ХОЗЯЕВА (Русская сказка)

— При таких харчах — где хватит? — жалобно сказал Сивка. — Boт, дают какую-то солому, а в соломе — песок, камуш­ки, всякая дрянь! Вот зубы и проедаются.

— Овсеца тебе, что ли, подсыпать?

— Уж ежели бы ты...

Домовой спрыгнул с кормушки, подбежал к мешку с ов­сом, но мешок оказался слишком тяжелым. Домовой встал на цыпочки, сделал глубокое дыхание, помахал руками, сказал "уу-чшшш, уу-чшшш" и вырос сразу раза в три. Теперь мешок пошел, как следует. Домовой насыпал Сивке полную кор­мушку, пригладил его гриву, вытащил пару волчков из хвоста:

— Ну, вот, Сивка, без хозяина тут всем пропасть, — сказал он и сел снова на кормушку.

— Понятно, пропасть, — прошамкал Сивка сквозь овес.

— Тут, можно сказать, работаешь изо всех сил, — кто поле па­шет — я пашу; кто дрова возит — я вожу; а этот дурак Иван только и знай, что погонять... Вот ты попробуй сам воз дров привезти — так увидишь, что тут к чему и кто тут хозяин... Ежели бы не я — с голоду бы померли... Домовой даже с кормушки спрыгнул.

— Что вы все тут — белены, что ли, объелись? Васька го­ворит — хозяин тут он. Барбос — и тот в хозяева лезет. Те­перь и ты увязался. Так это ты, значит, хозяин тут?

Сивка посмотрел: одним глазом на Домового, другим глазом — на овес.

— Хозяев тут много, — сказал он уклончиво, — вот только как овса дать, так никаких хозяев нету...

Домовой засунул голову в самую глубь, посмот­рел на каждый Сивкин зуб ...

— А кто тебе овса дал? — пронзительно спросил Домовой,

— Вот тут рядом Петька-Дурак, — тоже хозяйствует, ты с ним и поговори.

Сивка снова уткнул морду в овес. Домовому стало как-то скучно. Он просунул голову в курятник. Там, на нашесте, в окружении своих кур, сидел Петька-Дурак, — говорить с ним было еще хуже, чем с коровой. Он только то и знал, что глотку драть, да за курами бегать. Домовой протиснулся сквозь стенку на двор. На дворе было очень холодно. Барбоска, досыта обругав высёлкивских псов, снова улегся в свою конуру. Небо на востоке стало бледнеть. Домовой обежал вокруг усадьбы, спугнул зайца, который приноровился обгладывать старые овсяные снопы и отправился домой — в свою щёлочку. У щелочки по-прежнему мурлыкал Васька — ни за какими мышами он, видимо, так и не пошел, а снова залег спать. До­мовому даже и разговаривать с ним не хотелось: опять начнет, из себя хозяина разыгрывать. Он, Домовой, был тут исконным, вековечным хозяином, и, вот, какой-то пролетариат революцию разводит. Тоже — хозяева — у всех по четыре ноги и никаких понятиев. Домовой втиснулся в свою щелочку и от огорчения заснул.

***

Разбудил Домового тот же Барбоска. Он лаял так неисто­во, что даже Васька — уж на что спец был поспать — и тот не выдержал, соскочил с печки и со всех своих четырех лапок, бросился через сени на двор. Домовому даже и сеней не надо было: он протиснулся сквозь стенку и на дворе увидел: на суку старой груши, поджав под себя мохнатые когтистые лапы сидел огромный Рыжий Кот. Под суком, на земле, лаял, прыгая, визжал и неистовствовал Барбоска:

— Ты только слезь сюда, рыжая сволочь, я тебя на два­дцать частей разорву, я твою шубу, как решето продырявлю, я тебя, кошкин сын...

На том же суку, против Рыжего Кота, сидел Васька. Он, спросонку и с разбегу, не разобрав, в чем дело, не осмотрев­шись толком в создавшейся обстановке, сиганул на сук, чтобы показать чужаку, кто здесь хозяин. И только очутившись на суку, сообразил, что лучше вовсе ничего не показывать: Рыжий кот был раза в два больше Васьки. А лапы у него были как грабли.

Рыжий Кот сделал ласковые глазки:

— А ты, милая душа, подсунься поближе, — вот я тебе по морде ка-ак съезжу!

Васька сказал "пшшш" и отодвинулся: ему вовсе не хотелось, чтобы его съездили по морде. Кроме того, на снегу, под суком, острые Васькины глазки заметили задавленного курен­ка: это, видимо, Рыжий Кот задавил, да не успел унести. Вась­ка никак не собирался проливать свою кровь — куриная была лучше.

— Ну, что ж ты, милая душа, кочевряжишься, — еще раз сказал Рыжий Кот сладеньким голоском, — ты, вот, ко мне поближе подсунься: я тебя по морде ка-ак съезжу!!!

Васька еще раз сказал "пшшш" и отодвинулся еще даль­ше. Прижмурил глазки, поджал лапки и приятии выгнул хвост.

Собственно, лучше всего было бы спрыгнуть, сцапать куренка и куда-нибудь за овин — а с Рыжим Котом пусть тут уж Барбоска управляется: на то у него и зубья. Но если спрыгнуть прямо — можно попасть как раз на эти зубья — а Барбоска может и не разобрать, кто именно тут попал. Если повернуться — Рыжий Кот может атаковать с тылу. Васька стал строить планы стратегического приближения к куренку, но тут на театре военных действий появился Микитка-Мальчишка.

Васьки Рыжий Кот не боялся вовсе. Но Барбосу на зубья лучше было не попадаться. А Барбос все продолжал прыгать я вопить: I

— Ты только слезь сюда, рыжий кошкин сын, я тебя на двадцать частей...

Но Рыжий Кот слазить не собирался и не хотел подставлять Барбосу даже и одну часть из двадцати. Рыжий Кот по­нимал: рано или поздно Барбосу надоест. Тогда можно будет доскочить вниз, подхватить куренка, потом на банную крышу, потом через забор — и поминай, как звали. Словом Рыжий Кот никак не боялся за свою будущность. Но Рыжий Кот не предусмотрел Микитку-Мальчишку и недооценил некоторые достижения современной боевой техники, например, — рогатку.

Услыхав неистовый Барбоскин лай, Микитка-Мальчишка обрадовался сразу: пахнет, значит, какой-то потасовкой. Пробкой выскочил с кровати, кое-как влез в штанишки и валенки, полез под печку и достал оттуда рогатку и камешки. Камеш­ков Микитке всегда не хватало: на дворе стояла зима, камеш­ки продирали карманы. Марья драла Микитку за вихры, а камешки выбрасывала вон. Камешки, впрочем, снова появлялись сами по себе. Полуодетый, Микитка-Мальчишка выбежал на двор и увидал лежал: на снегу погибший куренок, бесновался под ним Барбос, сидел на суку агромаднейший Рыжий Кот, а против Рыжего Кота невинно и скромно, как маленькая, симпатичная и вполне нейтральная держава, жмурился Васька. Микитка-Мальчишка сразу же открыл по Рыжему Коту огонь.

Рыжему Коту показалось, что на него сразу обрушилось всё: и дерево и Васька, и Барбос и даже небо: камешек угодил ему прямо по уху. Оглушенный ударом, Рыжий Кот свалился вниз. И, падая, попытался ухватиться за что попало. Чем по­пало оказался Васька. Оба бухнулись в снег, и Барбос ринулся сразу. Но так как Рыжий Кот падал первым, а Васька только вторым, то наверху оказался именно Васька и именно Васька попал в Барбоскины зубья. Хорошо еще, что он успел заорать:

— Свой-мяу-свой!..

— Чего ты лезешь, — гаркнул Барбоска и хотел было вце­питься в Рыжего Кота, да того уже не было: он ухитрился про­шмыгнуть из-под Васьки и из-под Барбоса и сигануть к бане.

Барбос кинулся за ним - но было уже поздно: Рыжий Кот белкой вскарабкался на крышу, уселся на конек, потирал лапкой ушибленную голову, хотел что-нибудь съязвить — но ничего придумать не мог: в голове гудело. Барбос прыгал, лаял и вопил, но ничего не мог сделать. Микитка-Мальчишка, проваливаясь по снегу, сбежал с крыльца, чтобы занять новую стрелковую позицию.

Рыжий Кот был умный кот — с высшим военным образо­ванием. Увидав стратегические передвижения Микитки-Маль­чишки, он просто переполз на другой скат крыши. Если Ми­китка-Мальчишка перебежит с другой стороны баньки — Рыжий Кот просто переберется на старый скат. Микитке-Мальчишке придется сделать шагов сорок по снегу, а коту — толь­ко один аршин с одного ската на другой. Барбос поносил кота на чем свет стоит, но рано или поздно Барбос охрипнет и устанет, а Микитка замерзнет и уйдет домой. Микитка, дейст­вительно, попробовал обойти кота с тылу, потом опять вернул­ся на прежнюю позицию, потом стал прыгать с ноги на ногу, потом промерз и побежал в избу. Но Барбос, охрипнув окончательно, никуда не ушел: лег на снег, положил свою зубастую голову на передние лапы и притворился, будто спит. Только один злодейский глаз его, полузакрытый, не мигая, уставился на Рыжего Кота. Так смотрел, как будто от того и в самом деле только один кусок остался из двадцати.

Рыжий Кот уселся на коньке баньки, подобрал под себя лапы и хвост, и стал соображать, что его положение вовсе не так уж блестяще, как ему казалось раньше. Он сидел наверху на ветру, ветер дул сзади, задувал под каждую шерстинку и из-под каждой шерстинки выдувал каждую капельку тепла.

Если повернуться к ветру носом — не будет видно ни Барбо­са, ни избы. А из избы, обогревшись, каждый момент мог сно­ва выбежать Микитка-Мальчишка со своей треклятой рогаткой. Барбос изредка вздрагивал, рычал и скалил зубы — ух, какие это были зубы, — как у бороны. Рыжий Кот решил перекочевать за трубу, — там, по крайней мере, хоть ветер будет не так донимать.