Главная

ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
Ссылка: 
http://monarhist.info/node/309
  
   Прошло два года. В русском пограничном городе Калише готовились к открытию выставки русских, немецких и польских художников. Три течения в искусстве должны были столкнуться в огромных залах городской ратуши. Ожидался приезд императора Всероссийского, царя Польского, великого князя Финляндского Михаила Всеволодовича. Год тому назад польские крестьяне свергли разорявшее их социалистическое правительство и просили государя русского принять их под свою высокую руку. Польская армия, давно усвоившая дух русской императорской армии, прогнала французских инструкторов и комиссаров и восторженно приветствовала русские полки, входившие в Польшу для занятия гарнизонов. Для облегчения военной тягости часть польской армии была распущена, другая, в виде отдельного польского корпуса, вошла в число частей, занявших царство Польское. Сейм был распущен, и польские старосты из лучших и благороднейших поляков стали для управления всеми "староствами" бывшей Польской республики.
   Как спелый плод, упала Польша в объятия России. Спустя два месяца после этого события финляндский ригсдаг в торжественном заседании постановил о присоединении к России на старых основаниях. Россия восстановилась в границах 1914 года, расширенных важными приобретениями в Центральной Азии.
   Весь Калиш был убран русскими, польскими и немецкими имперскими флагами. На улицах население украшало цветами и коврами дома, ожидая проезда того, кто, наконец, дал покой измученному кровавыми раздорами политических безумцев краю.
   Каждое утро с трубными звуками по улицам проходили александрийские черные гусары в барашковых шапках с серебряными черепами. "Бессмертные" гусары гото вились к смотру своего шефа -- государыни императрицы.
   Вместе с немецкими художниками в Калиш прибыл и Карл Клейст. На этот раз он приехал в спокойном экспрессе, в вагоне с белой железной доской с надписью: "Берлин -- Варшава -- Санкт-Петербург -- прямое сообщение через Калиш".
   В зале только что закончили развешивание картин. Художники и их знакомые группами переходили от картины к картине. Перед громадным холстом "Иван царевич и Змей Горыныч" стояли Коренев, жена его Эльза, опиравшаяся на коляску, где крепко спал ее годовалый сын Михаил, профессор Клейст и с ними молодой немецкий художник Виртгейм. Разговор шел по-немецки.
   --Что дало Германии открытие русской границы? -- спросила Эльза.
   --Оздоровление во всем, -- отвечал Клейст. -- Вы не узнаете теперь Германии. Она вся в кипении. Еще держится социалистическое правительство, но оно уже при последнем издыхании. Оно продолжает лишь бороться с церковью и насиловать школу и искусство. Коммунисты объявлены вне закона. Общество Штальгельм ширится и растет. Несмотря на школу, скажу больше, -- вопреки школе, -- в семье выращивается старый, благородный немец, верующий в Бога и любящий родину.
   Клейст бросил ласковый взгляд на Эльзу и продолжал:
   --Как многим мы обязаны немецкой женщине! В критическую минуту жизни государства она отрастила остриженные волосы, надела скромный национальный костюм, бросила нахт-локали, дансинги и кинематографы и, требуя законного брака, стала строить семью. Все наши кинематографические общества прогорели.
   --Что теперь танцуют в Берлине? -- спросила Эльза.
   --Вальс, Анна Федоровна, старый, меланхоличный вальс!.. Вы знаете -- Бенц прогорел!
   --Да ну! -- воскликнул Коренев.
   --Теперь немка не говорит мужу, как раньше: "Купи мне ауто", а говорит: "Купи колясочку для моего сына, и будем ходить пешком, наслаждаясь природой..." И наша мечта сойтись опять с Россией.
   --Трудно это сделать, -- сказал Коренев.
   --Мы надеемся на то, что у нас опять будет император и король, Kaiserliche und Konigliche, -- вот в чем видит нынешний немец спасение.
   --В Баварии уже королевство, -- сказал Виртгейм. -- И как там сразу хорошо стало. Так как содержать одного короля много дешевле, чем полтысячи депутатов, там налоги снижены больше, чем в два раза.
   --И все-таки я не думаю, -- сказал Коренев, -- чтобы русский народ забыл войну, присылку Ленина, Брестский мир и страшную работу немцев во время большевиков. В поисках новых видов я в прошлом году посетил Всевеликое войско Донское. Страшно сказать, что сделали казаки с концессией Круппа. В те ужасные дни, когда в крови рождалась Россия, там выжигали живьем немцев. Помощь большевикам -- это такое ужасное пятно на прошлом Германии, что его ничем не смоешь.
   --Я остаюсь оптимистом, -- сказал Клейст. -- Если бы одна Германия! Но вспомните, что в это время делала Франция? А Лига наций? А подпись Литвинова под "Пактом мира", начавшим ряд войн? Все хороши! А русский народ отходчив. Притом ведь все это зло делал не немецкий народ, а социалисты... Немецкий народ никогда этого не хотел.
   --Но социалисты продолжают быть у власти.
   --Пока, дорогой Коренев... Мы медленно думаем, да зато крепко строим. У нас нет императора -- вот в чем беда. Мы раскололись. Одни за потомков императора Вильгельма, другие -- за сыновей Рупрехта баварского. Идут споры.
   --Надо, -- тихо сказал Коренев, -- чтобы император сам появился вне партий.
   --Сошел с Баварских Альп, вышел из лесов Тюрингии, из благословенного Таунуса, -- проговорила Эльза.
   --Так и будет, так и будет, -- сказал Клейст. -- А что касается до дружбы с русскими, то не напрасно же пригласили на эту выставку немецких художников.
   --Боюсь, что вы ошибаетесь, почтенный профессор, -- сказал Коренев. -- Вы приглашены для того, чтобы показать всему художественному миру разницу между искусством в социалистическом государстве, находящемся под гнетом партийных программ и лозунгов, и искусством в государстве, где монарх является покровителем красоты во всех ее проявлениях. И когда вы увидите эту разницу, вы поймете, почему вас пригласили.
   Эльза, желая смягчить жесткость Коренева, спросила:
   --А что госпожа Двороконская?
   --Смешная женщина! После моего доклада в рейхстаге умчалась в Рим и там приняла католичество, а теперь рвет и мечет -- зачем не православие. Стремится в Киев и не знает, как попасть. Где получить визу.
   --Но вы говорили ей, что это так просто?
   --Говорил... Не верит. Говорит: "Меня обманывают... Я попаду в лапы чека..." Ах, там все еще так всего боятся.
   --Как не бояться, -- сказал Виртгейм. -- Когда я сегодня, еще мельком, обошел выставку картин, я понял, в какую страшную тюрьму, в какой застенок затащили свободное искусство социалисты. Жутко смотреть. Сравнение с ними, -- он кивнул на Коренева, -- просто невозможно! Плакать хочется. Если хотите, пойдемте.
  

XX