ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I И ВОЕННЫЙ ЗАГОВОР 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА

В сие время заметил я влево против себя офицера Нижегородского драгунского полка, у которого черным обвязана голова. Огромные черные глаза и усы, а вся наружность имела в себе что-то отвратительное. Подозвал его к себе и узнал, что он - Якубович, но не знал, с какой целью он был тут. Спросил его чего он желает. На сие он мне дерзко сказал: "Я был с ними, но, услышав, что они за Константина, бросил и явился к Вам". Я взял его за руку и сказал: "Спасибо, вы ваш долг знаете". От него мы узнали, что Московский полк почти весь участвует в бунте и что с ними он сле-довал по Гороховой, где от них отстал. Но после уже узнано было, что настоящее его намерение было, под сей личиной узнавать, что среди нас делалось и действовать по удобности. В это время ген.-адъютант Орлов привел всю Конную Гвардию, обогнув Исаакиевский Собор, и выехал на площадь между оным и зданием военного министерства; полк шел тогда в колонне и строился спиной всему дому. Сейчас же я поехал к нему и, поздоровавшись с людьми, сказал им: "Ежели искренне мне присягнули, то настало время доказать мне сие на деле. Ген. Орлову велел идти на Сенатскую площадь и выстроиться так, чтобы пресечь, ежели возможно, путь мятежникам с тех сторон, где окружить их было можно.

Площадь тогда была весьма стеснена заборами со стороны Собора простиравшимися до угла нынешнего синодского здания; угол образуемый бульваром и берегом Невы служил складом выгружаемых камней для Собора и оставалось между сими материалами и монументом Петра Великого не более, как шагов пятьдесят. На сем тесном пространстве, идя по шести, полк выстроился в две линии, правым флангом к монументу, левым, почти достигая забора. Мятежники были выстроены спиной к старому Сенату в густой неправильной колонне. Тогда был еще один Московский полк. В сие самое время раздалось несколько выстрелов; стреляли по генералу Воинову, но не успели ранить тогда, когда он подъехал и велел уговаривать людей. Флигель-адютант Бибиков, директор канцелярии Главного Штаба, был ими схвачен и, жестоко избитый, вырвался от них и пришел ко мне; от него узнали мы, что Оболенский предводительствует толпой. Тогда отрядил я роту Ее Величества Преображенского полка, с Исленевым и младшим полковником Титовым, под командою кап. Игнатьева, через бульвар занять Исаакиевский мост, дабы отрезать с той стороны связь с Васильевским островом и прикрыть фронт Конной Гвардией. Сам же, с прибывшим ко мне ген.-адъютантом Бенкендорфом, выехал на площадь, чтобы рассмотреть положение мятежников; меня встретили выстрелами. В то же время послал я приказание всем войскам сбираться ко мне на Адмиралтейскую площадь и, воротясь на оную, нашел уже остальную малую часть Московского полка, с большею частью офицеров, которых ко мне привел Михаил Павлович. Офицеры бросились целовать мне руки и ноги. В доказательство моей к ним доверенности, поставил я их на самом углу, у забора, против мятежников. Кавалергардский полк и второй батальон Преображенского полка стояли уже на площади; сей батальон послал я вместе с первым рядами направо примкнуть к Конной Гвардии. Кавалергарды были оставлены мною в резерве, у дома Лобанова. Семеновскому полку велено было идти прямо вокруг Исаакиевского Собора к манежу Конной Гвардии, занять мост. Команду сей стороны вручил я Михаилу Павловичу. Павловского полка выстроившиеся люди, воротившиеся люди из караула, составлявшие малый батальон, посланы были по Почтовой улице и мимо Конногвардейских казарм, на мост у Крюкова канала и в Галерную улицу. В сие время узнал я, что в Измайловском полку происходил беспорядок и нерешительность при присяге. Сколь мне сие ни больно было, но я решительно не полагал сего справедливым, и относил сие к тем же замыслам, а поэтому велел ген.-адъют. Левашеву, ко мне явившемуся, ехать в полк и, буди какая либо возможность, двинуть его, хотя бы против меня, но, непременно вывести его из казарм.

Между тем, видя, что дело становится весьма важным и, не предвидя еще, чем кончится, послал я Адлерберга с приказанием сталмейстеру кн. Долгорукому, приготовить загородные экипажи для матушки и жены, и намерен был в крайности выпроводить их с детьми, под прикрытием кавалергардов в Царское Село. Сам же, послав за артиллерией, поехал на Дворцовую площадь, дабы обеспечить дворец, куда велено было следовать прямо обоим саперным батальонам: гвардейскому и учебному. Не доехав еще до дома Главного Штаба, увидел я в совершенном беспорядке, со знаменами, без офицеров, Лейб-гренадерский полк, идущий толпою. Подъехав к ним, ничего не подозревая, я пошел восстановить людей и выстроить; на мое "стой", отвечали: "Мы за Константина". Я указал им на Сенатскую площадь и сказал: "Когда так, так вот вам дорога". И вся сия толпа прошла мимо меня, сквозь все войска, и присоединилась без препятствий к своим одинаково заблужденным товарищам. К счастью, что сие так было, ибо иначе началось бы кровопролитие под окнами дворца и участь наша была бы более, чем сомнительна, но подобные рассуждения делаются после; тогда же один Бог поставил меня на сию мысль.

Милосердие Божие сказалось еще разительнее при случае, когда толпа лейб-гренадеров, предводимая офицером Пановым шла с намерением овладеть дворцом и, в случае сопротивления, истребить все наше семейство. Она дошла до главных ворот дворца в некотором устройстве, так что комендант почел их за присланный мною отряд для занятия дворца. Но, вдруг Панов, шедший во главе, заметил лейб-гвардии Саперный батальон, только что успевший прибежать и выстроиться колонной во дворе, и закричав: "Да это не наши!" начал ворочать входящих отделениями, кругом и бросился бежать с ними обратно на площадь. Ежели бы саперный батальон опоздал несколькими минутами, дворец и все наше семейство были бы в руках мятежников, так как, занятый происходившим на Сенатской площади и вовсе без сведений от угрожавшей с тылу иной важнейшей опасности, я был бы лишен всякой возможности сему воспрепятствовать. Из сего видно самым разительнейшим образом, что ни я, и никто не могли бы сего дела благополучно кончить, ежели бы Самому Милосердию Божиему не угодно было всем править к лучшему...

Воротившись к войскам, я поехал к прибывшей артиллерии, но к несчастью - без зарядов, хранившихся в лаборатории; доколе послано было за ними, мятеж усиливался: к печальной массе Московского полка прибыл Гвардейский Экипаж и примкнул со стороны Галерной, а толпа гренадер стала с другой стороны; шум и крики, и их выстрелы через голову делались беспрерывными. Наконец, народ начал также колебаться и многие перебегали к мятежникам, перед которыми видны были люди невоенные. Одним словом, ясно становилось, что не сомнение в присяге было истинной причиной бунта; существование другого важнейшего заговора делалось очевидным. "Ура! Конституция!", раздавалось и принималось чернью за "Ура" в честь супруги Константина Павловича. Возвратился ген.-адъют. Левашев с известием, что Измайловский полк в порядке и ждет меня у Синего моста. Я поспешил к нему, полк отдал мне честь и встретил меня с радостными лицами, которые рассеяли во мне всякое подозрение. Я сказал людям, что хотели их обмануть, что я сему не верю, что, впрочем, ежели среди них есть такие, которые хотят идти против меня, то я им не препятствую присоединиться к мятежникам. Громкое "Ура"! было мне ответом. Я при себе приказал зарядить всем ружья и послал их на площадь, велев их поставить в резерве, спиной к дому Лобанова. Сам же поехал к Семеновскому полку, стоявшему уже на своем месте. Полк, под начальством полковника Шилова, прибыл в величайшей исправности и стоял у самого моста на канале, батальон за батальоном, Михаил Павлович был уже тут. С этого места было еще ближе видно, что с Гвардейским Экипажем, стоявшим на правом фланге мятежников, было много офицеров Экипажа сего и других; видны были и другие во фронте, расхаживающие среди солдат и уговаривающие их стоять в порядке.