ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I И ВОЕННЫЙ ЗАГОВОР 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА

13 декабря в воскресенье, Вел. Кн. Николай Павлович призвал к себе генерала Воинова и, сообщив ему отречение Константина Павловича, условился с ним, чтобы на другой день, т. е. 14 декабря, в понедельник утром, в Зимнем Дворце собрались все генералы и командиры Гвардейского Корпуса. Николай Павлович намерен был им объявить весь ход дела о престолонаследии, с тем, чтобы они в свою очередь ясно растолковали все своим подчиненным, дабы не было предлога к беспорядкам. Николай Павлович предварил лично о всем случившемся Митрополита Серафима и в тот же день призвал к себе гр. Нессельроде, которому сообщил о наступившем конце междуцарствия, дав ему прочесть письмо Имп. Константина Павловича от 8 декабря полученное им из Варшавы. Затем Николай Павлович, имея поручение от Государя Императора Константина Павловича сообщить высочайшую волю Государственному Совету, назначил собраться Государственному Совету на секретное собрание в 8 ч. по полудни, куда Он намеревался явиться вместе с Вел. Кн. Михаилом Павловичем, возвращения которого он ждал вечером 13 декабря. Он его прождал до 11 часов вечера, но тот не приехал. После ужина, не признавая возможным далее откладывать назначенное им заседание, Николай Павлович решил отправиться в Государственный Совет без своего брата.

"Подойдя к столу, - пишет Николай Павлович, - я сел на первое место, сказав: "я выполняю волю брата Константина Павловича", и вслед за тем начал читать манифест о моем восшествии на престол. Все встали и я также. Все слушали в глубоком молчании, а по окончании чтения глубоко мне поклонились. Затем я должен был прочесть письмо Константина Павловича к кн. Лопухину, в котором тот выговаривал ему, что ослушался будто воли покойного Имп. Александра, отослав ему духовную и акт отречения, и принес ему присягу, тогда как на сие права никто не имел. (Присяга может быть принесена только по манифесту за собственноручной подписью вступающего на престол Императора). Был час ночи и понедельник, что многие считали дурным началом".

Настало 14 декабря. Государь встал рано и сказал присутствующему при утреннем его одевании генерал-адъютанту Бенкендорфу:

- Сегодня вечером, может быть, нас не будет обоих на свете; но по крайней мере мы умрем исполнив наш долг.

Приняв затем ген. Воинова, Имп. Николай в мундире Измайловского полка вышел в залу, где собраны были все генералы и командиры Гвардейского Корпуса. Объяснив им словесно, что покоряясь неизменной воле Имп. Константина, которому недавно вместе с ними присягал, вынужден исполнить его волю и принять престол, как старший в роде. Государь прочитал им манифест Имп. Александра и отречение Цесаревича и спросил, не имеет ли кто каких сомнений. Все присутствующие отвечали, что не имеют никаких сомнений. Тогда Николай Павлович, несколько отступив, со свойственной ему осанкой и величием сказал:

- После этого вы отвечаете мне головой за спокойствие столицы, а что меня касается, то я хоть час буду Императором, но покажу что этого достоин.

В заключение он всем им приказал ехать в Главный Штаб присягать, а оттуда немедленно отправиться по своим командам, привести их к присяге и донести об исполнении. Между тем, в 7 ч. утра созваны были в своих местах для присяги Сенат и Синод и разосланы повестки, чтобы вся имеющие приезд ко двору собирались в Зимнем Дворце к 11-ти часам утра для торжественного молебствия. Вскоре затем прибыл к Государю гр. Милорадович, с уверением совершенного спокойствия в городе; вместе с тем он прибавил, что все меры предосторожности приняты.

В действительности же со стороны подчиненных властей были допущены страшные погрешности и оплошности. Так, было упущено заблаговременно выпустить и рассыпать в народе достаточное количество печатных экземпляров манифеста, в котором объяснялось все дело, а на улицах частные разносчики везде продавали экземпляры новой присяги без манифеста, т. е. без ключа к ней. Манифест почти нигде и достать нельзя было, особенно с тех пор, как мятежники загородили здание Сената, в котором помещалась типография его с книжной лавкой. Вслед за гр. Милорадовичем. первым из полковых командиров явился командовавший Конной Гвардией ген.-адъютант А. Ф. Орлов с донесением об окончании присяги.

Военный бунт 14 декабря 1825 г. Записки Императора Николая I.
"Поговорив с ним довольно долго, - пишет Имп. Николай, - я его отпустил. Вскоре за ним явился ко мне командовавший гвард. артиллерией генерал-майор Сухозанет, с известием, что артиллерия присягнула, но что в Гвардейской Конной Артиллерии офицеры проявили сомнение в справедливости присяги, сперва желая слышать удостоверение сего от Михаила Павловича, которого считали удаленным из СПб из-за несогласия его на мое вступление на престол. Многие из сих офицеров до того вышли из повиновения, что ген. Сухозанет должен был их всех арестовать. Но, почти в сие же время, прибыл, наконец, Михаил Павлович, которого я сейчас же отправил в Артиллерию для приведения заблудших в порядок. Спустя несколько минут, явился ко мне майор Нейдгарт, начальник штаба Гвардейского Корпуса и, войдя ко мне в совершенном расстройстве, сказал: "Ваше Величество! Московский полк в полном восстании. Шеншин и Фредерике, бригадный и полковой командиры, тяжко ранены и мятежники идут к Сенату: я едва обогнал их, чтобы Вам это сказать. Сделайте милость приказать Преображенскому полку и Конной Гвардии выступить против". Меня весть сия поразила, как громом, ибо с первой минуты я не видел в сем первом ослушании действие одного сомнения, которого всегда опасался, но, зная существование заговора, узнал в сем первое его доказательство. Разрешив первому батальону преображенцев выходить, я дозволил Конной Гвардии седлать, но не выезжать, и к ним отправил ген. Нейдгарта, послав в то же время ген.-майора Стрекалова, дежурного при мне, в Преображенский батальон для скорейшего исполнения. Оставшись один, я спросил, что мне делать и, перекрестясь, отдался в руки Божии, решив сам идти туда, где опасность угрожала. Но должно было от всех скрыть настоящее положение наше и, в особенности, от матушки и, зайдя к жене, я сказал: "В Московском полку смута, я хочу туда ехать". С сим пошел на собственную лестницу, в передней найдя командира Кавалергардского полка гр. Апраксина, велел ему ехать в полк и тотчас его вести ко мне. На лестнице встретил я Войнова в совершенном расстройстве и строго напомнил ему, что место его не здесь, а там, где войска ему вверенные вышли из повиновения. За мною шел ген.-адъютант Кутузов; с ним пришел я на дворцовую главную гауптвахту, в которую только что вступила 9-ая стрелковая рота лейб-гвардии Финляндского полка под командой капитана Прибыткова; последний был в моей дивизии. Вызвав караул под ружье и приказав отдать мне честь, я прошел по фронту и, спросив людей, присягнули ли они мне и знают ли, отчего сие было и что по точной воле сие брата Константина Павловича, получил в ответ, что знают и присягнули. Засим сказал я им: "Ребята, Московские шалят, не перенимать у них и свое дело делать молодцами". Велел зарядить ружья и сам скомандовал: "Дивизион вперед, скорым шагом марш", повел отряд левым плечом вперед к главным воротам дворца. В сие время разводили еще часовых и налицо была только остальная часть людей.

Съезд ко дворцу уже начался и вся площадь была усеяна народом и перекрещивающимися экипажами. Многие из любопытства заглядывали во двор и кланялись мне в ноги. Поставя караул поперек ворот, обратился я к народу, который, увидя меня, начал сбегаться ко мне и кричать "Ура". Махнув рукой, я просил, чтобы мне дали говорить. В то же время пришел ко мне гр. Милорадович и сказав: "Дело плохо, они идут к Сенату, я буду с ними говорить!" - ушел. И более я его не видал, увидел, лишь отдавая ему последний долг. Надо было мне выиграть время, чтобы дать войскам собраться; нужно было отвлечь внимание народа чем-нибудь необыкновенным; все эти мысли пришли мне, как бы вдохновением, и я начал говорить народу, спрашивая, читали ли они мой манифест; все говорили, что нет. Пришло мне на мысль самому его читать; у кого-то в толпе нашелся экземпляр; я взял его и начал читать тихо и протяжно, толкуя каждое слово. Но сердце замирало, признаюсь, и Единый Бог меня поддержал".

Под воротами Имп. Николай встретил полковника лейб-гвардии Московского полка Хвощинского, который, раненый и обагренный кровью, лицом своим подтвердил до какой степени неистовства дошел бунт в Московском полку. Государь ему велел где-нибудь укрыться, чтобы не воспалить еще более страстей.

"Наконец, Стрекалов известил меня, что Преображенский первый батальон готов; приказав коменданту, ген.-адъют. Башуцкому остаться при гауптвахте и не трогаться с места без моего приказания, сам я пошел сквозь толпу прямо к батальону, стоявшему спиной к комендантскому подъезду, левым флангом к экзерциргаузу; батальоном командовал полковник Микулин, а полковой командир ген.-майор Исленев был при бата-льоне. Батальон мне отдал честь; я прошел по фронту и, спросив, готовы ли идти за мной куда велю, получил в ответ громкое молодецкое "Рады стараться"! Минута единственная в моей жизни, никакая кисть не изобразит стройную, спокойную, почтенную наружность сего именно первого батальона в столь критическую минуту. Скомандовав по-тогдашнему: "К атаке, в колонну, первый и восьмой взводы в полуобороты налево и направо!", повел я батальон левым плечом вперед, мимо забора тогда достраивавшегося дома министерства финансов и иностранных дел, к углу Адмиралтейского бульвара. Тут же узнав, что ружья не заряжены, велел батальону остановиться и зарядить ружья. Тогда же привели мне лошадь. Все прочие были пешие; в то же время заметил я около дома Главного Штаба полковника кн. Трубецкого. Зарядив ружья пошли мы вперед; тогда со мною были ген.-адъютант Кутузов, флигель-адъютант Дурнов, Стрекалов и адъютанты мои Перовский и Адлерберг. Адъютанта моего Кавелина послал я в Аничков перевезти детей в Зимний Дворец. Перовского послал в Конную Гвардию, с приказанием выезжать ко мне на площадь. В сие самое время услышали мы выстрелы и вслед затем прибежал ко мне флигель-адъютант кн. Андр. Бор. Голицын, генерального штаба, с известием, что гр. Милорадович смертельно ранен. Народ прибавлялся со всех сторон; я вызвал стрелков на фланге батальона и дошел таким образом до угла Вознесенской. Не видя еще Конной Гвардии, я остановился и послал за нею одного, бывшего при мне конным, старого рейдкнехта из Конной Гвардии, Лондырева, с тем, чтобы полк скорее шел; тогда же услышали мы: "Ура Константин"! на площади против Сената и видна была стрелковая цепь, которая никого не пропускала.