ОБ УДЕРЖАНИИ И СИМФОНИИ

А вот как приветствовали св. Константина Отцы Никейского (I Вселенского) Собора: «Благословен Бог, избравший тебя Царем земли, рукою твоей истребивший идолопоклонство и водворивший через тебя в сердцах верных мир... На сем веровании в Троицу утверждается, Государь, величие твоего благочестия. Сохрани его для нас целым и ненарушимым, дабы никто из еретиков, проникнув в Церковь, не подверг нашей веры поруганию... Повели, Государь, чтобы Арий, оставив свое заблуждение, не восставал против Апостольского учения, или, если он останется упорным в своем нечестии, изгони его из Православной Церкви, да не колеблет он своим нечестием душ слабых» («Деяния Вселенских Соборов», Казань. 1859, т. 1, с. 86).

Здесь ясно признается: а) Божественное избрание Царя Константина как внешнего защитника Церкви; б) его обязанность и право содействовать ей в сохранении правой веры; в) его правомочность в соответствии с соборным приговором изгонять из Церкви еретиков.

Роль ограждающего Церковь «епископа [надзирателя - греч.] внешних дел Церкви», как назвал свое служение сам св. Константин, - преемственно перешла к следующим христианским Государям. Вот как оценивал св. Григорий Богослов сына св. Константина - Царя Констанция, изображаемого либеральной историографией исключительно как покровителя ариан. Авторитет св. Григория и тот факт, что эти слова были сказаны им несколько лет спустя после смерти Констанция, избавляют от подозрения в какой-либо тенденциозности. Об этом упоминает и сам св. Григорий:

«Стыдно было бы не сказать правды о Констанции по переселении его из здешнего мiра, когда нет и места мысли, что мы льстим, когда слово наше свободно от всякого худого подозрения... Констанций, - продолжает св. Григорий, - сам возрастал с наследием Христовым и, постепенно утверждая оное, возрастил в такую силу, что стал чрез сие именитее всех прежних царей. Он очистил пределы царства от варваров и усмирил внутренних мятежников, на одних действовал убеждением, а на других оружием. Мышца Божия руководствовала его во всяком намерении и действии... Кому из знавших сколько-нибудь Констанция не известно, что он для благочестия, из любви к нам христианам, из желания нам всякого блага, не только готов был презреть честь всего своего рода или приращение царской власти, но за нашу безопасность, за наше спасение отдал бы и самую державу, целый мiр и свою душу, которая всякому всего дороже? Никто ни к чему не пылал такой пламенной любовью, с какой он заботился об умножении христиан и о том, чтобы возвести их на высокую степень силы и славы. Ни покорение народов, ни благоустройство общества, ни сан царя царей - ничто не радовало его столько, как одно то, чтобы мы через него, и он через нас прославлялись пред Богом и людьми, и чтобы наше господство пребыло неразрушимым. Кроме прочего, рассуждая истинно царски и выше многих, он ясно усматривал, что с успехами христиан возрастало могущество римлян, что с пришествием Христовым явилось у них самодержавие, никогда дотоле не достигавшее совершенного единоначалия».

Это намек на то, что Христос родился при кесаре Августе, первом самодержце всей империи, каковой факт получил и своеобразное литургическое отражение в службе Рождеству Христову. Здесь важно свидетельство св. Отца, что православное самодержавие своим установлением обязано именно благодатному руководству Церкви, а не «традиции восточного деспотизма», как утверждают модернисты.

Относительно покровительства Констанция арианам и притеснений им православных епископов св. Григорий пишет: «Если же и оскорбил он нас несколько, то оскорбил не из презрения, не с намерением обидеть, не из предпочтения нам других, но желая, чтобы все были едины, хранили единомыслие, не рассекались и не разделялись расколами. Но простота неосторожна; человеколюбие не без слабостей, и кто далек от зла, тот всего менее подозревает зло. Посему не предвидел он будущего, не проник притворства, - и нечестие вкралось постепенно» («Творения». СПб. 1912, т. 1).

Главный вывод из этого тот, что и погрешности Констанция, как и других христианских Царей, не упраздняли значения царской власти как удерживающей мировое зло, как ограждающей Церковь. Ереси и беспорядки в церковной жизни были внутрицерковными болезнями, порождаемыми прежде всего недостойными пастырями. Доказательством этого служит отпадение в свое время большинства епископата в арианство, монофелитство, иконоборчество. Цари не придумывали ересей, а лишь увлекались иногда ими как наличным явлением церковной жизни, и случалось это чаще всего по той причине, которую выше указал нам св. Григорий: они желали церковного мира и единства больше всего, а потому часто шли за большинством епископата. Важно отметить, что почти во всех подобных случаях Цари увлекались еще не осужденными ересями, в то время, когда Церковь еще не высказала окончательно своего догматического вероопределения.

Цари же собирали и все Вселенские и множество поместных Соборов, обеспечивали их проведение и давали их решениям силу государственных законов. Без христианской государственной власти невозможно было бы собрать и провести Вселенский Собор. Вмешательство Царей в церковное управление, хотя и не всегда бывало удачным, но никогда в принципе не отвергалось церковным сознанием, впоследствии было закреплено и в византийском, и в русском законодательстве. Обосновывая это, преп. Исидор Пелусиот в середине V века писал:

«Нынешние архиереи, делая не одно и то же с прежними, и получают не одно и то же; противное же им предприемля и сами испытывают противное. Удивительно было бы, если бы, не делая ничего подобного предкам, они пользовались бы тою же с ними честью. При тех и цари, впадши в грех, уцеломудривались, а при нынешних не бывает сего и с мiрянами. Древле священство и царскую власть исправляло, когда та погрешала, а ныне ждет от нее вразумлений; не потому, что утратило собственное достоинство, но потому, что вверено оно тем, кои не подобны бывшим при наших предках. Прежде, когда священством были увенчаны жившие жизнью евангельскою и апостольскою, священство по праву было страшно для царской власти; а ныне царская власть страшна священству, лучше же сказать не священству, но тем, которые по-видимому священствуют, а своими поступками оскорбляют священство. Почему, кажется мне и царская власть справедливо делает, когда, признавая само священство Божественным, наказывает оскорбляющих его и пользующихся им недолжно» («Творения», М. 1860. Т. 3, с. 400, 410).

Усиление сдерживающих начал в церковной жизни, одним из проявлений которого служило вмешательство в церковное управление православных Царей, было следствием ослабления благочестия не только церковных пастырей "(о чем говорит преп. Исидор), но и всего I церковного народа. Именно с этим и была связана так называемая '"клерикализация" Церкви, то есть отстранение народа от выбора кандидатов в епископы и предоставление этого права только епископам данной области. Царю же предоставлялось право выбора Патриарха из трех представленных ему кандидатов. Эти и подобные им "ограждающие" решения Церковь приняла в результате горького опыта, когда массы малоцерковного народа, руководимые своими страстями и подстрекаемые злонамеренными людьми, во время выборов своих архипастырей разделялись на партии и производили беспорядки.

Относительно права православного Царя выбирать Патриарха и замещать епископские кафедры А.С. Хомяков писал: «Народ передал Царю всю власть, какою был облечен сам во всех ее видах. Государь стал главою народа в делах церковных, так же как и в делах гражданского управления. Народ не мог передать своему Государю прав, каких не имел сам. Он имел изначала голос в избрании своих епископов, и этот голос он мог передать своему Царю. Он имел право, или точнее обязанность блюсти, чтобы решения его пастырей и их соборов приводились в исполнение - это право он мог доверить своему избраннику и его преемникам. Он имел право отстаивать свою веру против всякого неприязненного на нее нападения, - это право он также мог передать своему Государю. Но народ церковный не имел никакой власти в вопросах догматического учения, общецерковного благочестия, - а потому и не мог передать такой власти своему Царю» («Сущность западного христианства», Монреаль, 1974).

Таким образом из всех областей церковной жизни «епископу внешних дел Церкви» были предоставлены определенные права только в одной, не самой важной - в области церковного управления. Эти права вытекали из обязанности Царя ограждать Церковь. Священство же «пребывало в молитве и служении слова», оставив за собой важнейшее - богословие, богослужение и благочестие. И права, предоставленные Церковью православному Царю, основывались не только на том, что он представлял народ в делах церковных, но и на том, что он давал Церкви обет верности в хранении ее веры, а сам получал от нее благодатное посвящение в таинстве Мiропомазания на Царство.

Те поместные Церкви, которые остались без ограды православного Царства, продержались очень недолго, и либо исчезли под ударами гонителей, как например, Карфагенская Церковь, Церкви Малой Азии и Ближнего Востока, либо были поглощены ересью, как например, персидская - несторианством, армянская и сирийская - монофизитством и т. д. Оказавшиеся под властью магометан остатки Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского Патриархатов сначала держались исключительно поддержкой православной Византии, откуда к ним присылали пастырей и все необходимое для Церкви, а после падения Константинополя - поддержкой Русского Царства, которое служило гарантом существования христиан в мусульманском мiре. Трудно представить, что осталось бы от восточных Церквей, если бы не постоянная военная, дипломатическая, материальная и иная помощь России.

В подобном же положении оказалась и западно-русская Церковь в пределах Польши. Никакие магнаты "спонсоры", даже такие покровители, как князья Острожские, не могли собой заменить ограждающей власти православного самодержца. Несмотря на героическую борьбу церковного народа, объединенного в братства, Православие в западной Руси неуклонно таяло, и к моменту присоединения этого края к России в конце XVIII века в основном было поглощено унией. Вновь возродилось оно только под державой Российских Императоров.

Поэтому, сколько бы ни кричали либералы, что Церковь может существовать при любой власти, история убедительно их опровергает. Да, Церковь может какое-то время жить и в условиях гонений, как может еще оставаться в живых какое-то время умирающий человек. Но как последний желает избавления от своей болезни, так и Церковь всегда желала такого устроения, когда спасающихся будут стада, а не единицы, - а этого можно достичь, только будучи огражденной властью "Удерживающего".

 

4. Симфония

Либеральные историки Церкви, полностью игнорируя роль "Удерживающего", которую играло православное Царство, сосредоточивают все внимание на симфонии Царства и священства, провозглашенной в 6-й новелле св. Императора Юстиниана, и злорадно повествуют о многочисленных нарушениях этой симфонии в византийской и русской истории. Симфонию они изображают достаточно узко, только в виде отношений Царя с епископатом или даже с одним Патриархом.