РОССИЯ В НАШЕМ СЕРДЦЕ
Из всех опасностей, которые я вижу, наибольшая, на мой взгляд, - это тенденция к расчленению нашей страны, прежде бывшей Российской Империей. О неизбежности такого распада или о возможности продолжения существования империи я не берусь судить. Создается впечатление, что империи в какой-то момент распадаются, во всяком случае меняют свой облик. С другой стороны, мы имеем и обнадеживающий пример. Единственная крупная империя, которая долгое время просуществовала, это Английская. И в настоящее время страны, прежде входившие в нее, продолжают сохранять до-вольно тесный контакт между собою. По-английски такой союз называют "бритиш-коммэнуэлс", как известно. И мне кажется, что и на территории нашей родины, прежней империи, а затем Советского Союза, возможна будет такая форма общежития, что, безусловно, было бы выгоднее, чем если каждый начал бы жить самостоятельно и действовать врозь. Потому что, во-первых, главным недостатком будет то, что каждая из этих новых стран принуждена будет начать свою самостоятельную жизнь с долгов, это совершенно неизбежно, и им придется просить иностранной экономической помощи, что может иметь и отрицательные последствия. Это одинаково касается всех обосабливающихся частей, как больших, так и малых. А если бы они нашли какую-то форму взаимопомощи и координации действий, то им было бы, на мой взгляд, выгоднее оставаться в некоторой связи и тогда им всем легче стало бы пробивать свой путь. Если бы они смогли так совместно работать (на что я надеюсь, потому что логически к этому вполне возможно прийти), сохраняя каждая свою независимость по мере их желания, национального чувства и т.д., что этой совместной работе нисколько бы не помешало, это было бы наилучшим решением. Главное, чтобы на территории всей нашей бывшей империи как можно скорее были восстановлены всеобщие нормы жизни, прогресс, благосостояние - и я надеюсь, что это будет возможно. Думаю, что в конце концов здравый смысл возьмет верх, и те части, которые теперь отделились, поймут, что в их интересах работать вместе. В какой форме это может осуществиться, сейчас трудно еще сказать. Я представляю себе, как самое реальное, - форму федерации. Я думаю, что это было бы самым благоразумным способом существования в будущем для всех этих новых государств или тех частей, которые очень много лет вместе жили и работали и которые теперь стремятся отделиться от огромной территории бывшей Российской Империи. И я считаю, что было бы совершенно естественным, если бы они продолжали во многом действовать совместно - может быть, общими си-лами они смогут все привести в порядок после разрухи. И я знаю, что очень многие так же думают, потому что я говорил об этом с людьми даже из прибалтийских стран, и с юга, из Крыма, и с Дальнего Востока. Так что возможность единства до сих пор существует, это не какая-нибудь фантазия.
Вопрос об армии тоже очень непростой. Мы сейчас еще не знаем, до какой степени обособление различных частей территории страны будет отражаться на вооруженных силах, но я считаю, что совершенно необходимо, даже если эти различные обособившиеся части будут иметь свои вооруженные силы для защиты от внешнего врага, они, конечно, должны координировать свои действия, и координация этих действий должна идти из какого-то центра. И если будет найдена форма общежития, то одновременно должен быть создан такой центр, который будет принимать главные решения в случаях, когда речь будет идти о всей территории вместе, то есть точно так же, как в США. Там существуют военные организации федеральные и организации штатов, имеющие некоторую политическую независимость. Но, тем не менее, они выработали такую систему, что, в случае надобности, военные действия координируются у них из одного центра. И я думаю, что у нас все это поймут и что нечто подобное будет осуществлено, и охрана наших рубежей будет в общих руках. И я также надеюсь, что российская армия, которая всегда была нашей гордостью, будет оставаться верной своим традициям и достойной своего славного прошлого.
Великая Княгиня Леонида Георгиевна
1
Когда моего деда, князя Александра Ираклиевича Багратиона Мухранского, расстреляли красные в Кисловодске, бабушка с дочерью, старшей сестрой отца, приехала к нам в Тифлис. До революции они жили в Петербурге; дед был военным, служил в свите Императора в чине генерал-майора. Бабушка была русская, она была дочерью адмирала Головачева. Это была моя любимая бабушка, она очень на меня повлияла. Мой отец к тому времени давно уже жил в Грузии. В Тифлисе он окончил Кадетский корпус, но ему пришлось отказаться от мысли о военной карьере из-за несчастного случая, который произошел с ним во время беспорядков первой революции 1905 года. Оказавшись как-то на улице в один из этих бурных дней среди бегущей толпы, он очень неудачно упал, и следствием удара была почти что полная потеря слуха. Он долго лечился, сначала дома, потом ездил на лечение в Швейцарию, но это мало помогло, и всю жизнь потом он слышал очень плохо, только одним ухом. Поэтому он решил поселиться в одном из своих имений. Он очень любил деревню, природу и с увлечением занялся хозяйством. Вскоре он встретил мою мать, и в 1908 году они поженились. Отец моей матери был из польских графов Злотницких (20). В Грузию он приехал из-за климата, считавшегося целебным, - привез лечиться свою больную туберкулезом первую жену. Климат ей не помог, она умерла, а он остался в Грузии. Он был красавец, человек редкого обаяния. Когда они познакомились с бабушкой, она влюбилась в него с первого взгляда. Он очень нравился ее родителям, и, после того как они поженились, вся семья его просто обожала, больше того, он завоевал любовь всей округи, и его даже выбрали предводителем дворянства. Моя бабушка была из рода князей Эристовых. Эта ветвь князей Эристовых, по женской линии, вела свое родство от одного из грузинских царей. Рано овдовев, бабушка жила у себя в деревне. Она была большой грузинской патриоткой и в этом духе воспитала моего брата Ираклия.
Я была еще очень мала, но помню нашу жизнь при меньшевиках. Обстановка в городе была неспокойная, и родители сдали часть дома - дом у нас был очень большой - французскому консулу, рассчитывая, что это обеспечит нам безопасность. Безопасность была, впрочем, относительной, потому что, когда в городе началась стрельба, пули стали залетать к нам в комнаты, как пчелы. Нас с сестрой сажали под диваны, и я слышала оттуда, как взрослые говорят о том, что надо бы ехать за границу. "За границу, на другую страницу", - отзывалась я. Большевики подходили, меньшевики отступали, а французы и англичане стали уходить, и ясно было, что без них меньшевики не продержатся. И уже когда в городе творилось нечто невообразимое, французский консул, с которым мои родители за то время, пока он жил в нашем доме, успели подружиться, с большим трудом посадил нас на поезд, который шел в Батум. Этот поезд был битком набит, и меня посадили на багажную полку. Консул уехал этим же поездом, и в Батуме снова помог нам сесть на пароход, и мы поплыли в Константинополь. Так мы оказались в эмиграции. Но, живя в Константинополе, мы все время надеялись, что скоро вернемся домой. Средств на жизнь у нас было совсем мало, мама успела взять только свои драгоценности, и, так как обстановка в Грузии не налаживалась, решено было их продать и переехать в Германию, где, по слухам, жизнь была дешевле. И отец продал эти вещи в Константинополе, продал очень хорошо, и мы поехали в Германию. При проезде через Югославию таможенные чиновники спросили, есть ли у нас валюта. Отец был честнейший человек, всегда говорил только правду, и на этот раз, конечно, тоже честно сказал, что да, валюта есть. И тогда его заставили тут же поменять все эти деньги на местные, которые, как оказалось по приезде в Берлин, почти ничего не стоили. Но мы все-таки смогли продержаться несколько месяцев.
В Берлине мы неожиданно встретили Горького: его сын с женой поселились в том же пансионе, что и мы. И оказалось, что он не забыл, как начинал вместе с Шаляпиным свою карьеру в Тифлисе и как наша семья ему помогала. Он с большой симпатией относился к моим родителям, а нас, детей, очень любил и постоянно баловал. Как-то раз он взял нас с сестрой на море, где у него была вилла. В один из дней он хватился нас: мы исчезли. Поднялся переполох, нас принялись повсюду искать, но тут мы сами вернулись домой. "Где вы были, дети?!" - "Мы уходили плакать, потому что мамы с папой с нами нет". Пришлось родителям приехать. Это были интересные дни, приезжал Шаляпин, он рыл на пляже ямы в песке и говорил: "Ах, если бы это море было кахетинским, как бы мы прекрасно провели здесь время!"
Но устроиться в Германии мы так и не смогли. Отец не знал немецкого языка, специальности у него не было, а в то же время его адвокат писал из Грузии, что он должен вернуться, иначе потеряет и дом, и все остальное имущество. И мы вернулись, а вернувшись, ужаснулись, настолько все стало другим. Уезжали мы в 1921 году, когда кончилась власть меньшевиков, а вернулись в 1923 году. По приезде мы обнаружили, что наш дом кем-то заселен, и нам пришлось некоторое время жить в доме адвоката моего отца. Потом нам вернули дом, и мы, как это ни странно, некоторое время еще оставались его владельцами. Сначала нам говорили, что, если мы его отремонтируем, то его у нас не отнимут, и отец, с превеликим трудом, распродавая вещи, делал ремонт. Ну, а после того, как ремонт был сделан, дом, конечно, отняли, оставив нам под жилье только две комнаты - правда, комнаты были большие, и мы с сестрой даже катались по ним на велосипеде. Потом сделали перегородки и кое-как стали там жить. Самое удивительное, что жильцы, которых у нас поселили, первое время еще платили нам за квартиру. Когда дом окончательно отобрали, с этими платежами было покончено. Мы жили, понемногу продавая оставшиеся вещи. Всех нас заставляли работать, даже детей, иначе не давали продовольственной карточки, Помню, как мы, маленькие девочки, изготовляли абажуры, вышивали платки, вязали какие-то гадости.
Мы с сестрой ходили в школу, где нас не упускали случая кольнуть тем, что мы княжны, и вызывали к доске отвечать про революцию. Ко мне был добр один только учитель математики, и поэтому я изо всех сил старалась хорошо учиться по его предметам. Как-то одна из учительниц, заметив это, спросила меня: "Почему ты уроки по математике делаешь, а другие не хочешь?" Я ответила: "Потому что учитель математики со мной любезен". Это ее очень обидело. Помню еще, как однажды надо было писать изложение. Прочитали нам какой-то текст из брошюры и сказали: "Запишите". Я записала, и мне поставили "ноль". У меня была хорошая память, и я запомнила весь тот текст наизусть и, когда писала, ни одного слова не пропустила. Учительница сказала, что я списывала, хотя, во-первых, откуда мне было списывать, я и брошюры той никогда в глаза не видела, а во-вторых, я наделала ошибок, которых не было бы, если бы я списала этот текст. И так к нам с сестрой часто придирались, но мы старались не обращать внимания.
