все. Не признала его вдова Императора Александра III, Императрица Мария Федоровна, мать и бабушка погибших царственных мучеников. Она так до конца и не могла смириться с мыслью о гибели своих детей и внуков, не хотела признать ужасную правду. Не приняли его также дети - некоторые дети, не все - Великого Князя Александра Михайловича. И, хотя никто из Великих Князей не оспаривал прав отца на престол, кто-то из них чисто сентиментально не хотел принять перемен (5). Отцу моему тоже трудно было решиться на этот шаг. Внешнее величие меньше всего его интересовало, да и тщеславие не было в числе его недостатков, к тому же он прекрасно знал, что именно это будет вменяться ему в вину. Как он сам писал тогда в одном из писем Великой Княгине Ксении Александровне, сестре погибшего Государя: "Ничто не может сравниться с тем, что мне предстоит теперь вынести в связи с этим актом"... Он не ошибся. Стремясь исполнить свой долг, он взвалил на свои плечи очень тяжелый крест.
Заявление моего отца о принятии на себя императорского титула было со всей серьезностью воспринято мировой прессой, рассматривавшей его как новый и очень важный фактор в грядущей битве за будущее России. В среде русских эмигрантов оно произвело сильное впечатление и дало новый импульс движению, которое он возглавил. Но одного бесспорного права на престол было мало, успех начатого дела зависел еще от политической линии, которую предстояло избрать. При верном выборе рано или поздно можно было ожидать успеха. А если бы он оказался ошибочным, никакая сила в мире не могла бы помочь его осуществлению.
Чтобы иметь ясную картину того подвига, на который шел мой отец, мы должны постараться восстановить атмосферу середины двадцатых годов. В те годы многие эмигранты из России были еще под обаянием "белой идеи", верили в победу Белого движения.
Другими словами, они все еще были убеждены в том, что Россия может быть освобождена от коммунизма путем внешнего вмешательства. Тогда еще в эмиграции сохранялись значительные силы, оставшиеся от русской регулярной армии, принимавшие участие в гражданской войне и оказавшиеся за границей. Это, конечно, длилось недолго, потому что армия, которая находится в таком положении, недолго может держаться в порядке, но таковая возможность, во всяком случае, не отвергалась. Именно поэтому группа людей, которые после случившейся трагедии надеялись на возможность восстановления монархии путем интервенции или каким-либо другим способом, возлагала большие надежды на Великого Князя Николая Николаевича, считая, что он как бывший Главнокомандующий нашими вооруженными силами имел больше шансов на популярность как внутри России, так и за ее пределами. По этой причине они и решили сделать на него ставку, полагая, что, хотя он по своей линии и был далек от престолонаследия, мог бы быть продвинут в правах в силу своего авторитета, который, по сравнению с другими членами Императорской семьи, был, конечно, самым большим. Эта политика и получила название политики "непредрешения", бывшей на деле выжидательной позицией, предполагавшей, что по мере развития ситуации в России, в случае поворота к монархии, народ выскажется за какое-то лицо (6).
Поскольку силы эмиграции были явно недостаточны для выполнения поставленной задачи, Белое движение выдвинуло идею необходимости внешней, то есть иностранной, интервенции. Что касается будущей социальной структуры в России, эти монархические круги высказывались за полную реставрацию прежнего порядка. Такая точка зрения была понятна и могла даже казаться логичной в те годы, когда ужасы революции и гражданской войны были еще свежи в памяти каждого. И все же мой отец предпочел другую политику, гораздо более трудную. Он пошел против настроения большинства эмигрантов, что неминуемо привело к тому, что большинство это оказалось в оппозиции.
Но он считал, что пойти по пути полной реставрации - значит разрушить все шансы на успех в самой России. Мой отец, привыкший руководствоваться здравым смыслом и личным опытом, был убежден, что настроения, которые превалируют в России, имеют большее значение, нежели настроения эмигрантов. Он отбросил идею интервенции, считая, что русский император не должен прибегать к помощи иностранных штыков для того, чтобы вернуть себе трон, хотя бы и принадлежащий ему по закону. Реставрацию прежних порядков он считал химерой.
Мои родители сходились во мнении, что наша первая и важнейшая задача состояла в том, чтобы разъяснить всему миру, что восстановление законной монархии в России не есть синоним реакции и что монархия, напротив, самая совершенная и гибкая из всех мыслимых форм государственного строя. Отца всегда задевало мнение, часто высказываемое тогда многими западными учеными мужами, что восстановление монархии в России неминуемо приведет к некой архаической форме деспотизма - форме государственного устройства, никогда не существовавшей в российском государстве, и от которой, как жизнь показала некоторое время спустя, нисколько не застрахована республика.
4
В 1924 году мы жили в Кобурге, на вилле "Эдинбург". Эта вилла принадлежала моим родителям - они получили ее в подарок от бабушки, Великой Княгини Марии Александровны, герцогини Эдинбургской. Здесь они провели первые годы после свадьбы, когда еще им нельзя было вернуться в Россию. Все здесь напоминало им лучшую пору их жизни, тем более, что внутренняя обстановка виллы совершенно не изменилась. Каждый предмет стоял на том же самом месте, что и почти двадцать лет назад.
