ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I И ВОЕННЫЙ ЗАГОВОР 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА

Однако, когда поляки приняли активное участие в революции, то положение Императора Николая I изменилось. Старые подданные Царя Бем-Дембинский и другие взяли начальство над восставшей армией в Венгрии; революционное движение распространилось на Галицию и угрожало литовско-украинским землям Российской Империи. В Вильно 400 поляков пытались захватить арсенал, и все же Император Николай I еще колебался.

Наконец, он был захвачен прямым призывом к его рыцарским чувствам со стороны Франца Иосифа. Принимая в соображение опасность распространения революции, Император Николай I решился выступить и назначил командующим генерал-фельдмаршала Паскевича. Вся Европа сочувствовала Императору Николаю I и одобрила его действия, в том числе и Лондонский кабинет, которому вообще не нравились восстания анархического характера.

Наконец, последовало третье его вмешательство в европейские дела, без оружия. Одной угрозы было достаточно, чтобы остановить движение Пруссии против Дании, являвшееся следствием стремления Германии к объединению, так как Император Николай I не сочувствовал созданию Великой Германии революционными методами. Император Николай I писал королю Фридриху-Вильгельму IV почти в форме ультиматума, предлагая ему заключить мир с захваченным государством Ютландии, выведя оттуда свои войска, заявив, что он пренебрегает своими династическими и родственными связями с домом Гогенцоллернов.

В 1850 г. Пруссия и Австрия обратились в Ольмюце к Императору Николаю I с просьбой о посредничестве, в котором Император Николай I встал на сторону Австрии. Это был триумф русского влияния в Европе, созданного нравственным авторитетом, умом, твердостью и тактом Императора Николая I. Свидетельства современников в этом единодушны. "Я убежден, - пишет Токвиль, французский министр иностранных дел, известный мыслитель, - что нашему западу угрожает стать, рано или поздно, под прямое и неумолимое влияние русских Царей". Гр. Бейст, австрийский премьер, говорит: "Разве только Наполеон был таким властителем Европы. Никто не внушал столько симпатии, гнева и ненависти. В Париже Император Николай I рассматривался, как высшее существо и также при большинстве Германских дворов". Принц Альберт пишет: "Император Николай I есть господин Европы". А Штокмар, прусский государственный деятель пишет: "Когда я был молод, Наполеон господствовал на континенте Европы, теперь, по-видимому, Император русский занял его место и в течение, по крайней мере, нескольких лет, он будет диктовать закон Европе. Чтобы пользоваться своей диктатурой он не должен прибегать к военной силе, как Наполеон. Он может достигнуть более важных результатов дипломатией и угрозами. Такая власть мне кажется беспримерной".

Освободительная война на Балканах при Александре II была только осуществлением вполне подготовленного Императором Николаем I плана. Он писал в 1853 г. английскому послу сэру Сэймуру Гамильтону: "Турция агонизирует. Надо приготовиться к принятию ее наследства. Молдавия, Валахия будут независимыми государствами под моим покровительством; Сербия и Болгария будут самостоятельны. Нет основания препятствовать сделаться им таковыми и для преодоления каких-либо препятствий я готов временно оккупировать Константинополь. Так осуществится торжество христианства над неверными". Англии он предлагал Египет и Крит. Эти слова, опубликованные в Европе в марте 1854 г., вызвали там недоумение и негодование. Тем не менее, все проекты Царя были осуществлены в течение века.

Но самому Императору Николаю I не суждено было это осуществить; его проект вызвал, после уничтожения турецкого флота под Синопом 30 ноября 1853 г., коалицию Англии, боявшейся захвата Константинополя Россией, и Франции, которая считала свое выступление реваншем за взятие Парижа в 1814 г. Александром I. Австрия же своим объявлением войны 2 декабря 1854 г. обнаружила черную неблагодарность своему спасителю 1848 г.

Из всего вышеизложенного, на фоне русской истории XIX в., перед нами встает грандиозная личность Императора Николая I, представителя русской государственной идеи во всех ее проявлениях. Он понимал своим нелицемерным христианским сознанием действия темных сил и, всегда все совершая с молитвою просительной и благодарственной, он благодатной силой был тверд и крепок в самоотверженной работе своей для Великой Империи.

Он был олицетворением государственной нравственности. Монарх Божией милостью, бывший всегда в Боге и с Богом. И когда Наполеон III потребовал для христианских подданных султана покровительства Франции на основании договора ХIV в., то Император Николай I почувствовал себя задетым за живое, помня об обязательстве своем при коронации, содействовать успехам Православия во всем мире. Его абсолютная правдивость при его теоцентрическом мировоззрении, была совершенно непонятна для лорда Пальмерстона, вождя тогдашней западной Европы, типичного представителя торгашеской Англии, с ее антропоцентрическим мировоззрением, совершенно беспринципного, вроде Ллойд Джорджа и Черчилля, и побудило к созданию коалиции для сокрушения силы Николая I. (*О морали лорда Пальмерстона свидетельствует случай с евреем Пачифико, английским подданным, уроженцем Гибралтара. В 1850 г., когда эскадры Англии, Франции и России крейсировали около берегов Греции, произошел еврейский погром в Афинах. В то время, как соединенная комиссия англо-русско-французская определила еврейские убытки в несколько сот фунтов стерлингов, еврей Пачифико представил счет за ограбление своего дома в 138 тысяч драхм и за, якобы, уничтоженный счет португальскому правительству - 748 тысяч драхм, английский адмирал и английский посол, ссылаясь на инструкцию телеграммы министра иностранных дел лорда Пальмерстона, потребовали без всякого изучения дела, удовлетворения иска от слабого, едва сформировавшегося греческого правительства, ультимативно, в течение 24 часов, под угрозой бомбардировки Афин. Хотя предложение это вызвало неподдающийся описанию гнев Императора Николая I и отозвание французского посла Друэн де Луиса из Лондона, осуждение Верхней Палаты лордов и премьера Джона Росселя, королевы Виктории и Принца-Регента и квалификацию предводителем оппозиции поведения правительства "неприличным, несправедливым и наглым", заставляющим краснеть за Англию, - тем не менее лорд Пальмерстон не только осуществил экзекуцию, но и после своей пятичасовой блестящей речи, показавши, что англичанин, где бы он ни находился, должен быть защищен в своих правах, подобно римскому гражданину, которому достаточно было заявить сивессум романус, получил при бурных аплодисментах, одобрение. Таким образом, подтверждается суждение английского государствоведа Дайси, что "английский парламент (т. е. его Нижняя Палата), может все, кроме превращения мужчины в женщину". Это яркий пример английского антропоцентризма, устанавливающего нравственность на основе человеческой, а не божественной).

Мысль об освобождении Балканского полуострова от турок не была мимолетной, что показывают многочисленные письма Императора Николая I к разным лицам, между прочим, и к ген. Паскевичу в августе 1853 г., а также и к французскому послу Кастельбажаку, где он выражает уверенность в слабости Султана; выражает все растущую веру христиан в свою силу для низвержения султанского трона. В этом он, конечно, оставлял свою легитимную теорию и был поддержан московскими профессорами и публицистами Шевыревым и Погодиным.

Так, он писал в июле 1853 г. Императору Францу Иосифу: "Мы будем иметь тогда соседями маленькие государства, которые будут управляться по своим обычаям, под руководством правителей их крови, которые будут нуждаться только в нашем общем покровительстве, чтобы существовать и не будут никого бояться". Такова же и устная инструкция Нессельроде князю Меньшикову, отправленному чрезвычайным послом в Турцию, писанная со слов Императора Николая I, что Болгария и Сербия должны быть независимыми государствами, а Константинополь вольным городом; Крит и Архипелаг отводились Франции, Адрианополь - Австрии, а Египет и Кипр - Англии. (Шиман. Т. 4, стр. 282, 292). (Грюнвальд, стр. 281).

Чувство долга было всегда и оставалось до конца жизни превалирующим в жизни Императора. Еще 12 февраля он почувствовал себя плохо. Доктор Мандт сказал, что известие о поражении войск под Евпаторией, нанесло последний удар его здоровью. "Сколько жизней принесено в жертву напрасно", - жаловался Император, говоря о "своих бедных солдатах".

С этого момента он поручил своему сыну, Наследнику, ведение всех текущих дел, в особенности невоенного характера.

Характерно впечатление А. Ф. Тютчевой, фрейлины, о присутствии Императора в последний раз на богослужении: "К обедне пришел Император в малую церковь в Зимнем Дворце. Стоя очень близко от него в церкви, я была поражена происшедшей в нем за последнее время огромной переменой. Вид у него подавленный; страдание избороздило его лицо, но никогда он не был так красив: надменное выражение смягчилось; крайняя бледность, особенно выделяющая изумительную правильность черт его лица, придает ему вид античной мраморной статуи. При виде того, с каким страдальческим и сосредоточенным видом он молится, нельзя не испытывать почтительного и скорбного сочувствия к этой высоте величия и могущества, униженных и поверженных ниц перед Богом".

17 февраля Император едет проститься с отправляющимся на войну полком. Холодно. Доктор Мандт предупреждает Государя, что он сильно рискует при состоянии его легких. "Дорогой Мандт, - отвечает Государь, - вы исполнили ваш долг, предупредив меня, а теперь я исполню свой", - и едет в манеж. В результате грипп резко ухудшается, наступает тяжелая болезнь, переходящая в предсмертную агонию.

Умирающий Император лежал в своем малом кабинете, в нижнем этаже Зимнего Дворца, выходящем на Дворцовую площадь, откуда обычно видно было четыре свечи на письменном столе Императора, каждое утро сидевшего над бумагами в течение нескольких часов. Теперь, 18 февраля, он не сознавал еще опасности для жизни и считал свою болезнь скоро преходящей. Но доктор Мандт предупредил его, что дело идет плохо, что надо позвать священника. Император посмотрел испытующим взглядом на доктора и спросил его: "Значит - это смерть"? Доктор не решился ответить, но через несколько минут сказал: "Вы имеете, Ваше Величество, перед собой только несколько часов". Император исповедывался с величайшей набожностью. Вся семья собралась вокруг его постели. Он благословил всех своих детей и внуков и сказал им затем: "Теперь надо оставить меня одного, чтоб приготовиться к высшему последнему моменту".

Императрица, Наследник и доктор остались подле Императора. Страдания усиливались, но он сохранял всю ясность своего ума. Он призвал Орлова, Адлерберга и Василия Долгорукова, чтоб проститься с ними. Затем вызвал несколько гренадеров, чтоб проститься с их товарищами. Он просил Наследника проститься за него с Гвардией, с армией и особенно с героическими защитниками Севастополя. "Скажи им, что в другом мире я буду продолжать молиться за них. Я благодарю Гвардию, которая спасла Россию 14 декабря". "Я благодарю верную армию, я всегда любил вас всем сердцем, я всегда старался улучшить ваше положение и если не успел в этом, то только по недостатку сил и времени", - сказал он гренадерам.