Первенцы измены

Одним из величайших мифов либеральной исторической, с позволения сказать, науки является миф о декабристах. До сих пор в сознании  большинства россиян участники восстания 14 декабря 1825 года возведены в ранг беззаветных борцов за благо народа, настоящих патриотов, кристально честных героев, бесстрашно принесших себя в жертву ради счастья Родины, ради «свободы, равенства, братства».

Однако, как это не парадоксально, провозглашающая себя ничего не принимающей на веру и все подвергающей сомнению демократическая российская интеллигенция в основной своей массе не имеет сколько-нибудь объективной информации о целях заговорщиков и средствах их  достижения, которые самым лучшим образом свидетельствуют об искренности декабристских лозунгов. Самого совпадения триединой демократической формулы с чаяниями доморощенных республиканцев оказалось достаточно для безусловного обожествления российскими либералами тех, кто, в действительности, является ни кем иным как преступниками.

А преступлений было не мало:

два военных бунта - бунт 14 декабря и бунт Черниговского полка в Белой Церкви;

предполагаемое двойное цареубийство – сначала Александра I, а потом и Николая Павловича;

решение насильственно переменить образ правления, а в целях осуществления этого плана – намеченное убийство всей царской семьи, включая, конечно, женщин и детей;

убийства и избиение верных присяге солдат и офицеров;

участие в заграничных антигосударственных масонских организациях;

вскрытие с использованием поддельной печати князем Сергеем Волконским для целей Южного общества казенных пакетов (член масонских лож «Соединенных друзей», «Трех добродетелей», в ложе «Сфинкса» имел кинжальную степень избранного брата шотландской степени, в ложе «Александра» - шотландского мастера; кроме того, почетный член ложи «Соединенных славян»); и пр.

Все это забыли; забыли и странное, по меньшей мере, поведение главарей Северного общества во время «рокового дня»; забыли, как ярый конституционалист князь Трубецкой (член масонских лож «Трех добродетелей» и Соединенных славян») валялся в ногах того, кого накануне величал "тираном"; забыли, как декабристы выдавали друг друга. Впрочем, не «забыли», а не знали. Не знали, потому что не хотели знать.

Попробуем же осветить истинное лицо так называемых «первенцев свободы».

Главной политической целью Союза благоденствия и иных тайных декабристских обществ было провозглашено, как известно, достижение представительного правления, ограничение самодержавной власти Государя. Декабристам «конституция» представлялась (хотя и очень ошибочно) панацеей против всех бед и зол. К тому же конституционные бредни были тогда «очень в моде».

Вместе с тем, «конституционный монархизм» декабристов объяснялся лишь тем, что большинство из них полагало, что Россия еще не созрела для республики. В идеале же они, в том числе Пестель (член лож «Соединенных друзей» и «Трех добродетелей», шотландский мастер ложи «Сфинкса») и Рылеев (мастер стула «Пламенеющей звезды»), предпочитали образ правления Северо-Американских Штатов, признавая оное приличнейшим и удобнейшим для России.

О том, что политическая «умеренность» была на самом деле лживой уловкой, говорит абсолютно явное (для человека с неизвращенной логикой) несоответствие между целью ограничения самодержавия и способом такого ограничения. Способы, которыми декабристы намеревались ввести в России «ограниченную монархию», исключали возможность ее сохранения вообще.

Так, согласно показаниям Матвея Муравьева-Апостола (член лож «Соединенных друзей» и «Трех добродетелей»), Рылеев разделял определение Южного общества о необходимости истребления всего Царствующего дома. По словам Александра Бестужева, Рылеев с Оболенским прямо говорили о необходимости уничтожить всю Царскую фамилию. При принятии в тайное общество Каховского, со слов последнего, Рылеев открыто объявил ему цель истребления. При этом истребление Царской фамилии, было не каким-нибудь теоретическим пожеланием, а ожидаемой и приготовляемой в самое ближайшее время задачей.          Декабристами разрабатывались совершенно конкретные планы убийства Царской семьи, осуществить которые намечалось, как стало известно из показаний Каховского, на празднике в Петергофе или в Зимнем дворце на празднике в Новый год.

Не оставили заговорщики мысль о цареубийстве и в самый день мятежа, выдаваемого многими чуть ли не за простую мирную «демонстрацию военнослужащих». Рылеев, как следует из материалов следственной комиссии, сознался, что 13 декабря, обняв Каховского, он сказал: «Любезный друг! Ты сир на сей земле, я знаю твое самоотвержение, ты можешь быть полезнее, чем на площади, - истреби Государя!»  Рылеев по показаниям Каховского говорил: «Если не истребят всей Императорской фамилии во время беспорядка при занятии дворца, то надлежит заключить оную в крепость и, когда убьют в Варшаве Цесаревича, истребить ее под видом освобождения. Если Цесаревич не откажется от престола, то должно убить его всенародно, и когда схватят того, кто на сие решится, то он должен закричать, что побужден был к сему Его Высочеством». Причем Рылеев присовокупил: «Знаешь, брат, какое это действие сделает в народе? Тогда разорвут Великого князя» (Императора Николая Павловича).

По словам члена петербургской ячейки Южного общества, поручика лейб-гвардии Измайловского полка Александра Семеновича Гангеблова, автора «Воспоминаний декабриста», во время прогулки содержащихся в Петропавловской крепости декабристов, другой декабрист, Аврамов, сообщил ему, что «ежели бы покушение на жизнь царской фамилии удалось вполне и ежели бы народ, как следовало бы ожидать, пришел бы от того в крайнее раздражение (доказательство сознательного действия вопреки убеждениям народа), то господин Пестель думал меня выдать на растерзание народу как главного и единственного виновника этой меры и тем рассчитывал успокоить народ и расположить его в свою пользу».

Таковы были в действительности «храбрость» и «благородство» революционных провокаторов.

Наиболее последовательный декабрист, Павел Пестель, заходил в своих мечтаниях еще дальше: ему представлялся кровавый бунт, провозглашение российской республики и для него, Пестеля, президентское кресло на целых десять лет!

В деталях будущего здания российской республики, нам, не понаслышке знающим, что собой представляет «социалистическая», впрочем, как уже и «посткоммунистическая демократия»,   видится что-то очень знакомое.

В своем «Наказе» Пестель предполагал создать в России после переворота жесточайшее полицейское государство. «Правительство Провидения» должно было, по мысли его автора, направлять всех «по пути добродетели» при постоянном содействии «приказа благочиния», следившего за всеми гражданами (учреждения, по описанию его способов действия и целей очень похожего на большевистское ЧК). Но «приказ благочиния» не единственная полицейская структура в декабристском обществе Пестеля – стране всеобщей «свободы, равенства и братства». По мысли Пестеля, над «приказом благочиния» должна существовать еще более властная институция – «Высшее благочиние», организованное самим диктатором декабристского правительства. Главной обязанностью этой организации была бы охрана правительства декабристов. Для выполнения этой задачи соответствующие чиновники должны были бы следить за разными течениями мысли в обществе, противодействовать враждебным учениям, бороться с заговорами и предотвращать бунты против декабристского правительства. О терпимости же «демократического правительства» к так полюбившемуся многим «плюрализму», а, следовательно, и о компетенции и методах республиканской тайной полиции можно с достаточной достоверностью судить по отношению декабристов к праву граждан, как сейчас принято говорить,  «на объединение».

Всяческие частные общества Пестель полагал необходимым после переворота «запрещать, как открытые, так и тайные, потому что первые бесполезны, а вторые вредны».

«Тайные розыски и шпионство, - как указывает Пестель, - суть… не только позволительное и законное, но даже надежнейшее и почти, можно сказать, единственное средство, коим Высшее благочиние поставляется в возможность» охранять государство. При этом число нужных жандармов для декабристского государства, высчитанное (еще в 1823 году) революционным любителем точных цифр, равнялось 112 900. Таким образом, «демократическим» жандармом должен был быть каждый четырехсотый житель империи.

Примечательно, что в 1827 году, т.е. уже после мятежа, весь жандармский корпус Империи имел численность всего 4278 человек, по одному жандарму на десять с половиной тысяч  человек. И после таких декабристских планов мы второе столетие слышим проклятья в адрес III Отделения Его Императорского Величества канцелярии (его численность при Императоре Николае Павловиче составляла от 16 до 40 чиновников), которое не идет ни в какое сравнение с планируемыми «приказом благочиния» и «Высшим благочинием» по тотальности слежки за гражданами и по широте ставимых задач сыска.

Об искренности республиканских проектов Русской правды свидетельствует то, что в ней вдруг является какой-то Государь, для охраны которого и существуют шпионы или, как Пестель их поэтично называет, «тайные вестники».

Об открытости или, если хотите «гласности» декабристской власти, а таковая является главным условием ответственности за принимаемые властью решения, говорят следующие слова «Русской правды»: «Высшее благочиние требует  непроницаемой тьмы… Государственный глава имеет обязанность учредить высшее благочиние таким образом, чтобы оно никакого не имело наружного вида и казалось бы даже совсем не существующим». Образование и состав канцелярии государственного главы  «также в тайне содержаться должны…» Тайные «вестники должны быть хорошо выбраны, никому не известны и великое получать жалование».

Очень характерным является и следующее обстоятельство. На предположение о том, что временное правительство будет действовать недолго, год или два, Пестель возразил, что таковое будет у власти не менее (!) десяти лет, которые необходимы для одних предварительных (!) мер; между тем, чтобы не роптали, можно занять умы внешней войной, восстановлением древних республик в Греции.

Столь же печальная участь, а, скорее всего, и еще более страшная постигла бы Православную Церковь в России.  Известна революционная песня, сочиненная Рылеевым, которую обязательно пели заговорщики в конце каждого своего заседания и в которой предназначался «первый нож – на бояр, на вельмож, второй нож – на попов, на святош».