ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I И ВОЕННЫЙ ЗАГОВОР 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА

Автор: 
Зызыкин М. В., проф.

При личном допросе его Имп. Николаем, Государь выразил удивление видеть его в числе мятежников. На эти слова Булатов ответил: "напротив того, я удивлен видеть пред собой Государя". - "Что это значит"? - "Вчера я с лишком 2 часа стоял в 20-ти шагах от Вашего Величества с заряженными пистолетами, с твердым намерением убить Вас, но каждый раз, когда хватался за пистолет, сердце мне отказывало", - объяснил Булатов. Государю понравилось его откровенное признание. Полковник Булатов скончался 19 января 1826 г. в каземате Петропавловской крепости. В припадке умопомешательства, Булатов бился головой об стену и раздробил себе череп.

Рылеев, может быть, думал, что Трубецкой обидится выбором, и потому когда он пришел ему это объяснить, то прибавил: "Вас гвардия не знает, а Булатова знают солдаты всех полков и он очень любим".

Солдаты гвардейских полков не ожидали никакой перемены в престолонаследии, они с уверенностью ожидали приезда Имп. Константина, которому присягнули. Подсылаемые в полки люди, распускавшие слухи о возможности отречения Константина, были солдатами худо приняты. Расследование, произведенное офицерами принадлежащими к Обществу, или содействовавшими ему, убедили их, что солдаты не будут согласны принести новую присягу, и только изустное объявление Константина, что он передает престол брату, может уверить их в истине отречения его. Полки, из которых имелись известия, были Измайловский, Егерский, Лейб-Гренадерский Финляндский, Московский, Морской Экипаж и часть Артиллерии; сверх того Преображенский был нерасположен к Николаю Павловичу. План действий был основан на упорстве солдат остаться верными Императору Константину, которому присягнули, в чем Общество и не ошиблось...

"Полкам собраться на Петровской площади и заставить Сенат: 1) Издать манифест, в котором прописаны будут чрезвычайные обстоятельства, в которых находилась Россия, и для решения которых приглашаются в назначенный срок выборные люди из всех сословий для утверждения: за кем остаться престолу и на каких основаниях; 2) Учредить временное Правление, пока не будет утвержден новый Император общим собором выбранных людей. Общество намеревалось предложить во временное правление Мордвинова, Сперанского и Ермолова. Срок военной службы для рядовых уменьшить до 15-ти лет. Временное правление должно составить проект государственного уложения, в котором должны быть: учреждение представительного правления, по образцу просвещенных европейских государств и освобождение крестьян от крепостной зависимости. По обнародовании Сенатом манифеста, войско должно было выступить из города и, притянув к себе вторые батальоны, расположиться в окрестностях". - Это было условие, на котором обещали через Батенкова свое содействие некоторые члены Государственного Совета, потребовавшие, чтобы имена их остались неизвестными.

В действительности, кн. Трубецкой исполнил свою пышную программу весьма неудовлетворительно. 14 декабря избранный диктатор не явился на Сенатской площади и не принял начальства над ожидавшими его там войсками. Несмотря на несомненную личную храбрость, доказанную им в походах 1812 и 1813 гг., он по слабости характера устрашился собственных предначертаний. Но этого было мало; в то время, когда единомышленники его проливали кровь свою в неравной борьбе, он присягнул в Главном Штабе Имп. Николаю. Когда Государь выехал на площадь, он заметил кн. Трубецкого около дома Главного Штаба, и не подозревал, что имеет пред собою диктатора мятежного движения. Впоследствии при допросе в следственной комиссии, кн. Трубецкой признал себя главным и единственным виновником всех происшествий 14 декабря и несчастной участи своих сотоварищей, коих вовлек в преступление и примером и словами, потому что, если бы он решительно отказался от предложенной ему роли, то никто бы не начал. Трубецкой присовокупил, что если бы он оказался в толпе мятежников, то мог бы сделаться истинным исчадием ада, каким-нибудь Робеспьером или Маратом. Почему в раскаянии благодарит Бога, что на площадь не явился. Александр Бестужев показал, что поступок кн. Трубецкого имел решительное влияние на офицеров и на солдат, собравшихся на площади. Ибо с маленькими эполетами и без имени, никто команды принять не решился. Декабрист Иван Пущин пишет: "При всей своей личной храбрости, Трубецкой самый нерешительный человек во всех случаях своей жизни, и потому не в его природе было решиться взять на свою ответственность кровь, которая должна была пролиться и все беспорядки, несомненно следующие за пролитой кровью в столице". Это взято из записок кн. Трубецкого.

Один из участников собрания штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка Мих. Ал. Бестужев оставил любопытное описание собрания, состоявшегося вечером 13 декабря у Рылеева. Бестужев называет его шумным и бурливым.

"Многолюдное собрание было в каком-то лихорадочном высоконастроенном состоянии", - пишет Бестужев. - "Тут слышались отчаянные фразы, неудобоисполнимые предложения, распоряжения, слова без дел, за которые многие дорого поплатились, не будучи виновны ни в чем, ни перед кем. Чаще других слышались хвастливые возгласы Якубовича и Щепина-Ростовского. Первый был храбрый офицер, но хвастун и сам трубил о своих подвигах на Кавказе, но недаром сказано: "кто про свои дела всем твердит без умолку, в том мало очень толку". И это он доказал 14 декабря на Сенатской площади. Храбрость солдата и храбрость заговорщика не одно и то же. В первом случае, даже при неудаче его ожидает почет и награды, тогда как в последнем, при удаче ему предстоит туманная будущность, а при проигрыше дела - верный позор и бесславная смерть. Щепина-Ростовского, хотя он не был членом Общества, я нарочно привел на это совещание, чтобы посмотреть не попятится ли он. Будучи наэлектризован мною, может быть, через меру, и чувствуя непреодолимую силу, влекущую его в водоворот, он бил руками и ногами и старался как бы заглушить рассудок плеском воды и брызгами. Зато, как прекрасен был в этот вечер Рылеев; он был не хорош собою, говорил просто, но не гладко; но когда он попадал на свою любимую тему, на любовь к родине, физиономия его оживлялась: черные, как смоль глаза озарялись неземным светом, речь текла плавно, как огненная лава и тогда бывало не устанешь любоваться им. Так и в этот роковой вечер, решивший туманный вопрос - быть или не быть, его лик, как луна бледный, но озаренный каким-то сверхъестественным светом, то появлялся, то исчезал в бурных волнах этого моря, кипящего различными страстями и побуждениями. Я любовался им, сидя в стороне подле Александра Судгофа, поручика лейб-гвардии Гренадерского полка, с которым мы беседовали, поверяя друг другу свои заветные мысли. К нам подошел Рылеев и взяв обеими руками руки каждого из нас сказал: "Мир вам люди дела, а не слова, вы не беснуетесь, как Щепин или Якубович, но уверен, что сделаете свое дело. Мы...". Я прервал его: "Мне крайне подозрительны эти бравады и хвастливые выходки, особенно Якубовича. Вы поручили ему поднять артиллеристов и Измайловский полк, прийти с ними ко мне и тогда уже вести всех на площадь к Сенату; поверь мне, он этого не исполнит, а ежели и исполнит, то промедление в то время, когда энтузиазм солдат возбужден, может повредить успеху, если не вовсе его испортить" - "Как можно предполагать, чтобы храбрый кавказец?.." - "Но храбрость солдата не то, что храбрость заговорщика, а он достаточно умен, чтобы понять это различие. Одним словом я приведу полк, постаравшись не допустить его до присяги. А другие полки пусть соединяются со мной на площади". - "Солдаты твоей роты, я знаю, пойдут за тобой в огонь и в воду, но прочие роты"? - спросил подумав немного Рылеев. "Последние два дня солдаты мои усердно работали в других ротах, а ротные командиры дали мне честное слово не останавливать своих солдат, если они пойдут с моими. Ротных командиров я убедил не ходить на площадь и не увеличивать понапрасну число жертв". - "А что скажете Вы"? - обратился Рылеев к Судгофу. - "Повторяю то же, что Вам сказал Бестужев, - отвечал Судгоф. - Я приведу ее на площадь, когда соберется хоть часть войска". - "А прочие роты?" - спросил Рылеев. - "Может быть, и прочие последуют за ней, но за них я не могу ручаться". Это были последние слова, которыми мы обменялись на этом свете с Рылеевым. Было близко полуночи, когда мы его оставили и я поспешил домой, чтобы быть готовым к роковому завтрашнему дню, и подкрепить ослабевшие от напряженной деятельности силы хоть несколькими часами сна".

После совещания у Рылеева, к Н. А. Бестужеву приехал Конд. Фед. Рылеев с Пущиным, чтобы сообщить о принятии Обществом окончательных решений. К ним присоединился Репин, штабс-капитан лейб-гвардии Финляндского полка Торсон и Батенков. Рылеев объявил, что на другой день по принятии присяги следует поднимать войска, на которые можно рассчитывать, и, как бы ни были малы силы, идти с ними немедленно во дворец. "Надобно нанести первый удар, а там замешательство даст новый случай к действию. Итак, брат ли твой Михаил со своей ротой, или Арбузов, или Судгоф, первый кто придет на площадь, отправится тотчас во дворец... Довольно того, если Николай и царская фамилия уедут оттуда и замешательство оставит его партию без головы. Тогда вся гвардия пристанет к нам и самые нерешительные должны будут склониться на нашу сторону. Повторяю, успех революции заключается в одном слове "дерзайте".
"Таким образом кончился канун происшествий 14 декабря", - пишет Н. А. Бестужев.

В истине приведенного здесь свидетельства нельзя сомневаться, но, вместе с тем, оно доказывает до какой степени предположения тайного Общества отличались бессвязностью, неопределенностью и постоянным противоречием. Во всяком случае, жребий был брошен. 14 декабря предстояла в СПб кровавая расправа, по поводу которой генерал-адъютант Левашев, некоторое время спустя, сказал Трубецкому, бывшему диктатору, уже узнику Петропавловской крепости: "А Вы, князь, причинили большое зло России, вы ее отодвинули на 50 лет". Гр. Вл. Сологуб пишет: "По мнению людей, истинно просвещенных, искренне преданных своей родине, это восстание затормозило на десятки лет развитие России, несмотря на полное благородство и самоотвержение характера заговорщиков. Оно вселило навсегда в сердце Николая I чувство недоверчивости к русскому дворянству и потому наводнило Россию тою мелюзгою "фонов" и "бергов", которая принесла родине столько неизгладимого вреда".

 

Приготовления Имп. Николая I к 14 декабря