Главная

ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
Ссылка: 
http://monarhist.info/node/309
  
   --А, Коренев, -- ласково сказала она. -- Познакомьте меня с вашею милой женой. Это ваш первенец? Какое милое дитя. А как зовут?
   --Михаил, -- сказала Эльза, подавая великой княжне ребенка.
   --Прелестное дитя, -- сказала Радость Михайловна, искренно любуясь мальчиком. -- У него такие же ясные голубые глазки, как у вас, милая Анна Феодоровна. Я счастлива за вас, Коренев. Где вы живете теперь? Я давно не видала вас в Санкт-Петербурге.
   --Муж теперь имеет дачу на южном берегу Крыма, сказала Эльза. -- Он получил заказ написать иконы для храма, который строится на перекопских могилах в память погибших там русских офицеров и солдат.
   --Прекрасный выбор художника. Я уверена, что никто, как вы, Коренев, не напишет так святых икон. Но молитесь, -- строго сказала Радость Михайловна, -- без молитвы не принимайтесь писать ликов святых. Над чем работаете вы сейчас?
   --Пишу икону Донской Божией Матери для притвора, посвященного павшим в боях донским казакам генерала Абрамова.
   --Я знаю эту икону, -- сказала Радость Михайловна. -- Удивительно прекрасный лик. Она была с Димитрием Донским на Куликовском поле!
   Коренев трепетал под ее взглядом.
   "Ужели все кончено? -- думал он. -- Ужели призраки, и серый волк, и спасение царской семьи, и разговоры в Петергофе -- ничто? Ужели сердце обмануло его и так-таки ничего не было?"
   Эльза ревнивыми глазами смотрела на ту, кого считала своей соперницей, и ничего не понимала. Вместо чувства злобной ревности в сердце ее поднималось восхищение перед этой девушкой, к кому, улыбаясь, тянулся пухлыми ручонками ее сын.
   --Ваше Высочество, -- дрожащим голосом проговорил Коренев, -- вот с вас с этим ребенком написать Божию Матерь. Лучше Рафаэля выйдет.
   --Не говорите глупостей, -- строго сказала Радость Михайловна, положила ребенка в коляску и обернулась к Клейсту:
   --Ну что, дорогой профессор, довольны приехать опять в наши края? Будете в Санкт-Петербурге?
   --Непременно, Ваше Высочество. Кроме радости повидать воскресшую под императорской властью Россию и моих друзей, у меня есть и специальное, политическое поручение. К сожалению, еще не от правительства, а от нашей самой большой организации Stahlhelm, поглотившей в себе почти все партии. Мы очень надеемся, что Россия за зло, причиненное нами ей, заплатит нам добром.
   Клейст оперся рукой на колясочку, где лежал маленький сын Коренева.
   --Посмотрите, какой чудный, здоровый ребенок. Это плод союза русского с немкой. И такой же здоровый плод должен дать и союз России с Германией.
   Радость Михайловна круто повернулась от Клейста к Кореневу. Ее глаза потемнели.
   --Дай вам Бог, Коренев, -- сказала она, тихо улыбаясь, -- счастья. Растите крепкого русского. Верующего, любящего Россию и ее государя. Пусть тянется к светлому: к солнцу и звездам. Пропасти и чертополохи остались позади... Впереди -- свет и мир...
   Она протянула обе руки: одну Кореневу, другую Эльзе, и добавила:
   --Меня ждут в Польском отделе. Храни вас Господь. До свиданья!
   И, не глядя на Клейста, не протянув ему руки, не послав своей обворожительной улыбки старому немцу, она, сопровождаемая сенной девушкой и старшинами выставки, гордо неся красивую, по-девичьи убранную голову, вышла из палаты с немецкими картинами.
   Клейст стоял, понурившись.
   --Рано начал, -- пробормотал он. -- Еще глубока и кровоточива немцами нанесенная рана России.
   --Нет, -- тихо сказал Коренев, -- нет, дорогой профессор... Не дело царской дочери слушать о политике... Напрасно вы ее смущали.
   Клейст потрепал по щеке ребенка Эльзы и сказал:
   --Так... Очень уж к слову пришлось!..
  

XXII

  
   Весь заиндевелый, со стеклами, покрытыми матовым узором льда и света, с вантами и поручнями, как из толстого стекла вылепленными, тихо опускался в вечную декабрьскую ночь самолет "Светлана". Нигде не было видно ни леса, ни кустов, ни отдельных деревьев. Снег и льды, льды и снег были кругом в сумраке ночи, нарушаемом трепетными вспышками северного сияния.
   На берегу замерзшего океана, с нагроможденными в осенний ледостав синими глыбами льда, чуть светились окна большого белого каменного здания, окруженного высокой оградой. За оградой были небольшие, видимо, с трудом выращенные деревья, осыпанные снегом, с обледенелыми стволами. Белые мохнатые собаки, увидав самолет, подняли тупые морды с черными носами и принялись выть.
   Самолет, не доходя аршина до земли, остановился у ворот забора, и матросы, похожие в громадных шубах на медведей, спустили лестницу.
   Из каюты вышла одетая в белую шубу Радость Михайловна. Атаман Перский провожал ее.
   --Благодарю вас, атаман, -- сказала княжна. -- Ровно через две недели я попрошу вас прибыть за мной. Праздники Рождества я хочу провести у императрицы-матери.
   --Есть, Ваше Императорское Высочество, -- сказал Перский.
   --Спасибо, родные. Не замерзли? -- сказала Радость Михайловна матросам, выскочившим на верхнюю палубу.
   --Рады стараться государю и родине, -- сказали матросы. -- Чего замерзать? Одеты способно. Тепло в шубах-то.
   --До свиданья, родные!
   --Счастливо оставаться, родная царевна! -- ответили матросы.
   --Отпустите караул, -- сказала княжна. -- Отсвистать, -- приказал Перский.
   Мелодично просвистала флейта корабельного старосты, и караул разошелся.
   Перский проводил великую княжну до ворот обители. Там ожидали ее монахини с настоятельницей во главе. Большой градусник у ворот показывал 40 Реомюра ниже нуля. Снег был тверд и гулко скрипел под ногами. Монахини шли за великой княжной и тонкими голосами пели духовные встречные стихи.
   --Бабушка здорова?-- спросила Радость Михайловна.
   --Ожидают вас.
   Большой ручной белый медведь, лежавший у подъезда, отошел в сторону и поклонился, прижимаясь мордой к снегу. Собаки с лаем бежали к княжне и махали густошерстными хвостами.
   Радость Михайловна вошла в теплые, пахнущие ладаном, воском и деревянным маслом сени и стала снимать шубы.
  

XXIII