ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ ПЕРВЫЙ
Конечно, у него была не менее могущественная опора в лице простого народа и гвардейских солдат. Но в течение истекающего века российская придворная и гвардейская знать так наспециализировалась в дворцовых переворотах, что расчет у них перед опасностью вмешательства народных масс был безошибочный - поставить эти массы перед совершившимся фактом и сыграть, с одной стороны, на воинской дисциплине солдатской массы, привыкшей повиноваться своим прямым начальникам, а с другой, на монархическом чувстве простых русских людей, в глазах которых провозглашение нового законного Государя было достаточно для безоговорочного ему подчинения, что, тем самым, исключало всякий протест с их стороны по поводу смерти предшествующего Монарха.
В настоящее время можно считать исторически установленным, что уже в конце 1799 года Уитворт, граф Панин и Рибас (выходец с о. Мальты, достигший высокого положения при русском дворе) сочли нужный поднять в своих секретных обсуждениях вопрос о том, нельзя ли устранить Павла от правления и объявить Великого Князя Александра Императором или, по крайней мере, регентом. Так было положено начало заговору, имевшему целью арестовать Павла, как душевнобольного, и передать регентство Александру. Эта идея была явно английского происхождения, так как имела своим прототипом установление регентства над душевнобольным английским королем Георгом III. Рибас, впрочем, вскоре умер; душой же заговора стал петербургский военный генерал-губернатор граф Пален, который, однако, пошел в своих планах, которых, впрочем, он не высказывал открыто, гораздо дальше: он сразу же решил, что, во избежание всяких возможных осложнений, которые могли возникнуть в случае одного только устранения Павла от правления, единственным разумным и неизбежным выходом является умерщвление Императора. Нельзя не отметить всей подлой низости Палена в отношении великодушного Государя, благодаря исключительному благоволению которого он занял одно из первых мест в государстве: он был возведен Павлом в графское достоинство, богато наделен имениями, был в большой милости у Государя и пользовался его особым доверием. Так отплатил этот балтийский выходец обласкавшему его Русскому Царю!
Заговор не мог привести к достижению поставленной себе заговорщиками цели без ведома и согласия Великого Князя Александра Павловича. Убедить нерешительного и мягкосердечного Цесаревича в необходимости устранения его Отца взялся умный и красноречивый Панин. Изображая самыми черными красками положение дел, всеобщее, якобы, недовольство Императором и самые мрачные перспективы для национальных интересов России в случае дальнейшего пребывания Павла на престоле, лукавый царедворец играл на патриотических чувствах Великого Князя. С другой стороны, на него оказывал сильнейшее моральное давление Пален: зная, каким доверием пользуется он у Государя, Цесаревич не мог не верить конфиденциальным сообщениям Палена о том, что все более и более помрачающийся разум Павла грозит толкнуть его на самые безумные и опасные для государства поступки, что он намеревается заточить Императрицу в монастырь, а двух старших сыновей - в Петропавловскую крепость. В конце концов Александр сдался на убеждения Панина и Палена, веря, что ими руководит лишь горячее чувство любви к Родине, но категорически потребовал клятвенного заверения, что при устранении Павла от дел правления ему не будет сделано никакого зла и жизнь его не подвергнется никакой опасности. Это обещание - искреннее со стороны Панина и лживое со стороны Палена - было ему да-но, и он согласился на переворот, мечтая, что после него он поставит своего Отца в наилучшие условия спокойной и беззаботной жизни.
Успокоенные с этой стороны, главари заговора не могли быть уверены в другом: в том, что слухи о нем не дойдут до Государя, что в то время было вполне возможно из-за болтливости той части гвардейской офицерской молодежи, которую главные заговорщики намечали для роли непосредственных исполнителей устранения Императора, ловко используя недовольство Государем тех, кому от него за что-нибудь "попало" - за плохое несение службы на учениях, парадах и т. п. И, действительно, есть основания думать, что за несколько дней до роковой даты 11 марта Павел получил письменное предупреждение о заговоре и что, еще раньше, его предупреждал о том же уведомленный об этом своей иностранной разведкой Наполеон. Есть сведения и о том, что за день до цареубийства Императора предупреждал о существовании заговора в личной аудиенции имевший вхождение к нему известный патер Грубер, которого увидел в приемной Государя Пален, явившийся во дворец для своего обычного доклада. И когда Павел, принимая в этот момент Палена, сразу же поставил ему в упор вопрос, знает ли он о существовании заговора, Пален, отличавшийся исключительным самообладанием, спокойно отвечал, что он отлично осведомлен о нем и что он сам стоит во главе заговора, дабы быть в курсе всего и в нужный момент, когда будут выяснены имена всех его участников, беспощадно расправиться с заговорщиками, доложив, разумеется, прежде всего Государю. Прямодушный и доверчивый Император имел несчастье поверить подлому изменнику - и этим окончательно подписал свой смертный приговор.
Все же в нем зародились некоторые сомнения, и он решил вызвать тех из искренне преданных ему "гатчинцев", которых он в последнее время удалил от себя, опять-таки по наветам своего злого гения Палена: Аракчеева, Ростопчина и других. Больше всего он мог рассчитывать на преданность и энергию Аракчеева, и он немедленно отправил к нему своего верного камердинера Ивашкина с личным письмом к Аракчееву, жившему в своем имении Грузино, повелевая ему немедленно явиться в Петербург. Получив об этом донесение с заставы, проверявшей документы Ивашкина, который заявил, что едет к Аракчееву по личному повелению Государя, Пален немедленно отдал приказ, чтобы Аракчеева задержали на заставе в момент его приезда, который должен был прийтись как раз на ночь приведения заговора в исполнение, - что и было сделано.
Одним из главнейших орудий психологической подготовки успеха заговора был самый надежный в подобных случаях инструмент: клевета на Императора. Пален и его приспешники усиленно распускали слухи о том, что присущая Павлу нервность и вспыльчивость начинают переходить в стадию настоящего сумасшествия, что Царской Семье, ее приближенным и всем, кто будет иметь несчастье попасть в немилость к Государю, грозит самая жестокая расправа, вплоть до смертной казни или ссылки на каторгу, что бесспорным доказательством безумия Императора является приказ Донскому Казачьему Войску двигаться на Индию, ибо в этом походе казаки были поставлены в ужасные условия, и т. п. В этом последнем факте особенно ярко обрисовалась предательская роль Палена и его сообщников: в то время, как командир казачьего корпуса генерал Орлов посылал Императору донесения о крайней нужде своих войск во всем, начиная от обуви и кончая боевым снаряжением, эти донесения от Павла скрывались, ему доносили, напротив, что корпус блестяще снабжен всем необходимым, а в то же время в обществе распространялись самые ужасные рассказы о бедственном положении корпуса, чтобы доказать всю сумасбродность затеи "душевнобольного" Царя. Одновременно в петербургском обществе распространялись клеветнические памфлеты на Павла, его обвиняли в недопустимом для Российского Монарха союзе с "исчадием революции" Наполеоном и просто лгали, рассказывая всякие небылицы о его "безумных" выходках, жестоких карах, расточаемых им на каждом шагу по самым ничтожным поводам, и т. п. В то же время, среди наиболее неуравновешенных элементов молодого офицерства главные заговорщики вербовали будущих физических исполнителей роли палачей несчастного Императора... А за несколько дней до 11 марта в Неву вошла яхта английского адмиралтейства, которая должна была принять на борт участников заговора в случае его неудачи.
Участниками заговора, помимо Палена и братьев Зубовых, являлись сплошь офицеры гвардии; генерал Талызин, командир Преображенцев; генерал Депрерадович, командир Семеновцев; генерал граф Уваров, командир кавалергардов; генерал Мансуров; полковник князь Владимир Яшвиль, конногвардейской артиллерии; генерал-адъютант Аргамаков, майор Татаринов и другие. Так опозорили себя те, прямым долгом которых было до своего последнего издыхания охранять священную особу Российского Императора!
Цареубийство
Узнав о вызове Государем Аракчеева, Пален понял, что дальше медлить нельзя: беспредельно преданный Государю Аракчеев не преминул бы приступить к самой энергичной ликвидации задуманного преступления. Необходимо было действовать немедленно, о чем Пален и поставил в известность остальных главарей заговора.
Но возникает одно непредвиденное, но весьма опасное для заговорщиков препятствие: в намеченную для цареубийства ночь - с 11 на 12 марта 1801 года - дворцовый караул в Михайловском Замке должна была выставить конная гвардия, точнее тот ее эскадрон, которым командовал беззаветно преданный Павлу, его любимец полковник Саблуков. Зная об этом заранее, Пален несколько раз лукаво внушает Императору мысль о ненадежности именно Конной Гвардии и добивается того, что сам доверчивый Император, выйдя к выстроившемуся в дворцовом зале эскадрону Саблукова, отсылает его обратно в казармы. В караул вступают Семеновцы, полк, которым командовал Цесаревич Александр и очень ему преданный; хотя начальник караула, капитан Полторацкий и не состоял в заговоре, но во всяком случае, для заговорщиков устранялась опасность быть изрубленными конногвардейцами, а к семеновскому караулу в критический момент мог выйти сам Александр.
По утру 11 марта произошел случай, который мог расстроить весь подлый план заговорщиков, но которому, увы, было суждено не получить никаких последствий.
"Утром 11 марта, - пишет графиня Головина в своих "Записках", - во дворе дворца, где Кутайсов ожидал Императора, чтобы сопровождать его верхом, крестьянин или человек, переодетый в крестьянское платье, подошел к нему и горячо умолял принять от него бумагу, содержание которой должно было иметь большие последствия, о чем следовало в тот же день доложить Императору. Кутайсов держал правой рукой лошадь Его Величества за узду: он взял бумагу левой рукой и положил ее в свой левый карман. После прогулки он переменил мундир, чтобы идти к Императору. Забыв про бумагу крестьянина, Кутайсов опорожнил только свой правый карман, по обыкновению, и вспомнил об этой бумаге только на следующий день". (К сожалению, гр. Головина не говорит ничего о том, что Кутайсов прочел в этой бумаге. Можно предполагать, что даже если она содержала серьезное и подробное предупреждение о заговоре, то, в виду удачи последнего, у Кутайсова не хватило духа сохранить и затем опубликовать это явное доказательство того, что верные царские слуги хотели предупредить Монарха о грозящей ему опасности).
