ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ, НАРОДНОСТЬ
У людей восточных вера в «Промысел»[141] всегда умеряет погоню за земными благами и делает их «сравнительно» безразличными к земному благоустроению. Свобода быта и его ненарушимость более интересуют, чем политические комбинации, а быт, в широком смысле, особенно дорог потому, что он — отражение другого строя, высшего, идеального мира. Даже безбожный[142] китаец гораздо более интересуется тем, где он будет погребен, чем тем, где и как будет жить. Крайняя форма такого направления выражается в буддизме, жаждущем исключительно избавления от бытия личного, и в Египте, который весь жил только верой в загробную жизнь. Но напрасно думать, что такое настроение препятствует внешнему процветанию народов и государств. Поименованные выше и многие другие народы ясно доказывают противное. Если христианское учение говорит, что все земное приложится ищущим прежде всего Царствия Божия, то безусловная истина этого изречения не умаляется оттого, что искание Царства Божьего понимается не всеми одинаково возвышенно. Земное благополучие, сила общества, государства и частных лиц зависят от духовной мощи собирательных или единоличных единиц. Надо только понимать «приложатся» не количественно, а качественно. Там, где не преобладает духовный строй, там и количественные богатства, могущество и т.п. не составляют истинных благ, потому что, обращаясь из придатка в цель, они только еще более вызывают погоню за собой и тем усиливают чувство неудовлетворенности, а следовательно и недостатка. Такова была судьба Финикии и засиженной ею Европы. Конечно, Европа, с Россией включительно, количественно богаче Востока. Конечно, ее богатства не умаляются, а растут, но увеличивается ли довольство — естественный, по-видимому, результат накопления богатств? «Вся зарылась в грудах злата царица западных морей», и нигде, как в Англии, не сильна погоня за богатством,[143] следовательно, неудовлетворенность достигнутым. Но, впрочем, упоминая об Англии, надо сделать оговорку. В Англии две половины, два лица, резко друг другу противоположные. Она своего рода Янус. У нее есть лицо и изнанка, но, к удивлению, ее изнанка, т. е. подкладка, несравненно лучше ее показного лица. С лицевой стороны она — современный Тир и Сидон, увеличенные во сто крат, но ее изнанка, ее внутренний быт и, так сказать, сокровенный строй ничего общего с этой внешностью не имеют и отличаются совершенно противоположными, истинно христианскими достоинствами, которые сидят в ее финикийской внешней оболочке, как сладкий плов в шершавой, грубой, колючей шелухе. Здесь не место объяснять этот факт, но отметить его надо, дабы избежать недоразумений, могущих произойти от неточности.
Когда говорим о развитии земных интересов в противоположение духовным, то к числу первых нельзя относить то, что подходит под категорию «личной греховности». Эта последняя, конечно, всюду более или менее равно распространена, потому что грехопадение одинаково коснулось всех потомков Адама. («Мир — народ от Адама».) Мы говорим об интересах идеальных, которыми живет целое общество; члены же его, конечно, каждый более или менее близок или далек от их осуществления. Бескорыстных людей на Западе, вероятно, не меньше, чем на Востоке; даже, может быть, гораздо больше, но тем не менее весь строй Запада — материалистичный, тогда как восточный, опять-таки обобщительно выражаясь — «идеалистичный». Крайняя забота о земном строе (государственность), о материальном развитии, об умножении сил и средств для улучшения именно этого строя, приносят, благодаря именно своей узкой конкретности, такие блестящие результаты, которыми ослепляются носители этого начала, и отчасти люди другого строя подпадают влиянию первых, именно потому, что видимая сила на их стороне. Говоря о духовных интересах, должно подразумевать всю совокупность того, что в душе человека возвышается над исключительной привязанностью к жизненному комфорту, начиная от комфорта личной обстановки и кончая заботами о общественно-государственном комфорте, в устроении которого каждому хочется отвести себе зиждительную роль, дабы обеспечить тот «порядок», которому придается «абсолютная ценность» (так как мысль и чувство лишь слабо отзываются к интересам другого, высшего разряда). Таков весь строй Запада; даже западная церковность не избавлена от этой окраски. Хотя она и повторяет, что «Царство Мое не от мира сего», но на деле видно, что «царство от мира сего» все-таки играет в ее глазах не последнюю роль и во всяком случае имеет перед другим царством преимущество видимости и осязаемости. Личная стяжательность или нестяжательность есть явление, не зависящее от духовного строя среды, к которому принадлежит человек. Там, где идеал высокий, человек, поддающийся слабости погони за земным, сознает в себе эту черту как отрицательную, и на него смотрят как на нравственную аномалию.[144] Но там, где общественный идеал не заходит далеко за пределы видимого мира, там и личная стяжательность (не скупость: англичане, конечно, самый нескупой народ в мире) получает характер качества и доводится до степени общественной добродетели, как во Франции (бережливость — epargne), обратившейся теперь в одну огромную компанию для откладывания сбережений на банковскую книжку; и на этом общем деле объединившейся так крепко, как не могла она объединиться на почве какого-либо высшего начала.[145] Обращение народа в ту или другую сторону есть симптом того настроения, которое ему свойственно как результат его культурных начал.
