ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I И ВОЕННЫЙ ЗАГОВОР 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА

Автор: 
Зызыкин М. В., проф.

В ночь с 14 на 15 декабря приводят декабристов во дворец с сорванными эполетами, со связанными на спине руками; вводят их в царскую приемную. Со всей горячностью Имп. Николай берет в свои руки следствие; он хочет знать сам, каковы люди, которых к нему привели; каковы мотивы их действий, как они осмелились покуситься на то, что является самым священным в его Глазах в мире? Не скрываются ли в тени какие либо неизвестные заговорщики, замышляя новые злодеяния? Всякой ценой надо добиться от них полных и непосредственных признаний; он ни пред чем не остановится, чтоб их добиться. И нет никого, кто указал бы на огромность дела, которое вызовет столько нареканий и ненависти, и нет никого, кто указал бы молодому монарху, что он становится судьей в своем собственном деле, что он не должен брать на себя роль инквизитора.

Австрийский посол Лебцельтерн пишет Меттерниху 8 февраля 1826 г.: "В этой стране все имеет свой особый отпечаток. В другой стране государи не опустились бы до того, чтобы допрашивать о преступлении и вскрывать несправедливость; здесь же достоинство и приличие не считаются нарушенными, аплодируют мудрости Императора, признавая ценность признаний, которых он добивается.

Допрос князя Трубецкого

Четверо жандармов с саблями наголо вводят арестантов в Государеву приемную, за ними входят генерал-адъютанты Левашев, Толь, Бенкендорф, дворцовый комендант Башуцкий и обер-полицмейстер Шульгин.

Николай встал, подошел к Трубецкому, остановился и посмотрел на него молча, долго: рябоват, рыжеват, растрепанные жидкие бачки, оттопыренные уши, большой загнутый нос, толстые губы, по углам две болезненные морщинки - "Так вот, он каков ихний диктатор, трясется, ожидовел от страха", - подумал Государь, подошел ближе и поднял указательный палец против его лба.

- Что было в этой голове, когда вы с вашим именем, с вашей фамилией вошли в такое дело? Гвардии полковник князь Трубецкой, как вам не стыдно быть с этой сволочью. Какая милая жена! Есть у вас дети?

- Нет, Государь.

- Счастливы вы, что у вас нет детей; ваша участь будет ужасная, ужасная. Отчего вы дрожите?

- Озяб, Ваше Величество, в одном мундире ехал.

- Почему в мундире?

- Шубу украли.

- Кто?

- Не знаю, должно быть в суматохе, когда арестовали; много было народа, - ответил Трубецкой с улыбкой, и поднял глаза; никакого страха не было в этих больших серых глазах, простых, печальных и добрых; стоял неуклюже, сгорбившись, закинув руки за спину.

- Извольте стоять как следует - руки по швам!

- Sir I..

- Когда ваш Государь с вами говорит по-русски, вы не должны сметь отвечать на другом языке.

- Виноват, Ваше Величество, руки связаны.

- Развязать!

Шульгин подошел и начал развязывать. Государь отвернулся и, увидев бумагу в руках Толя, сказал:

- Читай.

Толь прочел показание одного из арестованных, чье - не назвал, что бывшее 14-го происшествие есть дело Тайного Общества, которое кроме членов в СПб имеет большую отрасль в 4-м корпусе и что кн. Трубецкой, дежурный штаб-офицер корпуса, может дать полные сведения.

- Я всегда говорил, что 4-ый корпус есть гнездо заговорщиков.

- Ваше Превосходительство, вы имеете очень неверные сведения. В четвертом корпусе нет Тайного Общества, я за это отвечаю, - посмотрел на него с торжеством Трубецкой.

Толь замолчал и Государь нахмурился.

- Да сами-то вы, сами что? О себе говорите - принадлежали к Тайному Обществу?

- Принадлежал, Ваше Величество, - ответил Трубецкой спокойно.

- Диктатором были?

- Так точно.

- Хорош! Взводом, небось, командовать не умеет, а судьбами народа управлять хочет. Отчего же не были на площади?

- Видя, что им нужно одно мое имя, я отошел от них. Надеялся, впрочем, до последней минуты, что, оставаясь с ними в сношении, как бы в виде начальника, устно отвратить их от сего нелепого замысла.

- Какого? Цареубийства? - опять, обрадовавшись, накинулся на него Толь.
"О цареубийстве никто не помышлял", - хотел ответить Трубецкой, - но подумал, что это неправда и сказал:

- В политических намерениях Общества цареубийства не было. Я хотел предотвратить их от возмущения войск, от кровопролития ненужного.

- О возмущении знали? - спросил Государь.

- Знал.

- И не донесли?

- Я и мысли не мог допустить, Ваше Величество, дать право назвать меня подлецом.

- А теперь, как вас назовут?

Трубецкой ничего не ответил, но посмотрел на Государя так, что ему стало неловко.

- Что вы, сударь, финтите, говорите все, что знаете, - крикнул Государь грозно, начиная сердиться.

- Я больше ничего не знаю.

- Не знаете, а это что? - Быстро подошел к столу, взял четвертушку бумаги, - проект конституции, захваченный в его доме во время обыска.

- Этого тоже не знаете, кто писал, чья рука?

- Моя.

- А знаете, я могу расстрелять вас тут же на месте.

- Расстрелять вы имеете право, Государь, - сказал Трубецкой и опять поднял глаза.

- А! Вы думаете вас расстреляют и вы интересны будете, - прошептал Государь, приближая лицо к лицу его, и наступая на него, так, что он попятился.

- Так нет же, не расстреляю, а в крепости сгною. В кандалы, в кандалы! На аршин под землю! Участь ваша будет ужасной, ужасной.

Чем больше он говорил, тем больше он чувствовал свое бессилие. Заточить, закопать, запытать, убить его может и все-таки ничего с ним не сделает.

- Мерзавец, - закричал Имп. Николай и схватил его за ворот. - Мундир замарал, погоны долой! Вот так, вот так! - рвал, давил, толкал, тряс и, наконец, повалил его на пол.

- Только жизнь, только жизнь пощадите, Ваше Величество, - сказал Трубецкой, стоя на коленях, глядя ему в глаза.

Государь отошел, упал в кресло, и закрыл лицо руками. Молчание длилось долго; наконец, Государь, отнял руки от лица, встал и указал Трубецкому на кресло у стола.

- Садитесь, пишите жене.

Не глядя на него Трубецкой сел, взял перо и посмотрел на Государя:

- Что прикажете писать, Ваше Величество?

- Что хотите.

Николай смотрел через плечо его, что он пишет. "Друг мой, будь покойна и молись Богу".

- Что тут много писать; напишите только: я буду жив и здоров, - сказал Государь.
Трубецкой написал: "Государь стоит возле меня и велит написать, что я жив и здоров.

- Буду жив и здоров, припишите сверху "буду".

Он приписал. Государь взял письмо и отдал Шульгину.

- Извольте доставить княгине Трубецкой.

Шульгин вышел, Трубецкой встал. Опять наступило молчание. Государь стоял перед ним, потом сел за стол и написал коменданту Петропавловской крепости Сукину:

"Трубецкого в Алексеевский равелин № 7". Отдал записку Толю.

- Ну, ступайте, - проговорил Государь и поднял глаза на Трубецкого. - Прошу не гневаться князь, мое положение тоже не завидно, как сами изволите видеть.
Впоследствии, при допросе следственной комиссией, князь Трубецкой признал себя главным виновником всех происшествий 14 декабря и несчастной участи своих товарищей, коих вовлек в преступление и примером и словами, потому что, если бы он решительно отказался, то никто бы не начал. Трубецкой присовокупил, что, если бы он вышел в толпу мятежников, то мог сде-латься истинным исчадием ада, каким-нибудь Робеспьером или Маратом, почему в раскаянии благодарит Бога, что на площадь не явился.

Александр Бестужев показал, что поступок князя Трубецкого имел решительное влияние на офицеров и солдат, собравшихся на площади, ибо с маленькими эполетами и без имени никто командование принять не решился. А декабрист Иван Пущин пишет: "При всей своей личной храбрости, Трубецкой самый нерешительный человек во всех случаях жизни и потому не в его природе было решиться взять на свою ответственность кровь, которая должна была пролиться, и все беспорядки, следующие за пролитой кровью в столице.

В действительности, кн. Трубецкой исполнил свою роль весьма неудовлетворительно. Избранный диктатор вовсе не явился на Сенатскую площадь 14 декабря и не принял начальства над ожидавшими его там войсками, несмотря на несомненную личную храбрость, доказанную им в походах 1812 и 1813 гг., по слабости характера он устрашился своих собственных предначертаний. Но этого было мало. В то время, когда его единомышленники проливали кровь, он присягнул в Главном Штабе Императору Николаю. Когда Государь въехал на Сенатскую площадь, он заметил кн. Трубецкого около дома Главного Штаба, не подозревая, что это и есть диктатор всего мятежного движения.

Тайный Комитет, образовавшийся на другой день после восстания, на который официально было возложено следствие, был только орудием в руках царя. Его брат Михаил - его председатель, несколько генерал-адъютантов, вернейших среди верных, принимают в нем участие: Кутузов, Бенкендорф, Левашев, к ним присоединились впоследствии Потапов, Дибич и Чернышев. Единственное штатское лицо, старый князь Голицын, старый друг Александра I играл роль совершенно второстепенную. По существу это был настоящий военный совет, беспартийность которого даже впоследствии никто не мог оспаривать. (Декабрист кн. Оболенский писал в 1864 г.: "Никто из многочисленных спутников моей сибирской жизни никогда не говорил об сознательном искажении истины, ни даже об одностороннем толковании его слов в комиссии"). Но это - военный совет, который по своему составу и по возложенным на него задачам, становится простым органом репрессии. Главный пункт обвинения был скоро найден: приготовление к цареубийству, попытка вульгарного убийства, затем была сделана попытка высмеять заговорщиков, или сделать их более ужасными, чем они суть в действительности; приписывалась незаслуженная важность словам, произнесенным когда-то, в момент раздражения, и могущим служить доказательством преступных намерений.

При помощи бесчисленных свидетельств, которые нам оставлены судьями, обвиняемыми и самим Имп. Николаем, мы можем получить представление о роли сыгранной во всем этом деле молодым Государем.

"С самого начала я решился, - пишет Имп. Николай в своих мемуарах, - не искать виновных, но дать возможность оправдаться каждому обвиняемому".