ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
  
   В рейхстаге появление Клейста на трибуне вызвало бурные овации. Уже кое-какие слухи проникли в газеты. "12 Ур Миттаг" поместил обширное интервью с профессором. В нем, однако, Клейст умолчал о том, какой образ правления сейчас в России и как сильна еще обида, а вместе с ней и ненависть к немцам в русском народе за прошлую поддержку большевиков. На все вопросы расспрашивавшего его газетного сотрудника он заявил, что о подробностях он доложит только перед главой правительства в рейхстаге.
   Его доклада особенно нетерпеливо ожидали левые партии и коммунисты. Их газеты написали, что в России продолжает оставаться у власти III Интернационал и что ему удалось, отгородившись от капиталистических стран, устроить действительный рай на земле. "Теперь, -- писало "Rothe Fahne", -- настал день, когда Германия должна перейти навсегда и бесповоротно во власть коммунистов и соединиться с красной Россией".
   Рукоплескания, приветствовавшие Клейста, смолкли. В полном молчании обширного зала Клейст с двумя помощниками-студентами расставлял какие-то мудреные приборы и налаживал проекционный фонарь особенного устройства. Все привезенное им из России.
   Теперь его разглядывали.
   Почему он был без красного банта? Даже не было красной гвоздики в петлице его черного сюртука. Почему не шустрые, лохматые немецкие "комсомольцы" помогали ему, а работали скромные студенты в шапочках цвета Deutsche National Partei? В петлицах у них были противомасонские значки.
   В левой, большей части рейхстага, сначала послышался шепот. Задавали друг другу вопросы, шептались. Этот шепот стал переходить уже в довольно громкий ропот, когда в ложе правительства появился президент -- кожевник, и члены правительства, и соседняя ложа наполнилась представителями иностранных держав.
   Председатель рейхстага встал и позвонил в колокольчик. В установившейся тишине прозвучал его торжественный голос:
   --Слово принадлежит товарищу профессору Карлу Феодору Клейсту, члену Deutsche National Partei, депутату Шарлотенбурга. Он доложит нам о своей поездке "за чертополох" и о том, что он там нашел.
   Вместо ожидаемой речи в зале было погашено электричество, тихо зашипел проекционный фонарь, и на экране одна за другой стали появляться, как в кинематографе, оживленные раскрашенные картины.
   Село Большие Котлы, крестьянская изба -- полная чаша, поезда новой системы с крылатыми вагонами, храм -- памятник на крови, рыбный рынок на Сенной, толпы нарядного народа, богато одетые войска в Зимнем дворце -- все это шло, сменяясь одно другим и показывая довольную, сытую, красивую и счастливую жизнь. От глаз левой стороны рейхстага, однако, не ускользнуло, что на домах не было красных флагов, но тихо реяли бело-сине-красные национальные русские знамена, не могли не заметить они, что перекрещенный серп и молот, так похожий на еврейский иероглиф, везде был заменен двуглавым российским орлом с тремя императорскими коронами. И стали раздаваться недовольные возгласы:
   --Довольно!.. Долой эти детские игрушки!..
   --Что нам кинематографические макеты показывают!
   --Мы не в Ufa-Palast'e, а в рейхстаге.
   --Будет морочить ерундой. Мы и не такие чудеса в "Метрополисе" видали...
   Шум становился громче и грознее. Клейст дал свет. Он был бледен, но спокоен. Он достал с пола большой чемодан, и его помощники понесли в депутатские ряды мешочки со вновь открытыми в России полезными элементами. Клейст начал серьезную, почти ученую речь о достижениях русского ума. Он говорил о "водии", которым будут орошать пустыню Гоби, обращая ее в плодороднейшие земли, он рассказывал об огнеупорных составах, покрывающих крестьянские избы.
   --Под ними не горит и солома... Россия полна чудес. Я привез вам показать лишь одну тысячную тех великих изобретений, что мне пришлось повидать за мою поездку.
   Его перебил голос с места. Лохматый, черный еврей, депутат от лейпцигских рабочих, спросил:
   --Чем объясняете вы, товарищ, что там так опередили в научной технике Европу? Что же, мозги у них другие?
   --Там работают... Там не мешают работать... Там не дети, а взрослые, -- сказал Клейст.
   --Что же, таки, по-вашему, у нас пустяками заняты? Печальная улыбка легла на лицо Клейста.
   --Господа, -- сказал он. -- Чем занимались Европа и Америка после Великой войны? Матч между Карпантье и Демпсей, -- то есть простое мордобитие, -- волновал весь мир более полугода и привлек миллионы зрителей. Состязание футбольных команд раздуваются до мирового значения событий. Каждый год в память Сакко и Ванцетти, простых грабителей и убийц, устраиваются грандиозные митинги и шествия, громят магазины, бьют стекла, дерутся, избивают друг друга. Масоны крутят головы народным толпам, придумывая идиотские состязания автомобилей или гонки велосипедистов, и толпа, тупея на них, становится их послушным оружием. Наши герои?! Кинематографические артисты, голые танцовщицы, велосипедисты-гонщики, автомобилисты-рекордисты, победители футбольных и лаун-теннисных состязаний. Наши государственные люди помешаны на бридже и на хоккее, наша молодежь -- на танцах и кинематографе... Мы живем нездоровой жизнью городов, и города у нас полонили деревню. Мы вымираем. Мы создали какой-то больной демократический снобизм, и этот снобизм захватил весь народ.
   --Правильно!.. -- раздался голос с правых скамей. -- Что дала нам демократия?
   --Где новые Шарнгорсты, Мольтке и Бисмарк?
   --Кого дала на смену Шиллеру и Гете наша литература?
   --Где наши изобретения? Человек-ракета, полетевший на Луну и не вернувшийся, -- вот наши изобретения!
   И опять, заглушая нараставшие возгласы с мест, прокричал еврей:
   --Что же их так переменило? Почему же при товарищах Сталине, Троцком и Бухарине они ничего не имели?
   --Там произошла коренная перемена образа правления, -- сказал Клейст.
   Несмотря на то, что в рейхстаге стоял шум от разговоров, перебранки депутатов и выкриков с мест, эти слова заставили сразу всех насторожиться, примолкнуть, и в наступившей тишине сначала раздался настойчивый выкрик еврея-депутата:
   --Какая это перемена?
   --Нынешней Россией, -- чеканил слово за словом Клейст, -- самодержавно правит Его Императорское Величество государь император всероссийский Михаил II Всеволодович, поручивший мне...
   Но дальше Клейсту не пришлось продолжать. Все поднялось с мест, все кинулось к трибуне, проекционный фонарь был смят, Клейсту угрожала смертельная опасность. Свистки, вой, крики, револьверные выстрелы, шум драки, падение тел -- никогда еще заседание рейхстага не обращалось в такую дикую свалку, в такой грозный ропот недовольства. Председатель неистово звонил, наконец надел цилиндр и вышел из зала. Заседание было прервано.
  

XXVII

  
   Лишь много-много позже, уже глубокой ночью, когда убитые и раненые в свалке депутаты были вынесены, зал прибран от обломков пюпитров, и все левые разошлись, чтобы созывать митинги протеста, в присутствии небольшой группы членов Deutsche National Partei, баварцев и католиков, Клейст закончил в мертвой тишине свой доклад.
   Он не скрыл, что сначала безумное объявление России войны императором Вильгельмом нарушило вековую традиционную дружбу русского и германского народов, потом присылка большевиков в запломбированном вагоне заставила содрогнуться всю Россию, но вера в силу немца все еще была сильна. Русские надеялись, что немцы поймут сущность большевизма и помогут России освободиться от интернациональной сволочи, правившей Россией. Этого не случилось. Напротив, Германия до последних дней поддерживала и помогала большевикам.
   --Вряд ли русский народ когда-нибудь это простит, -- сказал Клейст и замолк.
   Тишина царила в зале. Тускло горели, точно усталые, лампочки. Долгая зимняя ночь была над городом. В окна виднелись зарева пожаров. Телефон передавал, что коммунисты столкнулись с отрядами Stahlhelm'a (Стального шлема (нем.)).
   Клейст поднял голову.
   --Меня обнадеживает и меня ободряет одно, -- наконец сказал он. -- Все государства Европы и Америки, все без исключения, сделали так много зла России, что там общая ксенофобия. Мы не хуже других. Но мы, как сказал мне государь император, -- соседи. Это соседство дает нам возможность надеяться на то, что нам удастся столковаться с русскими, если...
   Он опять замолчал. Звуки орудийной и пулеметной стрельбы, треск ручных гранат на окраине города становились сильнее.
   Старый депутат Ганновера попросил слова и взошел на трибуну.
   Ему было восемьдесят лет, но он был крепок и тверд, как дуб. В дни своей молодости он сражался в армии Гинденбурга против русских и был участником знаменитой битвы у Танненберга. Он был аристократом по рождению и правым по убеждениям, но его уважали за горячий патриотизм и прямоту и твердость убеждений.
   --Я договорю мысль почтенного доктора Клейста, -- сказал он. -- Никогда народ не может сговориться и дружить с народом. Слишком много мнений, слишком много голов. Дружить и жертвовать своими самолюбиями во имя общего дела могут только коронованные монархи. И Германии надо искать такового.
   Старый воин прислушался к шуму боя.
   --Германия ищет его сейчас. Stahlhelm заговорил!.. Он найдет нужное имя, он скажет то великое слово, которое спасет и возвеличит Германию...
   Он поклонился и тяжелыми шагами сошел с трибуны при полном молчании рейхстага.
   Депутаты ждали, чем кончится война Германии с III Интернационалом.
  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I