ЛОЖЬ

Скоблин в уме проверял весь своей день. Да, весь день он был при свидетелях, хотя бы при жене своей, певице Плевицкой. Он шел, и в уме своем готовил спокойные, полные достоинства ответы на все возможные вопросы. В его ушах еще звучали хвалебные речи банкета Корниловского полка, перед ним были и впечатления сегодняшнего дня. Он делал визиты, благодарил тех, кто почтил юбилей полка… Везде были льстивые, прекрасные слова, везде было уважение и преклонение перед ним… Все это прикрывало тот короткий разговор, который был у него с генералом Миллером, когда он передавал своего начальника чекистам. Это был совсем легкий осадок на том месте, где у людей обитает совесть. Но Скоблин был новый человек, закаленный в стальных тисках гражданской войны, и совесть для него была буржуазным предразсудком. Так было нужно. Расправлялись и с другими людьми. Так же спокойно, в свое время, он сдал и Кутепова, своего прямого начальника и боевого товарища. Путь к возвышению не лежит по розам, да и розы имеют шипы. Тогда все прошло гладко, шито-крыто, никто и не подумал заподозрить его. Сзади него могучим телохранителем стоит его жена: она его никогда не выдаст… Чем сильнее преступление, тем меньше вероятности, что оно будет раскрыто. Не спеша, Скоблин поднялся по лестнице, и все так же спокойно и уверенно вошел в кабинет адмирала Кедрова. Только в прихожей, заметив, что она полна народом, что в ней была жена адмирала и другие лица, Скоблин немного нахмурился. Слишком много шума уже было поднято. Не обезкуражило Скоблина и то, что Кедров, не подавая ему руки, прямообратился с вопросом:

– По некоторым сведениям, вы – последний, с кем виделся генерал Миллер…

Скоблин твердо и спокойно ответил:

– Это не верно. Я видел генерала Миллера вчера.

Резко, чеканя слова, весь напряженный, дрожащий внутренней дро» негодования, верящий и не верящий в такое ужасное предательство, адмирал сказал:

– У меня имеется доказательство, что у вас было назначено свидание с генералом Миллером.

Скоблин побледнел, подобрался, вытянулся, и все так же спокойно, не теряя самообладания, глядя прямо в глаза Кедрову, тихо и твердо спросил:

– Какое?..

Кедров, молча, подал Скоблину записку генерала Миллера. Скоблин быстро пробежал строки, написанные хорошо знакомым ему почерком Миллера.

– Нет… Нет… – быстро проговорил он, и почувствовал, что самообладание покидает его. Он ожидал, что, вот, его сейчас же схватят, свяжут, потащат куда-то… Но это продолжалось только одно мгновение. Его никто не схватил, никто не ударил, и он оправился:

– Все это неверно, – тихо сказал он. – Я даже и улиц таких не знаю…

И все так же спокойно, «по-джентльменски», по европейски, по культурному, как с равным, как с генералом, а не как с преступником, говорил Кедров, и это придавало силы Скоблину:

– Подумайте хорошенько… Быть может, вы все-таки нам что-нибудь сообщите…

Голос Кедрова был ледяной, оскорбительно вежливый, но на Скоблина он не подействовал. Вопрос давал время обдумать положение.

– Уверяю вас, я ничего не знаю…

– В таком случае, нам всем нужно пойти в полицию…

– Извольте.

С теми осмотрительностью и спокойствием, какие отличали Скоблина в многочисленных боях гражданской войны, Скоблин вышел из кабинета вместе с Кедровым и Кусонским. Он уже понял: дело его проиграно и нужно бежать…

В тесной передней замешкались, надавали пальто. Кто-то открыл дверь на лестницу и придавил кнопку освещения. Скоблин стоял у двери. Кедров с Кусонским вошли в комнату рядом с передней, за своими портфелями. В этот миг электричество на лестнице погасло. Скоблин решительно шагнул за дверь и помчался по темной лестнице. Кто-то бросился за ним. Пустили опять свет… Скоблина уже не было.

Акантов и Баклагин видели, как в ворота проскочил Скоблин; он был в пальто и по-прежнему без шляпы…

– Это Скоблин, – сказал Акантов. – Он бежал. Надо ловить его…

– Полноте, Егор Иванович… От чего будет бежать столь доблестный офицер?..

Акантов бросился на улицу. Было темно в узкой улочке. Несколько частных автомобилей стояло вдоль панели. Акантову показалось, что Скоблин, пробегая вдоль машин, пробует ручки дверец. И сейчас же Скоблин исчез, растворился в сумраке сентябрьской ночи. Сзади Акантова раздавались тревожные голоса. Кедров, Кусонский и еще кто-то из офицеров вышли на улицу.

– Где же Скоблин?..

– Он бежал.

– Бежал?.. Ну, значит!!…

Низко опустив голову, глядя на сырые плиты панели, медленно шел по улице к Елисейским Полям Акантов. Он чувствовал себя, как бы соучастником этого страшного преступления. Он шел и обдумывал завтрашний день и те показания, которые он даст по поводу всей этой истории.

VIII

Акантов совсем не помнил, как добрался он до своего дома. Ехал ли он на поезде подземной дороги, или всю дорогу шел пешком… Он открыл входную дверь, поднялся к себе, вошел в тускло освещенную отражениями далеких огней комнату, разделся и лег на койку. Он сейчас же и заснул тем крепким сном, каким спит человек, измученный телесно и душевно. Будильник звонил – Акантов не проснулся. Он встал в десятом часу, медленно оделся и сел у окна, подперев ладонями голову.

Ветер гулял по пустырям, качал чертополохами, нес сухие листья, пригибал к земле траву, крутил пыль на дворе угольного склада. По насыпи проносились веселые, красные поезда электрической дороги, сверкали окнами вагонов. Хлопали доски, бросаемые на грузовик. Глухо гудел поблизости громадный город. Париж жил обычной, будничной жизнью, и не было ему никакого дела до того, что пропали генералы Миллер и Скоблин, что в маленькой квартире мучается генерал Акантов…

«Что же мне теперь делать?.. Что предпринять?.. Куда пойти с моими сообщениями о масонах, близких к большевикам, о предложениях, какие мне делались?.. Нужно сказать все. Сказать, что пошел в масоны, что работал с ними… Пропало мое доброе имя… Он пошел работать против большевиков, а оказалось, что работал для них. Большевики управляются жидами, и масоны управляются жидами… Исполнительный комитет партии большевиков состоял из Моисея Урицкого, Лейбы Троцкого-Бронштейна, Янкеля Свердлова, убийцы Государя, Григория Радомысльского, Феермана и других… А знаю я, из кого состоит верхушка масонской пирамиды?… Может быть, из таких же жидов?.. К кому я пойду теперь, сам кругом замаранный?..».

Тонкой, ядовитой струйкой забила, засквозила под самым сердцем мысль о самоубийстве… Впереди – масонское возмездие за измену, за уход из ложи… Кинжал под сердце… Так не лучше ли самому?..

У Акантова не было револьвера. Вешаться показалось противным.

Оставалось топиться…

Акантов сидел в глубокой задумчивости, забыв обо всем… Он не сразу встал, когда в дверь к нему постучали, и поднялся от окна только тогда, когда медовый голос Дуси Королевой, раздался за тонкими досками:

– Генерал, вы дома?..

Высокая, надушенная, завитая, в красивой шляпке, прикрывавшей блеск темных глаз, в комнату вошла Дуся:

– Была в банке… Сказали, что вы больше не служите… Догадалась, что должны быть дома… Какой ужас совершается на наших глазах… Вы, наверно, уже прочли газеты… Опять такое ужасное похищение, и опять все останется безнаказанным… Я помчалась к вам и за вами.

– Что же я могу тут сделать? – как-то безвольно и безпомощно сказал Акантов.

– Как, что, милый генерал!.. Да надо же во святой час со молитовкой спасать нашего генерала… Ну, что они там сделают?.. В полицию обратились… Да разве полиция может что-нибудь сделать… Ведь, полиция с ними, с большевиками!.. Разве нашла полиция генерала Кугепова?.. А, вот, когда в Ревеле Булах-Булахович, тоже молодец на свой образец, похитил генерала Юденича, разве в полицию пошли?.. К Теннисону, к самому президенту, помчались тогда, его с утра подняли на ноги. И в то же утро нашли и спасли генерала!.. Так нужно и теперь… К президенту, во святой час со молитовкой!.. Генерал, у меня же есть связи, я имею туда верные ходы. Тут есть депутат один, пастор Сулье… Сенатор Лемери; так, ведь, все это друзья России!.. К ним поедем, все им разскажем, и от них, прямо от них, и с ними, к Президенту!

– Я-то при чем? – вяло промолвил Акантов.

– Милый генерал, да как же я, женщина-то, одна к ним поеду?.. Кто я? – артистка… А там спросят, кто такой генерал Миллер, да почему он так нужен большевикам? Ну, что я отвечу? Там его биографию спросят, а что я знаю? Вот тут-то вы все и доложите… Вот ваши пальто и шляпа… Господи, как у вас все бедно!.. Тут бы нужно величие черного сюртука, или безупречную визитку, орден какой-нибудь французский… Почетного Легиона… Это они любят… Ну, да все равно, как-нибудь обойдемся и так… Едем во святой час со молитовкой…

Дуся почти насильно вывела Акантова и из его квартиры, и из его равнодушия и безразличия…

На узкой, маленькой уличке их ожидал автомобиль. Это не была каретка такси, как обыкновенно ездила Дуся, не имевшая собственной машины, но большая, неуклюжая, старомодная карета. На шоферском месте, положив руки за руль, сидел широкоплечий, мордастый, скуластый мужчина в черном, плотной материи, пальто и суконной серой рабочей каскетке… Он не шелохнулся с места при приближении Дуси, только узкие, сонные, ко всему безразличные, глаза скосил на подходивших.

Акантов опередил Дусю, и хотел открыть дверцы.

– Генерал, – мило улыбаясь, сказала Дуся, – надо обойти карету. С этой стороны дверца испорчена и не отворяется. Такую уж старую калошу дали мне в гараже. Ну, да мне не до того было, чтобы выбирать, я же так торопилась… Садитесь первый, я привыкла ездить с правой стороны.

Акантов послушно сел у неоткрывающейся дверцы, за ним легко вскочила Дуся и наполнила карету запахом духов. Она захлопнула дверцу и карета покатила.

Акантов сидел молча. Он обдумывал французские фразы, как и что будет он говорить тем французам, к кому его везла Дуся.

XI

«Старая калоша» обладала сильным мотором… Она легко и быстро неслась по улицам предместья, обежала palace de la Defense, и выбралась на Сену. Шофер избегал широких и людных проспектов.

Дуся непрерывно что-то говорила ласковым, медовым голосом, положив крупную руку в черной перчатке на руку Акантова, и тому, сквозь свои мысли, почему-то вспомнилось, что так ласково и непрерывно говорят хорошие, добрые сестры милосердия, когда готовят больного на операцию с почти неизбежным смертельным исходом…

«Ну, что же, все равно», – подумал Акантов, и сбоку посмотрел на Дусю.

Они сидели близко друг к другу.

«Как она, однако, стара». – Акантов видел дряблые щеки, у шеи под челюстью были заметны следы швов после операции омолаживания. Крупная, жирная пудра, наложенная на них, еще усиливала безобразие толстой шеи. Сухие, ярко-красные, точно у манекена, губы играли над ровным рядом вставных зубов.

«Она вся ложь», –думал Акантов. –«Она создана искусством. Ее нет… Это манекен, живой манекен, мастерство современной хирургии и химической краски»…