РОССИЯ В НАШЕМ СЕРДЦЕ
Испания мне очень понравилась. Это страна, где еще живы давние традиции, обычаи и суеверия. Помню, как-то я присела отдохнуть на улице - это было в порту, на острове Ибица, возле дороги, по которой на большой скорости проносились машины. Дети, очень живые, подвижные, напоминавшие мне наших грузинских детей, с визгом носились тут же по улице, то и дело выплескиваясь на дорогу, прямо под колеса машин. К моему удивлению, взрослые, их матери и няньки, сидели неподалеку на скамейках возле своих домов, вязали, вышивали и спокойно разговаривали, не обращая никакого внимания на это опасное озорство. Я не выдержала, подошла к ним и сказала: "Как же так, почему вы не смотрите за своими детьми, неужели вы не боитесь, что они попадут под машину?" "Нет, сеньора, - возразили мне они, - ничего с ними не случится, ведь они еще маленькие, у них и грехов-то нет, поэтому черт их охраняет. Вот когда они подрастут, поднакопят грехов, тогда, конечно, надо будет за них беспокоиться, потому что у черта будет надежда заполучить их в ад". Сраженная этой философией, я не нашла слов, чтобы им ответить.
Вскоре после окончания войны мой брат собрался вступить в брак с инфантой Мерседес, дочерью инфанта дона Фернандо, и в семье невесты возник вопрос о равнородности этого брака. Ею был послан запрос Главе Российского Императорского Дома, Великому Князю Владимиру Кирилловичу, который прислал положительный ответ, признав, таким образом, через полтора века царское достоинство старшей линии семьи Багратионов, о котором в России долгое время не то чтобы умалчивали, а просто предпочитали не упоминать. Но в Грузии об этом никогда не забывали, и с утратой царского титула Багратионы никогда не примирялись. После присоединения Грузии многие из Багратионов переехали в Россию - не все: некоторые уехали в Персию и верно служили русским царям, но именоваться светлейшими не пожелали, в отличие, например, от князей Дадиани, которые этот титул акцептировали. Дед мой всегда был верен Императору, но считал, что с Грузией поступили неправильно: ведь многие королевства, великие герцогства или княжества теряли свою независимость, входя в состав других государств и империй (в Германии и Италии их немало), но все они сохранили свои титулы, на которые имели право. Например, Пармская династия имеет те же права, что и королевские семьи, их не принизили, не сравняли с другими (21). У нас в семье часто об этом говорили: говорили, что, если бы Багратионы сохранили титул, на который они имели все права, это не значило бы, что Грузия не вошла бы в Российскую Империю, напротив, если бы эта историческая фамилия, которая царствовала в течение стольких веков, сохранила свое царское достоинство, это имело бы только положительное значение. Кстати, несмотря ни на что, популярность нашей семьи и на моей памяти была очень велика. При советской власти имел место курьезный случай. Тогда как раз пошла мода менять фамилии, и вот огромное количество людей, чуть ли не половина Грузии, пожелали поменять свою фамилию на Багратион. Властям пришлось специально давать разъяснение, что эта фамилия историческая и ее присваивать себе никому не разрешается, а можно брать любую другую.
История последних двух столетий Грузии была для нас живым преданием, мы знали ее от старых бабушек и дедушек, потому что все без исключения семьи не наблюдали ее со стороны, но пережили, и пережили болезненно, живя десятилетия с чувством, что их унизили. А происходило это оттого, что многое делалось необдуманно. Закрыт был грузинский университет. Это означало, что семьи должны были расставаться со своими детьми, иначе невозможно было дать им образование - их приходилось посылать учиться в Россию. А поездка в Россию по тем временам была непростой, надо было ехать на фаэтонах почти две недели. Так матери теряли своих детей, иногда навсегда. Это, конечно, не нравилось. Горные страны очень держатся за все национальное. Сыграло свою роль и то, что не всегда присылали из России умных, тактичных людей, и то, как бездумно подчас раздавались княжеские титулы. Ведь древних княжеских родов у нас было совсем немного, настоящих грузинских князей можно по пальцам перечесть. Остальные же девяносто процентов княжеских титулов получены были от русских. Это была большая ошибка. Если бы дали другие титулы, создали бы новых графов или баронов, это было бы лучше воспринято. А так князей оказалось чуть ли не больше, чем простых дворян. Да и сами эти новые князья, бывало, стеснялись признаться при моем отце, что они князья.
И вот теперь, через столько лет, как все это сказалось! К нам в последние годы часто приезжают грузины, и я узнаю, что в Грузии перестают говорить по-русски, а ведь большинство знает русский язык. И все это только оттого, что когда-то проводилась эта неудачная политика. Узнаю, что восстановлено любимое имение моего отца, Чадиджвари, что о нашей семье сделан фильм. Мне теперь часто задают вопрос, как я отношусь к независимости Грузии, и мне очень трудно ответить на этот вопрос. Я говорю, что очень люблю свою страну, но я вышла замуж за русского и должна проводить российскую политику. Да Россия и никогда не была для меня чужой, ведь у меня русская бабушка.
3
Как-то раз одна испанская семья, из моих новых знакомых, пригласила меня посетить их имение, у них были виноградники, и они делали хорошее вино. У них в гостях я и познакомилась с Великим Князем Владимиром Кирилловичем, который недавно приехал через Швейцарию из Австрии и жил сначала у своей тети в Сен-Лука. До этого я видела его только один раз, да и то издалека. Это было в Париже, в начале войны, и показала мне его одна моя знакомая, которую я тогда считала своей лучшей подругой. Было это в одном парижском ресторане, куда мы зашли с ней пообедать. Тогда в Париже уже были трудности с продовольствием, но многие рестораны, благодаря черному рынку, процветали, в том числе и этот русский ресторан, который не испытывал недостатка в клиентах: многие шли туда пообедать или поужинать. Только мы с ней сели за столик, как она, нагнувшись ко мне, быстро зашептала: "Вон, вон, смотри, за кого я хотела бы, чтобы ты вышла замуж - это единственный человек, за кого я хотела бы, чтобы ты вышла!". Я посмотрела в ту сторону, куда она показывала, и, недолго думая, ответила: "Нет уж, не хочу, он мне совсем не нравится. Во-первых, он толстый (Великий Князь был тогда, действительно, немного полным), вон как лопает. А во-вторых, у него усы". И как она ни уговаривала меня познакомиться, я наотрез отказалась. Так мы тогда и не познакомились, и с тех пор я потеряла его из вида. И вот теперь, несколько лет спустя, мы встретились в Испании.
Когда мы с ним познакомились в Хересе, в семье Домек, и разговорились, Великий Князь понравился мне гораздо больше, к тому же он к этому времени похудел и сбрил усы. Сказалась трудная жизнь... Вскоре после знакомства он переехал в Мадрид, поселился в квартире, принадлежавшей его тете, работал переводчиком. Чувствовалось, что он был очень одинок, поскольку его тетя с семьей осталась в Сен-Лука, и в Мадриде у него никого не было. Он стал у нас часто бывать, и скоро мы решили пожениться. Узнав об этом, моя парижская подруга написала Великому Князю письмо, в котором передавала ему мои нелестные о нем отзывы. Вот такими иногда бывают люди, лучшие друзья. Мы поженились в Швейцарии, потому что в Испании тогда еще не было русской церкви; свадьбу мы сделали совсем маленькую: только мы и двое свидетелей, больше никого, потому что средств у нас больших не было, и мы считали, что должны были сделать или большую свадьбу, или никакой. После нашей свадьбы мы вернулись обратно в Испанию и провели медовый месяц на Майорке. Часть жизни мы прожили в Испании, которую мы оба полюбили и где у нас появилось много верных друзей. Нам было приятно там жить: во-первых, там не было советского посольства, во-вторых, все относились к нам с большим уважением, мы всегда могли спросить совета или встретиться с тем, с кем было нужно, если была необходимость. Франко и его жена были с нами постоянно в контакте, часто звонили по телефону и спрашивали, не надо ли чем-нибудь помочь, у нас завязались дружеские отношения, и как-то раз мы даже ездили с ним на рыбную ловлю, присутствовали на свадьбе его дочери. Впоследствии у нас всегда были очень хорошие отношения с королем Испании, мы знали его с ранней юности, он кузен Великого Князя.
После того как мы поженились, дядя Великого Князя, Великий Князь Андрей Владимирович, приехал со мной познакомиться. Он отвел меня в сторонку и сказал: "Первое, что я хочу тебе сказать: больше гадостей, чем говорили про Императрицу, никто никогда и ни о ком не говорил. Поэтому, что бы тебе ни делали, что бы тебе ни говорили, ты не обращай внимания. Исполни свой долг, помогай Владимиру". Так оно и получилось - с тех пор мы ни разу не расставались с мужем и даже ни одного письма друг другу не написали. Мы прожили всю жизнь очень дружно и счастливо. Были у нас в жизни всякие испытания, неприятности, были и потери, и зависть, и вражда, но содержанием нашей жизни всегда была наша страна, наши дети и наша дружба.
Мы узнали только годы спустя, что в это время в Советском Союзе была арестована моя сестра Мария. Когда наша семья выезжала, при помощи Горького, второй раз за границу, сестра была влюблена в одного молодого человека. В тот момент, когда мы уезжали, его не было в Тифлисе, он был осужден и сослан. Поэтому сестра поехала с нами во Францию, поступила учиться в Академию художеств в Париже, закончила ее, стала профессиональной художницей. Ее жених пробыл в ссылке три или четыре года, и все эти годы она с ним переписывалась. Когда его выпустили, она решила уехать к нему. Но, пока она добралась до Грузии, он встретил другую женщину, поэтому она за него не вышла, а вышла некоторое время спустя за другого, очень хорошего театрального художника, и сама тоже стала театральной художницей, делала эскизы костюмов к спектаклям.
Арестовали ее вскоре после нашей свадьбы - на улице, когда она выходила из дома, это было в Ленинграде. Арестовали неизвестно за что, некоторые думали из-за того, что узнали о моем замужестве. Она была сослана в Сибирь и вышла из заключения только после смерти Сталина. До места ссылки ехала почти что целый год... То, что она была художницей в театре, ее спасло, она не попала на лесоповал - каким-то чудом ее пристроили работать в библиотеке. Об ее аресте мы ничего не знали, она просто внезапно пропала, как в воду канула, и все девять лет ее заключения мы не имели о ней никаких сведений. Она написала нам только после освобождения, и потом мы уже переписывались. Мужу своему она из ссылки послала развод, написала, чтобы он не ждал ее. Он все же ее не оставил, все эти годы поддерживал ее, писал письма, посылал посылки. Но столько лет разлуки не прошли бесследно, и, когда сестра вышла из заключения, они жили порознь, хотя и оставались друзьями. Он был очень хороший художник и многому научил ее в живописи.
