ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
  
   Через лес шло прекрасно разделанное шоссе. Вдоль него были посажены дикие каштаны. Зеленой лентой уходило шоссе между темной полосой дикого и угрюмого, нерасчищенного леса и напоминало путникам шоссе Германии.
   Когда прошли лес, перед путешественниками открылся широкий простор полей и желтых, уже убранных, нив. Только овсы еще доспевали и зеленовато-желтой волнующейся полосой колебались то тут, то там, среди полей ржи и розово-зеленых клеверников, покрытых цветущей, густой, низкой и жирной отавой. В полуверсте раскинулось небольшое село. Оно состояло из ряда усадеб, окруженных садами и огородами, клунями, амбарами и сараями, раскинутыми по широкому пространству возле речки, вокруг площади, на которой стояла новая белая каменная церковь с голубыми куполами, усеянными золотыми звездами. Дружный шум молотилок и веялок, пение петухов и кудахтанье кур доносилось оттуда. Довольством тянуло от высоких золотистых скирд хлеба и громадных, еще не успевших зажелтеть, копен сена, расставленных по задам деревни.
   Медленный благовест несся от села. Звонили к обедне.
   За селом, под самый горизонт, уходили поля -- то желтые, то зеленые, то красные гречишные, то мохнатые конопляники, то черные, уже распаханные под новую озимь. Сладким, бодрящим и волнующим запахом зерна неслось от нив, пахло клевером, простором, ширью. Мощно, могуче вздыхала счастливая Русь и дарила богатство и счастье.
   Вправо, немного на отшибе, в тенистых купах кудрявых дубов и круглых лип, на небольшом пригорке над рекой, стоял одноэтажный дом старой русской архитектуры, с колоннами по фронтону, с высокими окнами, со спущенными зелеными ставнями.
   У крайней хаты высокий мужик лет тридцати пяти наливал из каменного водопроводного крана ведра. Он был босой, с белыми чистыми ногами, мягко стоявшими на мокром песке, в сероватых длинных штанах и рубашке, подпоясанной цветным пестрым поясом. На голове густо росли расчесанные на две стороны волосы, остриженные в кружок. Он напомнил Эльзе картину "Крючник", которую писал Коренев незадолго до их отъезда из Берлина.
   Курцов выдвинулся вперед и развязно спросил:
   -- Псковские?
   -- Псковские, -- отвечал мужик.
   -- И я псковской, -- сказал Курцов.
   -- Храни Бог, -- сказал мужик. -- Откеля идете? Не по-нашему, православному, одеты. Ишь, усы поскоблили, бороды обрили, а бабы в юбках каких коротких, колени видать. Не по-нашему. Из Неметчины, что ль?
   -- Из Германии, а только мы русские, -- сказал Коренев. -- Где здесь Шагин живет?
   -- Шагин? -- переспросил мужик. -- А на что вам Шагин? Кто вам его указал?
   -- Семен, мальчик, пастух, -- сказал Коренев.
   -- А... а... Сеня. Вы его, значит, возле леса повстречали. За порубежной заставой. Ну, что ж, коли указал, пойдемте. Я вот он и есть -- Шагин. Устали, поди-ка? Что, у вас в Неметчине-то, видать, не сладко живется? Свобода-то надоела, что ль?
   -- А что? -- спросил Бакланов.
   -- Да что? Не первые вы, -- сказал Шагин. -- За лето через наше село человек до тридцати пройдет. И все в Бога не веруют. Вы-то тоже, поди, неверующие?
   Опять, как и на вопрос мальчика, промолчали. В Германии гордо кричали, и спорили, и шумели, и хулу на Бога творили, и смеялись, а тут примолкли. Синее ли небо, широкое, бездонное, на котором облака золотые бродили, ширь ли бескрайняя, тишина ли звонкая, мирными звуками сельского труда нарушаемая, мужик ли этот высокий, рослый, могучий, красивый, который с Бога начал, Богом и кончил, подействовали на них, но только здесь было совестно не верить; здесь, где кругом залегла прекрасная, богатая земля, где все росло, ширилось, где ласково отовсюду видная, точно посылающая привет всеми своими пятью голубыми головами, стояла церковь, где мерно звонил колокол -- было до очевидности ясно, что есть Бог, что только безумец может отрицать Его существование.
   -- Ну, пойдемте ко мне, -- сказал мужик. -- И голодны, чай, и устали. Изба у меня большая, накормить есть чем. Пожалуйте.
   -- Вы, товарищ, не беспокойтесь. Мы за все заплатим, -- сказал Дятлов.
   Мужик строго посмотрел на Дятлова.
   -- Эх! Барин, -- сказал он, -- оставь это проклятое слово... Оставь! От дьявола оно. Спроси моего отца, он тебе разъяснит его. Зовут меня Федором, а по отцу Семенычем. Не хочешь по имени величать -- низок я тебе -- зови просто "брат", ибо хоть и не крестьянин ты, -- а все мы братья, потому любовь к тому обязывает... Обязывает, -- настойчиво и внушительно повторил он... А денег мне ваших не надо. Слава Христу и Великому Государю, есть чем накормить. Не обездолите.
   Он забрал ведра и прошел в калитку и через сад к избе и пригласил следовать за собою.
  

XX