ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I И ВОЕННЫЙ ЗАГОВОР 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА

Потом он поспешил в Петербург, чтобы встретить свою невесту. 26 июня 1817 г. последовал торжественный въезд Принцессы Шарлотты в Петербург. Все смотрели на нее с нежнейшим участием, вспоминая добродушие, красоту и несчастие ее матери, королевы Луизы. Что касается Вел. Кн. Николая Павловича, то, как замечает современный историк Вигель: "Русские люди еще мало знали его; едва вышед из отрочества, два года провел он в походах заграницей, в третьем - проскакал он всю Европу и Россию, и воротясь, начал командовать Измайловским полком. Он был несообщителен и холоден, весь преданный чувству долга своего; в правильных чертах его бледного белого лица была видна какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Тучи, которые в первой молодости облекли чело его, были, как будто преддверием всех напастей, которые посетят Россию во дни его правления. Не при нем они накопились, не он навлек их на Россию, но природа и люди при нем ополчились. Ужасные преступные страсти должны потрясти мир и гнев Божий справедливо карать их. Увы! Буря зашумела в то самое мгновение и борьбою с нею он должен был начать свое царственное плавание. Никто не знал, никто не думал о его предназначении, но многие в неблагосклонных взорах его, как неясно написанных страницах, как будто уже читали историю будущих зол. Сие чувство не могло привлекать к нему сердец. Скажем всю правду - он совсем не был любим и даже в этот день ликования Царской Семьи я почувствовал в себе непонятное мне самому уныние".

11 августа 1817 г. Вел. Кн. Михаил Павлович отправился в путь по России в сопровождении ген. Паскевича. Поручая ему юного Вел. Князя Императрица говорила: "Я знаю, что у него есть особое расположение к "фронту", но ты старайся внушать ему, что это хорошо, но гораздо существенней узнать быт государства". Так Государыня не переставала бороться с врожденными наклонностями своих сыновей. Но ей так и не удалось искоренить особое расположение к "фронтовым" занятиям ни у Николая Павловича, ни у Михаила Павловича.

Для характеристики господствовавшего направления в военных сферах, лучше всего привести заметку самого ген. Паскевича: "Я требовал строгую дисциплину и службу; я не потакал беспорядкам, распутству, но я не дозволял акробатства носками и коленками солдат; я сильно преследовал жестокость и самоуправство, и хороших храбрых офицеров я оберегал. Но к горю моему фельдмаршал Барклай де Толли им заразился. Это экзерсирмейстерство мы переняли у Фридриха II, который от отца своего унаследовал эту выучку. Хотели видеть в том секрет его побед; не понимая его гения, принимали наружное за существенное. Фридрих был рад, что принимают то, что лишне и, как всегда случается, перенимая, еще более портят. У нас экзерсирмейстерство приняла в свои руки бездарность, а так как она в большинстве, то из нее стали выходить сильные в государстве и после того никакая война не в состоянии придать ума в обучении войскам. В год времени войну забыли и военные качества заменились экзерсирмейстерской ловкостью".

Трудно представить себе более грозную и правдивую критику порядков, установившихся у нас после Наполеоновских войн; к этому надо присоединить то, что пишет по этому поводу Д. В. Давыдов: "Глубокое изучение ремешков, правил вытягивания носков, равнения шеренг и выделывание ружейных приемов, коими щеголяют все наши "фронтовые" генералы и офицеры, признающие устав верхом непогрешимости, служит для них источником самых высоких поэтических наслаждений, поэтому ряды армии постепенно наполняются лишь грубыми невеждами, с радостью посвящающими свою жизнь на изучение мелочей военного устава. Лишь это знание может дать право на командование различными частями войск, что приносит этим личностям беззаконные значительные материальные выгоды, которые правительство, по-видимому, поощряет. Этот порядок вещей получил, к сожалению, полное развитие и силу со времени вступления на престол Имп. Николая. Он и его брат не щадят ни усилий, ни средств для доведения этой отрасли военного искусства до высшей степени совершенства... Но, Боже мой, каково большинство генералов и офицеров, в которых убито стремление к образованию, вследствие чего они ненавидят всякую науку. Эти бездарные невежды полагают в премудрости своей, что война, ослабляя приобретенные фронтовые сведения, вредна лишь для него; как будто война обучается не для войны, а для мирных экзерсиций на Марсовом поле... Я полагаю, что надлежит весьма остерегаться того, чтобы начертанием общих правил стеснять частных начальников, от большего или меньшего умственного развития коих, зависит приложение к делу, изложенных в Уставе правил. Налагать оковы на даровитые личности и тем затруднять им возможность выдвинуться из среды невежественности - это верх бессмыслия; таким образом можно достигнуть лишь следующего: бездарные невежды, отличающиеся самым узким пониманием дела, окончательно изгонят способных людей, которые, убитые бессмысленными требованиями, не будут иметь возможность развиться для самостоятельного действия и безусловно подчинятся большинству. Какие заботы и материальные средства посвящены правительством на гибельное развитие системы, которая может лишить Россию способных и полезных слуг. Не дай Боже убедиться нам на опыте, что не в одной механической формалистике заключается залог всякого успеха. Это страшное зло не уступает по своим последствиям татарскому игу. Горе России, если к тому времени, когда деятельность умных сведущих людей будет ей наиболее необходима, наше правительство будет окружено толпой неспособных и упорных в своем невежестве людей. Усилия этих лиц не допускать до него справедливых требований века могут ввергнуть государство в ряд страшных зол!". К несчастью опасения знаменитого партизана оправдались в 1853 г. Таким образом, экзерсирмейстерство, созданное не Николаем I, при нем продолжало лишь развиваться.

Вопрос о престолонаследии

С оставлением престола Александром I, Николай I со своей военной подготовкой стал неожиданно перед разрешением вопроса о престолонаследии, окончательно запутанного тайною актов Александра I, а, с другой стороны, оказался в состоянии борьбы с революционной гидрой, объединенной масонством. Вопрос о престолонаследии был разрешен Александром I манифестом от 16 августа 1823 г., назначением наследником Вел. Кн. Николая. Причем Имп. Александр завещал вскрыть этот пакет по его востребованию или в случае его смерти, немедленно до предпринятия каких-либо других действий, имея ввиду отречение Вел. Кн. Константина Павловича в 1822 г. Оба эти документа находились в запечатанных конвертах в Успенском соборе и в копиях в Государственном Совете, Сенате и Синоде. Содержание их было известно только трем лицам: Митрополиту Филарету, гр. Аракчееву и кн. А. Н. Голицыну. Неизвестно, знала ли об этом Имп. Мария Федоровна; возможно, что Принц Вильгельм сообщил ей о манифесте 1823 г.
Во всяком случае, Вел. Кн. Николай Павлович об этом манифесте ничего не знал. Таким образом манифест оказался домашней сделкой, не превращенной в закон при жизни Александра I.

Николай Павлович, в момент получения известия о кончине Александра I, прервал молебствие о его здравии и принес первый присягу Вел. Кн. Константину Павловичу. Поэтому, когда Государственный Совет, по приказанию кн. Лопухина, председателя Госуд. Совета, открыл таинственный пакет, то гр. Милорадович, военный генерал-губернатор, громогласно заявил, что Вел. Кн. Николай Павлович изволил учинить присягу на подданство своему брату Вел. Кн. Константину Павловичу, так же присягнул он и все войско; гр. Милорадович предложил всем чинам Государственного Совета идти к присяге Имп. Константину, следуя желанию Вел. Кн. Николая Павловича, который торжественно отрекся от права, предоставленного ему и первый присягнул Имп. Константину. Члены Государственного Совета просили гр. Милорадовича просить Вел. Кн. Николая Павловича удостоить своим посещением Совет, чтобы из собственных его уст услышать непреложную его волю. Гр. Милорадович вернулся от Вел. Кн. Николая Павловича с заявлением, что он не считает себя впра-ве присутствовать в Государственном Совете и потому отказался прибыть. Тогда решили просить гр. Милорадовича исходатайствовать разрешение прибыть Совету "ин корпоре" пред лицо Его Высочества. Государственный Совет был принят. Вел. Князь поспешно подошел к ним, остановился между ними и, держа правую руку и указательный палец простертый над своей головой, призывая движением Всевышнего во свидетели его помышлений, являл в лице своем, сколько можно более, твердости, но глубокая грусть, на лице его запечатленная, и следы многих и горьких слез по бледным щекам его, а также по временам судорожное движение всего тела, показывали какою сильною он был удручен печалью. В этом ужасном положении он произнес следующее:

"Господа, я вас прошу, я вас убеждаю для спокойствия государства немедленно по примеру моему и войска, принять присягу на верное подданство Государю Императору Константину Павловичу; я никакого другого предложения не приму и слушать не стану".

Тут он был прерван рыданиями членов Государственного Совета и некоторые голоса произнесли, между прочим:

"Какой великодушный подвиг".

"Никакого тут нет подвига!" - воскликнул Вел. Князь. - "В моем поступке нет другого побуждения, как только истинный мой священный долг пред братом. Никакая сила земная не может переменить мыслей моих по сему предмету и в сем деле. Я ни с кем советоваться не буду и ничего достойного похвалы не вижу. Я исполняю мои обязанности, больше ничего. Мне бы весьма больно было, если бы кто-либо из вас, милостивые государи, мог подумать, чтобы я хоть на минуту мог остановиться на какой-либо другой мысли, кроме присяги моей природному моему и Вашему Государю, Константину Павловичу, по кончине брата и благодетеля моего Александра".

В собственноручной записке, относящейся к 1848 г., Николай Павлович сделал следующее категорическое заявление: "Мне содержание манифеста было вовсе неизвестно и я в первый раз видел и читал его, когда Совет принес его ко мне. Если бы я манифест знал, я бы и тогда сделал то же, ибо манифест не был опубликован при жизни Государя, а Константин Павлович был в отсутствии; потому, во всяком случае долг мой и всей России был присягнуть нашему законному Государю. Бумаг я не видал, как уже сказано, но слышал от матушки, что где-то был акт отречения Константина Павловича. О существовании же манифеста мне никогда известно не бывало".