ХОЗЯЕВА (Русская сказка)

Рыжий Кот, выскочив на крышу, уже плохо соображал, что случилось, как случилось и кто это дубасит его со всех сторон. Только бы скорей домой, за забор. Рыжий Кот скакнул с кры­ши как блоха — сажени сразу за три, и провалился в снег. На кота сразу навалился Барбос, на Барбоса сдуру спрыгнул Вась­ка — он думал, что Барбос кота задавит сразу. В снегу уж вовсе ничего нельзя было разобрать, чьи хвосты, чьи зубы, чьи ре­бра. А тут еще и Домовой — очень уж ему понравилось полено. Снег засыпал глаза и уши и только Барбос с его собачьим ню­хом мог кое-как разобрать — где кончается Васькина шубка и где начинается Рыжий Кот — да и Барбос раза два ошибся. Но, если бы не Домовой — пропал бы Рыжий Кот окончательно. Домовой же пришел в полное забвение чувств, молотил поле­ном совсем уже как попало и в тот самый секунд, как Барбоска совсем уж вцепился в рыжие ребра — Дедушка ухитрился звез­дануть Барбоса по самому черепу. Зубы у Барбоса разжались, Рыжий Кот из самых своих последних сил рванулся из сугроба и пошел-пошел-полез к забору. Барбос — за ним. Сзади — на приличной дистанции — Васька, Домовой — над самым котом, скакал по воздуху на паутинных своих лапках и геройствовал поленом. На свои ребра Рыжий Кот уже никакого внимания не обращал, но Дедушка изловчился тяпнуть Рыжего сбоку по го­лове — голова завернулась в сторону и уткнулась в снег. На Рыжего наскочил Барбос, Васька успел сигануть в сторону: опять попадешь то ли под Барбоскины зубы, то ли под Дедуш­кино полено, а попадать Ваське не хотелось никак: теперь у не­го появилась цель жизни: куренок под соломой. Завтра курен­ка можно будет слопать, а кто слопает, если из Васьки дух вышибут?

Рыжему Коту удалось вцепиться своими когтями в самое нехорошее Барбоскино место: в нос. Барбоска завизжал благим матом, кот снова вырвался и очутился у самого забора. Можно было через забор — и можно было через дыру в заборе. Для забора сил уже не хватало, а дыра была узковата. С отчаянием в душе, Рыжий Кот втиснулся в дыру. Барбос наскочил сзади. Никогда Рыжий Кот не мог бы поверить, что можно протис­нуться через такую дыру — но все-таки протиснулся — весь он был уже по ту сторону забора, а по эту — еще торчал его длин­ный рыжий хвост. Барбос со всего разбегу тяпнул за этот хвост и оттяпал его по самое происхождение. Рыжий Кот завопил, как зарезанный, и, без хвоста, еле живой, окончательно прор­вался сквозь дыру.

За забором была уже чужая территория — Домовому туда дорога была заказана. Барбос метался под забором справа на­лево и слева направо, орал, вопил, но перепрыгнуть через за­бор не мог. Васька вспрыгнул на забор, выгнул спинку верблю­дом и сказал Рыжему Коту:

— Ну, что, милая душа, по морде тебя съездили?..

Рыжий Кот кое-как отполз от забора и лег в снег. В голове у него вертелись жернова, а из головы все сыпались и сыпались искры во все стороны. Шубка висела клочьями — а где теперь другую такую достать. Хвоста и вовсе не было. Рыжий Кот хо­тел было пересчитать оставшиеся ребра, но никак не мог вспом­нить: сколько их у него раньше было. Барбос орал на всю око­лицу и все вспоминал те двадцать кусков, из которых девятнад­цать лежали за забором, а двадцатый —хвост— лежал перед за­бором на снегу. Рыжий Кот хотел что нибудь съязвить Ваське, но ничего не вышло: из глотки вырвался только шип — "шшш", как из проткнутого пузыря. Домовой сообразил, что если за забором идет заказанная для него территория, то о полене в за­коне ничего не сказано: Домовой запустил в Рыжего Кота сво­им геройским поленом. Полено снова угодило по башке, так что башка снова втиснулась в снег. Рыжий Кот отполз еще дальше и злым зеленым глазом смотрел на своих победителей — одним глазом, другой был подбит и ничего не видел.

Марья, услыхав вой и гром битвы, выскочила из избы. Как только она подбежала к забору, Васька снова выгнул спину вер­блюдом, сделал самую сладкую мордочку и сказал "мяяуу" са­мым сладким своим голосом. Марья посмотрела на снег и уви­дала там следы боя и боевой трофей — длинный рыжий хвост. Посмотрела через забор и увидала там разгромленного Рыжего Кота. Барбос гордо завилял своим собственным. А Васька-плут мяукал самым своим тоненьким и сладеньким голоском, — та­ково жалобно, что бабье Марьино сердце не выдержало.

—Ах, так вот кто у нас кур крал, а тебе безвинному пона­прасну попало, ах ты болезный, ну иди уж сюда.

Васька плут только этого и ждал. Он еще раз сказал "мяуу" и прыгнул Марье на плечо. Марья запихнула Ваську за пазуху. Тут было мягко, тепло, уютно и опять же пахло молочком. Васька старался во всю: говорил "мяу", терся мордочкой о мягкую Марьину шею и мурлыкал так нежно, как только мог. Марья таяла, несмотря на мороз. Ваське было ясно — во-первых, сегодня Марья накормит его как следует и, во-вторых, завтра он съест куренка: хорошо быть умным... Барбос поднял отгрызанный хвост и гордо понес его Марье. Марья похвалила и Барбоса, по­трепала его по голове, и обещала ужин:

— Ты, Барбоска, молодчина у нас... Потом все направились к избе: впереди Барбос с рыжим хвостом в зубах, за ним — Марья с Васькой за пазухой, а над ними — Домовой, размахивая своими мохнатыми лапами, как будто колотя кого-то поленом — очень понравилось ему поле­но. Своими человечьими глазами Марья Домового, конечно, не видала.

Барбос заполз в конуру, достал из-под соломы трофейный кусок штанишек и стал обозревать и хвост и лоскут: вот как здорово я все это оттяпал! Домовой протиснулся в курятник. На полу лежал Петька-Ирод и тоненько шипел: "шшшш". Ку­ры сидели на нашесте и заявили Домовому, чтобы он достал им нового петуха: этот уже никуда не годится: ни хвоста, ни гре­бня, ни даже кукареку. Такого Ирода им и вовсе не нужно: кто теперь будет за ними гоняться, давай им нового петуха.

Домовой присел на корточки, взял в свою мохнатую лапу безмозглую Петькину башку и стал дуть ему в долбню. Петька открыл один глаз: круглый, пестрый и глупый. Хотел что-то сказать, но смог только пискнуть:

— Пии-шшшш ...

— Вот видишь, — сказала старшая курица, — из него весь дух выходит. Кто теперь за нами гоняться будет? Нам что ли самим? Женский стыд свой забывать? Как ты здесь хозяин — чтобы завтра нам новый Петька был. Да, чтоб молодой, да чтоб здоровый, да чтоб с длинными ногами, да чтоб...

— Брысь, старая дура, — сказал Домовой, — вот я ему сей­час поколдую. Домовой стал дуть Петьке в долбню и лапами жестикуляцию разводить. Петька открыл оба глаза и поднял свою безмозглую башку.

— Вот, видите, бабье, — послезавтра ваш Ирод будет в полном порядке, — сказал Домовой.

— А кто за нами завтра гоняться будет? — сказала старшая курица.

— Ничего с вами не станется, не подохнете. И чтобы мне тут больше не кудахтать, а то я вам все хвосты выщиплю, — сказал Домовой и стал было делать большие-большие, заленые-зеленые глаза.

—Ку-куда нам, где-где уж нам, что-что уж нам, — заку­дахтали куры, попрятали головы под крылья и стали спать. До­мовой взял Петьку-Ирода за хохол, поставил его на ноги. Петь­ка шатался, но стоял.

— Ну, что — жив? — спросил Домовой.

— Шшшш — жжив, — прошипел Петька. — А за этой ста­рой стервой — пущай другие гонятся, я больше не буду.

— Вот изверг, — сказала старшая курица, сразу высунув голову из-под крыла, — вот мучитель, наказание мое...

— Пущай другого петуха ищет, — прошипел Петька, — пущай сама за ним гоняется, пущай сама за ним бегает...

Домовой не любил вмешиваться в чужие семейные дела. Он махнул своей мохнатой лапой, протиснулся сквозь стенку и по­дошел к Барбосу. Барбос уже лакал свою похлебку — награду за честно выигранный бой.

— Ну, что, здорово мы его отделали? — спросил Домовой.

— Угу, — сказал Барбос и завилял хвостом. Ему очень хотелось поговорить с Дедушкой, но для этого нужно было отор­вать морду от похлебки — а похлебка была такая вкусная! До­мовой потрепал Барбоса по спине:

—Ты, Барбоска, пес хороший, умственный, таких псов во всем околотке больше нету.— Барбос завилял хвостом еще пу­ще, но из похлебки не вылез. Домовой протиснулся в избу.

В избе, на полу, стояла крынка молока — горячего молока, прямо из печки. Васька дипломатически ходил вокруг крынки, пробовал молоко и мордочкой и лапками, дул на него, наконец, приспособился, окунул мордочку в крынку и стал лакать-лакать-лакать. Ах, какое вкусное было молочко, сверху была толстая корка румяных сливок, из крынки в животик переливалось мо­локо, а с молоком переливалось тепло в замерзшую Васькину душу.