Россия Николая II: факты против русофобского агритпропа

Довольно превратные представления существуют и относительно материального достатка основной массы российской элиты. Современное общественное сознание переносит на все дворянство представление о благосостоянии полутора тысяч богатейших помещиков, построивших дворцы типа Останкинского, и оказывается неспособно воспринять тот факт, что благосостояние большинства неслужащих дворян не отличалось существенно от среднекрестьянского, поскольку производимая «прибавочная стоимость» позволяла десятерым содержать на том же уровне еще только одного неработающего, а уже по 8-й ревизии (1834 г.) менее 20 «душ» имели 45,9% дворян-помещиков. К 1850 г. из 253 068 человек потомственных дворян 148 685 вообще не имели крепостных, 23 984 имели менее 10 душ и при этом 109 444 сами лично занимались хлебопашеством, хотя последнее явление вроде бы довольно хорошо известно по мемуаристике и было общим местом для современников. Вспомним хотя бы Пушкина: «Будучи беден, как и почти все наше старое дворянство, он уверял, что возьмет за себя княжну Рюриковой крови, именно одну из княжон Елецких, коих отцы и братья, как известно, ныне пашут сами и, встречаясь друг с другом на своих бороздах, отряхают сохи и говорят: «Бог помочь, князь Андрей Кузьмич, а сколько твое княжье здоровье сегодня напахало?» — «Спасибо, князь Ерема Авдеевич…»

Уже в конце XIX века среди всех потомственных дворян помещиками были не более трети, а среди служивших их было и совсем немного. Но даже если перенести это соотношение на всех потомственных дворян, служивших офицерами, то в конце XIX — начале ХХ в. помещиков среди всех офицеров не могло быть более 10–15%. Реально их было много меньше. В 1903 г. даже среди генерал-лейтенантов помещиками были лишь 15,2%, среди полных генералов 58,7% не имели никакой собственности. В целом среди офицеров лишь очень немногие обладали какой-либо недвижимостью (достаточно сказать, что среди армейской элиты — полковников корпуса Генерального штаба — никакой собственности не имели 95%). Жалованье же младших офицеров было невелико и соответствовало среднему заработку мастеровых на петербургских заводах (штабс-капитан получал в месяц 43,5 руб., поручик — 41,25, а мастеровые — от 21,7 до 60,9 руб.). В еще большей степени то же относится к гражданским чиновникам. Даже в середине XVIII в. 61,8% чиновников не имели крепостных крестьян. В дальнейшем доля беспоместных только увеличивалась. В середине XIX в. не имела собственности, например, половина чинов V класса. Даже среди верхушки бюрократии — чинов «генеральских» (первых 4-х) классов процент лиц, не имевших никакой недвижимости и живших только на жалованье, составлял 32,3% в 1853 г., 50% — в 1878 г. и 51,2% в 1902 г. (в том числе среди чинов IV класса — 75,9%).

К 1916 г. из 6149 лиц в высших чинах (в «Списках гражданским чинам первых 4-х классов» есть сведения как о полном объеме всех видов содержания, так и о владении имуществом — отдельно родовом и благоприобретенном, в том числе родителей и жены) родовую (т. е. унаследованную) землю имели всего 12% — 737 человек. Еще примерно столько же имели землю приобретенную и меньшее число, не имея земли, имело собственные дома или дачи. Но всех вообще лиц, имевших какую-либо недвижимость (в т. ч. и не имевших лично, а только за женой или родителями) насчитывалось всего 29,5%. Всех земельных собственников насчитывалось 21,8%, из которых лично владели 15,9%, а остальные по родителям и по жене. При этом от 1 до 5 тыс. десятин земли имели 6,4% от общего числа лиц и свыше 5 тыс. десятин — 1,7%. Таким образом, при наличии среди высших чинов очень небольшого числа крупных собственников (не занимавших к тому же по службе наиболее видного положения, большинство их как раз было представлено «почетными» должностями и предводителями дворянства), в целом эти лица были связаны исключительно с профессиональной деятельностью на госслужбе.

Считать сохранение помещичьего землевладения некой чертой «отсталости» социального развития России — по меньшей мере странно, поскольку если крепостное право и было здесь отменено на полвека позже, чем в Центральной Европе, то крупное и крупнейшее землевладение там даже пережили российское. Вообще же реальная цена пресловутого «аграрного вопроса», как обнаружилось после ликвидации помещичьего землевладения — 15% средней прибавки земли у крестьян (как то и было зафиксировано уже при большевиках). Что не должно бы вызывать удивления: если в 1894 г. на одну дворянскую десятину приходилось 2 крестьянских, то к моменту передела — 5,5; да и в любом случае всей пресловутой «дворянской земли», из-за которой будто бы «все произошло», более 40 млн десятин насчитать невозможно; уже в 1905 г. в европейской части России дворянские земли составляли только 13,7% от всего используемого земельного фонда (значительная часть его принадлежала государству), а к 1915-му — менее 10%.

А вот в Англии, где вообще почти вся земля принадлежала помещикам (причем в основном крупнейшим), «аграрного вопроса»… не было. Как никого особенно не волновал факт наличия Палаты лордов, социальный состав парламента и т. п. вопросы. Но о социальных реалиях иных государств публика осведомлена еще менее, чем о российских, что не мешает их постоянно «сравнивать».