Главная

ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
Ссылка: 
http://monarhist.info/node/309
  
   Она была в длинной белой, ниже колен, рубахе из простого полотна. Каштановые волосы были распущены, перевязаны прядью под затылком и падали волнистым пухом на спину. Босые, загорелые, маленькие ноги мягко ступали по песку. Лицо было раскрасневшееся от сна, с мило набегающими на лоб завитками волос, с еще сонными глазами, черными от большого непроснувшегося зрачка и густых, кверху загнутых, ресниц. Гибкой, легкой походкой, как горная серна, без малейшего усилия ступая по земле, как бы не касаясь ее, держа в руке большую плетенку с зерном, она подошла к курятнику и открыла сквозные двери.
   --Цып, цып, цып, -- говорила она ласково и бросала полными горстями зерна на землю.
   И сейчас же все население курятника всех цветов и возрастов высыпало на двор и пестрым ковром, как стекла калейдоскопа, окружило стройную белую девушку. Грунюшка наклонялась, рассыпая зерна, гладила своих любимцев, ловила и целовала маленьких желтых цыплят, отбивала от них жадных уток. Весь левый угол двора наполнился птицей. Черная крупная наседка, окруженная одиннадцатью крошечными цыплятами, сильными, крепкими ногами, точно расшаркиваясь, разгребала песок, откидывала зерна, и цыплята кидались толпой, ловя желтыми клювами отброшенное зерно. Пестрая утка хотела подойти ближе к этому семейству. Наседка злобно кинулась на нее и хватила в бок, и утка, переваливаясь, отбежала в сторону, недовольно крякая. Стадо гусей, серых и белых с оранжевыми клювами, важно переваливаясь и гогоча, прошло к воротам.
   --Пить? Гусики милые! Петр Петрович, пить? -- обратилась Грунюшка к гусям, и они громко ответили ей дружным гоготаньем и захлопали, охорашиваясь, крыльями.
   Грунюшка пошла за дом, и скрипнули тесовые ворота.
   Барбос давно уже стоял, виляя хвостом, точно ожидал ласки, и едва отошла Грунюшка от ворот, пропустив гусей, как он кинулся к ней клубком и прыгал, теребя ее рубашку.
   --Сейчас, Барбос Иваныч, сейчас. Сегодня косточки будут, -- сказала, лаская его, Грунюшка.
   Кошка появилась откуда-то и шла, пожимаясь, горбя спину и подняв султаном хвост, и мяукала, точно говорила слова привета.
   --А, Марья Максимовна, и вы появились? Где пропадали ночку? Опять мышек в полях ловили?
   Каждому животному она находила слово ласки.
   На конюшне услышали ее голос и нетерпеливо стучали копытами лошади, точно хотели сказать: "Душно нам, пить!" Свиньи хрюкали и визжали, и корова кричала "м-му-м-мы, м-мы", ожидая удоя.
   Петух ходил между черных кур, встряхивался золотой грудью, поднимал голову с алым гребнем и кричал что есть мочи:
   --Как хорошо!.. Как хорошо-о!..
   Грунюшка носилась среди всего этого птичьего царства, открыла двери конюшни, носила туда воду, подала на вилах охапку свежего сена, открыла коровник, и теплый запах навоза и молока вместе с паром пошел по двору. Грунюшка исчезла в коровнике, и оттуда раздались плавные звуки журчащего потоками молока. На улице послышались рулады пастушьего рога. Коровы мычали, блеяли овцы. Грунюшка выпускала своих из коровника, и они шли, тихо мыча, к воротам, за ними толпой бежали овцы.
   Первые потребности животного царства были удовлетворены, все, что осталось, жевало, чавкало, рыло клювами, все насыщалось, щуря глаза и наслаждаясь теплом.
   Грунюшка подняла рубашку выше колен, подвязала ее шнурком, обнажив белые с половины икры ноги, подтащила тачку и стала лопатой выгребать навоз из коровника. И в этой грязной работе, раскрасневшаяся, с выбившимися на лоб и щеки черными космами волос, с мечущейся по спине, как темная грива, распущенной косой, она казалась еще прекраснее.
   "Настоящая Геба, -- думал Бакланов, -- богиня земли и плодородия". Сладкая истома сжимала сердце, и если вчера он еще мог сомневаться, любит ли он ее или нет, то теперь, глядя на ее сильный стан, на упругие движения ног, он чувствовал, что любит до боли.
   В избе стучали посудой, гремело железо, кололи дрова.
   Отец Грунюшки, Федор Семенович, в рубашке навыпуск и суконных портах, обмотанных онучами, и по-будничному в лаптях, вышел на двор. Он был умыт, причесан. В руках он держал бумагу.
   --Груня, Грунюшка, -- позвал он ее, -- почитай, что в приказе писано. Есть что до меня аль нет, я без очок-то не вижу.
   Груня подошла к отцу и взяла бумагу.
   --"Приказ N 218, -- прочитала она, -- селению Котлы. Напоминается, батюшка, что завтра Усекновение главы Иоанна Предтечи и сегодня в шесть часов вечера будет отслужена всенощная... А дальше... Все не до нас... Со второго десятка выслать двух рабочих с подводами для возки хлеба на станцию железной дороги. Крестьянину Ивану Шатову объявляется от имени родины и государя выговор за появление в нетрезвом виде на деревенской улице". Все не исправится Ванюха-то, батюшка. Озорной.
   -- Дрянь человек, -- сказал Шагин. -- Дождется он, что его на работы отправят...
   -- Вам, батюшка, благодарность, -- краснея, сказала Грунюшка, и глаза ее засияли счастьем, -- за христиански-радушный прием путешественников.
   --Ну, это ни к чему, -- улыбаясь сказал Шагин, -- сами понимаем свой долг перед Господом, царем и родиной. Что, встали господа-то?
   --Не видать, -- сказала Грунюшка.
   --Ну, ступай, Груня, умывайся да одевайся. Скоро чай пить будем, гостей поить. Мать самовар уже наставила, хлеба вынимает, а я запрягать буду, за сеном поеду с Сеней.
   Грунюшка поставила вилы в сарай и ушла, и Бакланову показалось, что солнце померкло на небе и скучным стал наступивший день.
   --Как хорошо-о! -- пропел петух.
   --И ничего хорошего, -- сказал Бакланов и пошел в сени умываться.
  

XXXI