Первенцы измены
В «Русской правде» мы читаем: «Духовные лица суть чиновные особы,.. как и все вообще чиновники, занимающие какие-либо должности в государственном правлении». О свободе вероисповеданий в условиях декабристской республики говорит и то, что по плану Пестеля «впредь никто не мог бы поступать в монахи раньше 60-го года рождения». Монастыри, эти живые источники Православной веры, должны были быть превращены фактически в «дома для престарелых».
Как Союз спасения, так и Союз благоденствия брали сначала предлогом освобождение крестьян, и члены Общества даже приносили клятвенное обещание, что, когда им придется владеть крестьянами, они тотчас же отпустят их на волю. Однако никто из декабристов не сдержал эту лицемерную клятву.
Мы знаем, что только Якушкин, владевший родовым имением, предложил своим крестьянам отпустить их на волю, но с условием, что землю он оставит себе; другими словами, предложил им батрачество. На это крестьяне ответили ему решительным отказом: «Мы ваши, а земля наша». Александр же Тургенев для своих дел и дел своего брата Николая продал их родовое имение, а с ним и крестьян, населяющих его. Николай Тургенев (иллюминат, член ложи «Избранного Михаила») знал это, однако не воспротивился продаже.
Примечательным является план декабристов в отношении территориальной целостности и государственного устройства России, а также пресловутого национального вопроса.
Пестель собирался отделить от Российской империи все народы, пользовавшиеся когда-либо политической самостоятельностью. А это как раз все та же Польша (причем с русскими, малорусскими и белорусскими землями, которые были некогда «приобретены» у России Речью Посполитой), Литва, Финляндия, Бесарабия, Грузия. Те же идеи разделяли и другие декабристы, например, подпоручик Полтавского пехотного полка Михаил Бестужев-Рюмин, генерал Алексей Юшневский.
Трудно сказать, собирались ли они «дать волю» кому-нибудь еще, но и без того ясно, что погром Империи был бы равносилен большевистскому.
Для иудеев Пестель создал такой план: собрать их всех, более двух миллионов человек, в одном пункте и под прикрытием русских и польских войск репатриировать в Палестину. Чем не первенец борьбы за «создание национального очага»?
Азиатские же народы России ждала совсем другая судьба. Например, населяющих декабристскую республику киргиз-кайсаков, по мнению Пестеля, следовало обрусить, причем обрусить силой.
В соответствии с проектами декабристов столичным уделом назначалась Нижегородская губерния. Нижний Новгород должен был стать столицей Российской республики под названием Владимир. Нынешний же Владимир должен был называться Клязьминым, так как стоит на реке Клязьме.
Перекликается с более поздней тягой к переименованиям еще одно намерение первых революционеров. В подлиннике Русской правды прилагается карта новых уделов, в которой одной из десяти областей числится Чудская с областным городом Петербургом, под названием Петрограда, как знать, может быть впоследствии подлежащим переименованию в Пестельград.
Да, трудно даже представить себе, что было бы с Россией, если бы декабристам немногим менее чем за столетие до трагедии тысяча девятьсот семнадцатого удалось посвятить Отчизне свои «души прекрасные порывы».
Не хуже целей декабристов об их нравственном облике и, соответственно, характере проектируемого ими режима говорят те средства, которые применялись или должны были применяться для «освобождения» России.
Согласно запискам князя Трубецкого: «План действия был основан на упорстве солдат остаться верными Императору, которому присягнули (Константину)».
Провоцируя своих подчиненных, декабристы сначала вызывали слухи о возможном отречении Константина, а затем заставили солдат защищать Константина и его «жену Конституцию» для своих целей. Так, например, Михаил Бестужев и князь Щепкин-Ростовский обманули солдат в Московском полку, говоря, что Константин Павлович, которому солдаты уже присягнули как Императору, и Великий Князь Михаил Павлович арестованы и находятся в цепях и что солдат якобы собираются силой заставить присягать вторично.
Потрясает своей откровенностью рассказ Николая Бестужева (член ложи «Избранного Михаила») о том, как готовилось выступление, когда стало известно о смерти Императора Александра I: «… Рылеев, брат Александр и я… решились все трое идти ночью по городу, останавливать каждого солдата, останавливаться у каждого часового и передавать им словесно, что их обманули, не показав завещания покойного Царя, по которому дана свобода крестьянам и убавлена до 15 лет солдатская служба».
Поручик л.гв. Гренадерского полка Сутгоф уже после принесения присяги Императору Николаю Павловичу, призывая солдат к бунту, говорил им: «Вот со мной ваше жалованье, которое раздам не по приказу».
Еще до выступления Якубович, именем которого до сих пор называется одна из петербургских улиц, говорил, что надобно разбить кабаки, позволить солдатам и черни грабеж, потом вынести из какой-нибудь церкви хоругви и идти ко дворцу.
Вот такая кристальная честность «рыцарей духа», знавших, что наказание в случае неудачи будет суровое, но, тем не менее, поведших за собой солдат, соблазнив «малых сих», не способных разобраться, во что их втянули обманом. И это подставление под наказание нескольких тысяч человек из народа преподносится до сих пор как деяние, совершенное «ради народа», ради его «освобождения». Что ж, подобный цинизм вполне закономерен для тех, чей вождь (Павел Пестель) утверждал, что «солдат должен быть всегда «безгласным, и совершенно безгласным». Солдаты, а ведь это тот же русский народ, были для них лишь «человеческим материалом». Чудовищной иллюстрацией презрения «борцов за светлое будущее» к своему народу является свидетельство капитана Майбороды: «Полковник Пестель то ласкал рядовых, то вдруг, когда ожидали покойного Императора в армию, подвергал их жестоким и, вероятно, незаслуженным наказаниям. «Пусть думают, - говорил он, - что не мы, а высшее начальство и сам государь являются причиной излишней строгости».
Столь же малощепетильны в вопросах честности были декабристы и в отношении к своим товарищам по заговору. Так, Оболенский и Рылеев знали, что еще до выступления об их заговоре известно правительству через письмо к Императору подпоручика Егерского полка Якова Ивановича Ростовцева. Он сам, желая остановить декабристов, отговорить от выступления, сказал, что 12 декабря доложил Государю о готовящемся действии, и принес Оболенскому копию письма Николаю Павловичу. Несмотря на это, и Рылеев, и Оболенский, и Бестужев решили скрыть от своих товарищей провал заговора.
Жрецы декабризма во чтобы то ни стало требовали кровавой жертвы во имя революции и от солдат, полностью сбитых с толку и цинично обманутых игрой на верноподданнических чувствах, и от своих товарищей, не знавших, что о заговоре уже известно властям.
Помимо вышеизложенных примеров, о том какая судьба была уготована России будущими «узниками совести», говорит поведение следующих декабристов:
· князя Оболенского, поразившего штыком сзади графа Милорадовича – героя войны 1812 года, участника 55 сражений;
· князя Щепкина-Ростовского, ранившего своего бригадного командира генерала Шеншина, полкового командира генерала Фредерикса, полковника своего полка Хвощинского, унтер-офицера Мосеева и гренадера Крассовского, по его же приказу при следовании по улице нижние чины избили прикладами полицейского офицера;
· отставного поручика Каховского, стрелявшего в великого князя Михаила Павловича, генерала Воинова и намеревавшегося убить и других верных долгу, смертельно ранившего графа Милорадовича и полковника Стюрлера, а также ранившего свитского офицера;
· коллежского асессора Вильяма Кюхельбекера, лично стрелявшего в генерала Воинова;
· генерал-интенданта 2-й армии Юшневского, которому по служебным делам было предъявлено взыскание на сумму 326 тысяч казенных рублей;
· полковника Федора Глинки, адъютанта графа Милорадовича, передававшего Рылееву все распоряжения правительства, так что заговорщики были вовремя предупреждены о каждом распоряжении власти;
· поручиков лейб-гвардии Гренадерского полка Николая Панова и Александра Сутгофа, по команде которых солдаты открыли стрельбу по правительственным войскам, провоцируя применение против мятежного каре картечи.
Кстати, показательно, что солдаты, на полях сражений часами стоявшие под вражеским артиллерийским обстрелом, 14 декабря 1825 года разбежались после третьего выстрела.
Достойно припомнить, что декабрист генерал-майор Михаил Орлов, не стесняясь чисто уголовного характера такого деяния и, видимо, правильно оценивая моральный уровень своих «товарищей по борьбе», выступил с предложением открыть фабрику для печатания фальшивых ассигнаций.
Воистину, лжепророки узнаваемы «по делам их».
Не менее красноречиво поведение мятежников на следствии.
Существует весьма распространенное мнение, что декабристы, руководствуясь офицерскими понятиями чести, признавали лишь свою личную вину в заговоре и не давали показаний против своих товарищей. Действительность свидетельствует об обратном. Так, Пестель, будучи уже под арестом, встретив случайно князя Сергея Волконского, тоже видного декабриста, обещал ему, что не выдаст никого. Однако при первом же допросе он выдал 49 соучастников по тайному обществу, причем, выдал не только живых, но даже и мертвых.
Рылеев 14 декабря, осмеливаясь рассуждать о совести и долге честного гражданина, всего лишь через несколько часов после бунта немедленно и добровольно выдал 11 соучастников (обоих Бестужевых, Каховского, Одоевского, Сутгофа, Кюхельбекера и других), а также заявил о том, что «около Киева в полках существует общество» и, что «Трубецкой может пояснить и назвать главных». На него же, Трубецкого, Рылеев сваливал всю вину за жертвы мятежа. По его словам «причиной всех беспорядков и убийств, которые в сей день случились» была неявка на Сенатскую площадь именно князя Трубецкого.
Трубецкой, который на первом допросе, упав на колени, молил Государя о жизни, кстати, ему сохраненной, назвал руководителем Южного союза Пестеля, не зная, конечно же, о его аресте 13 декабря.
Муравьев, Бестужев и Каховский без какого-либо давления заявили, что Рылеев подстрекал их к убийству Государя.
Рылеев же эти показания, как на допросе, так и при очной ставке с Каховским отвергнул, объясняя, что последний сам вызывался на цареубийство.
