САМОДЕРЖАВИЕ И АБСОЛЮТИЗМ

В господствующей теперь у нас путанице понятий, касающихся некоторых основных вопросов публичного права, особенно настойчиво выступают, во-первых, категорическое утверждение, что парламентаризм есть высшая форма конституционализма, что он является «венцом конституционного строя»1, и во-вторых, полное отождествление самодержавия и абсолютизма, рассматриваемых как синонимы до такой степени, что «отождествители» считают даже излишним останавливаться на анализе словообразования русского термина самодержавие, как будто это только простой перевод на русский язык иностранного слова «абсолютизм».

Оставляя до другого раза подробную критику утверждения у нас, нашими публицистами, что парламентаризм есть высшая, то есть наиболее совершенная форма конституционализма, я ограничусь здесь указанием только на то, во-первых, что западноевропейские публицисты далеко не все являются панегиристами парламентаризма, предсказывая ему даже крушение в близком будущем благодаря его несовершенствам2, и во-вторых, что наши превозносители парламентаризма вынуждены, однако, прибегать к разным ограничительным оговоркам, к числу которых относится, например, указание на то, что парламентаризм находится-де пока в стадии становления, то есть гегелевского «werden»3.

Здесь я остановлюсь только на критике заведомо ошибочного и весьма вредного отождествления русского самодержавия с западноевропейским абсолютизмом. Такое отождествление тем более недопустимо, что, в сущности, русский термин самодержавие непереводим на иностранные языки, как, например, непереводим также на иностранные языки английский термин seifgovernment, отнюдь не тождественный с самоуправлением, на что в свое время совершенно основательно указывал Рудольф Гнейст в своем капитальном труде о государственном устройстве и внутреннем управлении в Англии. В непереводимости этих терминов нет ничего удивительного, ибо такова неизбежная участь всех вполне самобытных понятий и учреждений. Кроме того, отождествители самодержавия и абсолютизма как бы совершенно упускают из виду, что оба эти понятая эволюционировали в своем осуществлении в жизни. Признавая бесспорными самобытные, национальные черты самодержавия, не следует упускать из виду, что и абсолютизм, как форма государственного устройства, представляет также национальные черты, выработавшиеся исторически, вследствие чего, например, английский абсолютизм Стюартов, не помешавший укорениться самоуправлению в этом государстве, не был тождествен с централизационно-бюрократическим абсолютизмом Бурбонов, а французский — с германским. Равно как и исторически выработавшийся абсолютизм французских королей имел совсем другой характер, чем революционный фактический абсолютизм обоих Наполеонов. Таким же образом и русское самодержавие Царей Ивана Грозного и Алексея Михайловича и Императора Николая I, по существу своему, по принципу, лежащему в его основании, и по господствовавшим влияниям является существенно различным. Следовательно прямой обязанностью отождествителей понятий о самодержавии и абсолютизме прежде всего было бы указание на то, о каком самодержавии и о каком абсолютизме говорят они, ибо в таком только случае, быть может, в иные исторические моменты, извращенное самодержавие могло бы оказаться тождественным с подлинным абсолютизмом. А так как они этого не делают, то и к ним целиком относится тот упрек, который делает Альфред Фулье, в своей «La propriete sociale», социалистам и либерально-экономической школе, обвиняя их в абсолютности их выводов, тогда как наука и политика обязаны своим развитием истинам относительным, относительным положениям, сообразующимся с наличными условиями. Абсолютные истины или положения, говорит он, суть лишь фикции ума, делающиеся относительными, как только прилагаются к действительности. Так, например, абсолютно верно, что прямая линия составляет кратчайшее расстояние между двумя точками; но в приложении к действительности это верно лишь относительно, в зависимости от условий.

На существенное различие между самодержавием и абсолютизмом указывал уже в начале XVIII века Иван Тихонович Посошков в своей замечательной рукописи «Книга о скудости и богатстве», сравнивая абсолютную королевскую власть на Западе с самодержавной цар¬ской властью в России4, причем в заключение он говорит: «У нас самый властительный и всецельный Монарх, а не аристократ, ниже демократ». Но еще выпуклее выступает это различие, если мы сопоставим воззрение на царскую власть Посошкова с воззрением на королевскую власть его предшественника, Крижанича. Крижанич, выходец из Хорватии, был славянин, но не русский человек, и образование свое он получил на Западе. И вот он в своей записке (явканец), представленной царю Алексею Михайловичу, трактует о короле как о наивысшем администраторе, не связанном какой-либо ответственностью, причем народ в отношении к этому королю является как бы воском, из которого он может лепить все что ему угодно5. Посошков же, утверждая, что «яко Бог всем светом владеев, так и Царь в своей державе имеет власть», в то же время многократно указывает на то, что народ дан Царю Богом для попечения о благе этого народа, и относительно исполнения этой своей обязанности он повинен дать ответ пред Господом Богом. Говоря о крестьянах, он указывает, что Царю следует паче помещиков беречь крестьян, так как помещики владеют крестьянами временно, а Царю они вековые, и «крестьянское богатство — царственное, а нищета крестьянская — оскудение царственное».

Ошибочность отождествления самодержавия и абсолютизма явствует также и из словообразования, указывающего на различное происхождение, на различное содержание, на различный смысл этих двух терминов. Термин самодержавие слагается из двух слов, — само (сам) и державие (держава), причем два эти слова до такой степени неразрывно связаны между собой, с преобладанием, однако, второго слагаемого, что, по-видимому, слово сам понималось иногда в древнерусской письменности как держава, то есть власть, управление, как на это указывают архаические слова самечи, самочии, самечия, встречаемые еще в XI веке, в переводе пророческих книг Ветхого Завета сделанном Упырем Лихим: «Изыде к нему (послу Ассирийского царя, Рапсаку) Елиакым Хелкиев самечи (домостроитель царя Езекии)», «поусти (посла Езекия к пророку Исаии) Елиакима самечию» с. 36,3, 37,21. Слово само (сам) кроме общеизвестного значения означало также высшую степень чего-либо, на что мы имеем, между прочим, прямое указание в Псковской летописи, в которой, повествуя о моровом поветрии в Пскове, в половине XV века, летописец говорит, что мор начался в первых числах сентября, а «сам напор», то есть высшая степень напряжения этого морового поветрия, произошел в ноябре, в Филиппов пост. Державие (держава) означает власть, правление. «Держати землю» значит править ею, государить, уставлять наряд, охранять мирный уклад земской жизни, вследствие чего за нарушение этого мира князю уплачивалась пеня.

Отсюда, из состава слова самодержавие, ясно, что этим термином определяется высшая, неограниченная верховная власть, рядом с которой нет и не может быть никакой другой равнодержавной власти. Так понимался этот термин еще в XI веке, как это явствует, например, из «Изборника» Святослава 1073 года, в котором сказано, что разум — это «самодержец страстей», а в Церковном словаре протопресвитера Алексеева именно в этом смысле поясняется, что «самодержец страстей (это тот), который владеет страстями, а сам от них не обладаем». В таком же смысле понимается и монарх как самодержец. Волынская летопись называет монарха самодержцем и, согласно с этим, в ней Роман Галицкий «самодержец всея Руси», Миндовг— «самодержец всей земли Литовской». Казимир Польский в своей грамоте 1341 года титулует себя вечным самодержцем своего королевства. Что же касается воззрений народа на самодержавную власть Царя и Государя, то они достаточно ясно выступают в таких, например, народных изречениях, как «Бог на небе — царь на земле», «Без Бога свет не стоит— без Царя земля не правится», «Не Москва Государю указ, а Государь Москве» и т.п.

Несколько иначе и едва ли в полном согласии с укоренившимся народным воззрением понимают слово самодержавие наши лексикологи. В Академическом словаре мы находим следующее определение: «Самодержавие — власть самодержца, управление самовластное государством, Верховная Власть, самовластно, не завися ни от кого, управляющая». В Толковом словаре Даля сказано: «Самодержавие — управление монархическое полновластное, неограниченное, независимое от государственных учреждений, соборов или выбранных от земства чинов».

Наконец, и это самое главное, народное правосознание совершенно ясно и определенно поставило самодержавие в неразрывную связь с религией, и не с религией вообще, а именно исключительно только с православным христианским вероисповеданием. В «Утвержденной Грамоте» прямо указывается, что самодержавие не есть создание рук человеческих, а является даром Божиим: «Сам Бог вложил в сердца людей едину мысль и утверждение». Это народное воззрение отчасти нашло себе отражение и в ст. 4 и 63 наших Основных Законов, в которых незыблемо установлено, что «Император, Престолом Российским обладавший, не может исповедовать никакой иной веры, кроме православной» (ст. 63), и что подданным этого Императора повиноваться Ему «не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает» (ст. 4). Но еще более совершенно определенно и ясно выразилось народное и церковное воззрение на сущность и значение самодержавия в молитве, которую Государь обязательно произносит при священном обряде коронования и которая целиком включена в свод Законов Российской Империи. В примечании 2 к ст. 58 Основных Государственных Законов, в I т. Свода Законов Российской Империи сказано: «Император, пред совершением сего священного обряда, по обычаю древних Христиан¬ских Государей и Боговенчанных Его предков, произносит вслух верных Его подданных символ Православно-Кафолические веры и потом, по облачении в порфиру, по возложении на Себя короны и по восприятии скипетра и державы, призывает Царя Царствующих в установленной для сего молитве, с коленопреклонением: да наставит Его, вразумит и управит, в великом служении, яко Царя и Судию Царству Всероссийскому, да будет с Ним приседящая Божественному престолу премудрость, и да будет сердце Его в руку Божию, во еже вся устроити к пользе врученных Ему людей и к славе Божией, яко да и в день суда Его непостыдно воздаст Ему слово».

В эту молитву, коленопреклоненно и всенародно произносимую самим Государем, вошло все содержание самодержавия, каким оно должно быть и как оно исторически зародилось, выработалось и укоренилось в сознании народа. Самодержавие есть служение, и служение великое; оно заключает в себе полноту власти, «яко Царя и Судию»; оно Божественного происхождения, «да будет с Ним приседящая Божественному престолу премудрость»; оно осуществляется по воле Божией, «да наставит Его, вразумит и управит» и «да будет сердце Его в руку Божию»; оно должно служить пользе народа и славе Божией; оно ответственно пред судом Божиим.

При чем же тут западноевропейский абсолютизм, в основании которого принципиально лежали tel est Notre bon plaisir и абсолютная безответственность! Божественное же начало признавалось только в отношении к установлению власти, а не к осуществлению ее!