ЧТО НАМ В НИХ НЕ НРАВИТСЯ

      Нельзя сказать, чтобы политическое еврейство, за ошибки которого всегда приходилось расплачиваться просто еврейству, на сей раз упустило случай совершить очередную гаффу. Вместо того, чтобы выступить с открытым, резким и прочувствованным осуждением евреев, заливших Киев русскою кровью, оно, политическое еврейство, заняло позицию угнетенной невинности. Евреи, мол, ничего плохого не сделали, оправдываться им не в чем… Мало того, оно мостилось сейчас играть ту же роль, как при блаженной памяти «революционной демократии», то есть во времена керенщины. При этом наглость некоторых личностей переходила всякие пределы. Был некий Рафес, член городской думы, известный тем, что летом 1917 года произнес в киевской городской думе фразу: «Если дело будет идти о том, чтобы рубить голову контрреволюции, то знайте, что мы будем вместе с большевиками». Этот Рафес теперь, в 1919 году, «при правлении Добровольческой Армии», как ни в чем не бывало и в крайне арогантном тоне выступал в городской думе в качестве одного из отцов города. Ни он, ни другие политические евреи, очевидно, или не понимали, или не хотели понимать, что именно эта контрреволюция, которой они собирались «рубить голову», сейчас находилась у власти; и что она дала по великодушию своему возможность функционировать «революционно-демократической» городской думе и выходить всяческим еврейским газетам.
      Ту же роль, то есть до крайности раздражающую, играла вновь образовавшаяся «Лига борьбы с антисемитизмом». Это учреждение могло бы оказаться полезным, если бы оно с места заявило urbi et orbi:[14]«антисемитизм в данное время свирепствует потому, что значительное число евреев (да будут прокляты они и дети их до седьмого колена!) вошли в состав обширной шайки убийц и насильников, именующей себя коммунистической партией».
      Такое заявление, несомненно, оказало бы умиротворяющее влияние на русскую психологию Вместо этого «лига» занялась подсчетом жертв погромов (в это время в провинции громили главным образом петлюровцы, но и деникинские части кое-где уже произвели резню), не соображая, что считать погибших евреев еще не время, потому что никто не подсчитывал еще, да и не мог подсчитать, бесчисленных русских жертв. Кроме сего, сия лига занималась обелением евреев, вместо того, чтобы, захватив инициативу в свои руки, напечатать поименные списки евреев-чекистов с прибавлением: анафема им во веки веков!
      Все это крайне затрудняло политическую атмосферу. Лишний раз сказалось непонимание со стороны евреев русской психологии, нечуткость к тому, что собственно родит антисемитизм. Да, вот такое поведение его вызывает больше всего! Для русской души нет ничего более отвратительного, чем упорное, жестоковыйное еврейское запирательство, нераскаянность, замазывание морей крови океаном лжи. И наоборот: «повинную голову и меч не сечет». Если бы когда-нибудь евреи это поняли!
      При всех трудных обстоятельствах все же командованию Добровольческой Армии удавалось справляться и поддерживать внешний порядок в Киеве. В провинции было хуже. Дисциплина в армии вообще быстро падала. Я получал ужасающие письма из деревень и городков края. Русское население переживало тяжкое разочарование, увидев, что Деникинцы совсем не похожи на земных Архангелов, уничтожающих Зло. А такими их себе представляли, когда трепетно прислушивались к приближающемуся гулу «добровольных» орудий! Среди всяческого рода других безобразий, связанных с падением дисциплины, разразились и еврейские погромы.
      Однако в самом Киеве еще «держались». Но в последних числах сентября большевики бросили на Киев «мадьярские дивизии», которые прорвали редкую цепь Добровольцев 1-го октября пришлось уходить.
      Это был грандиозный исход. Я не знаю, сколько ушло евреев из Египта. Но из Киева, по исчислению некоторых аритмологов, вышло до 60 000 русских. Уходили, как были, с котомками в руках. Уходили пешком через мосты, на левый берег Днепра. Там, за рекой, старались втиснуться в редкие поезда. Если это удавалось, уезжали куда могли. Но значительная часть осталась в поселке Дарница и в окружающем лесу, надеясь вернуться в Киев. Действительно, растрепанные добровольческие отряды были опять приведены в порядок и брошены на Киев выбивать большевиков. Кроме того, был вызван Якутский полк, находившийся под Черниговом. Четвертого или пятого октября большевиков выбили, и значительная часть бежавших русских вернулась в свои дома.
      А евреи? Да вот тут-то и есть «закавыка»… Евреев не было в этом исходе; их незаметно было среди этих многих тысяч русских (мужчин, женщин и детей), с узелками в руках струившихся через великолепный Цепной мост, под грустной сеткой дождя; и прорывавшемуся иногда сквозь тучи солнцу отвечали одни только русские улыбки. Евреи не захотели разделить нашу судьбу. И этим провели между собой и нами новую и, может быть, самую глубокую борозду.
      Действительно: если не ушли, значит, им большевики ничем не грозили. Или, если и грозили, то во всяком случае не тем, чем грозили нам. Значит, и вправду коммунистическая власть есть прежде всего еврейская власть: евреи остались потому, что «их власть» им ничего особенного не сделает.
      Такое поведение евреев дало немедленные результаты. Когда мы «вернулись» и вновь заняли Киев, сейчас же возник вопрос о том, что «евреи стреляли из окон» в отступающие добровольческие войска. Появилось много лиц, которые сами лично это видели. Пришлось делать расследования по этому поводу.
      Но не только линия поведения евреев во время русского исхода 1-го октября повлияла на последующие события. Мы хотя вернулись в Киев, но вернулись… уже не те Когда мы уходили, мы еще кое-как были дисциплинированны. Когда мы вернулись…
      В тот же вечер какой-то пьяный волчанец (отряд «волчанцев) в ряду других частей приписывал себе честь «спасения Киева», угрожая винтовкой, «арестовал» редактора «Киевлянина» (то есть меня). Это произошло на улице, в двух шагах от моего дома и напротив «особняка Драгомирова», то есть резиденции Главноначальствующего Областью. Проходивший патруль, знавший меня лично, освободил редактора «Киевлянина», но «героя-волчанца» не арестовал.
      Этот комический эпизод был частью великой трагедии.
      Над городом повисло разложение. Ядовитым туманом оно пропитывало черную осеннюю ночь, сквозь которую чуть мерцало «заболевшее электричество». Мы владели Киевом и не владели. Владели им герои «волчанцы» и прочие «герои». Они не повиновались уже «Драгомировскому особняку», вернее, повиновались «постольку-поскольку».
      Начальство строго запрещало «громить». Но руки чесались. Во-первых, «жиды» действительно досадили; а во-вторых, «героям» нечего было есть.
      Это факт. Добровольцы в больших городах вообще жили впроголодь. Жалованье как-то до них не доходило. А если и доходило, то его не хватало. В деревнях уже давно практиковались способы «самокормления». Но в городах стеснялись. А тут перестали стесняться.
      «Что в самом деле, Драгомиров?! Хорошо ему в особняке сидеть, а нам-то каково?! А жиды!? Ведь богатые же они, сволочь!»
      Словом, — все вместе: антисемитизм, голод, грабительские инстинкты — с одной стороны; малокровное, по причине падающей дисциплины, противодействие начальства — с другой; все это вместе родило то, что получило название «тихого погрома». По злой иронии судьбы этот тихий погром был как раз оглушительный.
      Под прикрытием ночи, прячась от редких патрулей, вооруженные люди входили в еврейские квартиры и грабили. Не убивали, но грабили; вероятно, издевались. Евреи очень быстро придумали способ бороться с этими нападениями. Они подымали оглушительный вопль: кричали целыми домами и даже улицами. Грабители входили, например, в какой-нибудь дом, скажем, десятый номер по какой-нибудь улице. Известие об их появлении мгновенно передавалось в соседние дома. Тогда евреи из всех квартир выбегали на дворы и на улицу и начинали кричать без перерыва: «Спасайте десятый номер! Спасайте десятый номер!.. Спасайте десятый номер!..» При этом местами били в медную посуду.
      Для чего они кричали? Это очень просто. Евреи, как всегда, были прекрасно осведомлены. Они очень хорошо знали, что драгомировский особняк запрещает безобразия и рассылает по городу патрули. Они кричали, чтобы привлечь внимание, призывая на помощь. Эта помощь и приходила, хотя, увы, недостаточная: «приказывательный» аппарат ведь испортился.
      Все сие происходило на закате Деникиниады. Это было начало агонии Добровольческой Армии. Я, впрочем, вовсе не склонен ее обелять в ее грехах. Но чтобы произнести беспристрастное суждение, надо принимать во внимание, что все на свете относительно и познается только сравнением. Будем же сравнивать.
      Полтора года тому назад коммунисты, то есть партия, руководимая евреями, вошли в этот самый город Киев. Это было в ночь на 26 января 1918 года. Во что обошелся русскому населению этот «вход»?
      Несколько тысяч человек валялись расстрелянными на улицах «в порядке самосуда».
      При свете этого факта «тихий погром» в том же Киеве в октябре 1919 года уже вырисовывается несколько иначе. Самосуд деникинцев, то есть партии, руководимой русскими, оказался несравнительно мягче.
      Библия, описывая избиение персов, устроенное евреями 14 адара, говорит, что евреи убивали, убивали и убивали врагов своих, но «на грабеж не простерли руки своей». Русские в Киеве относительно евреев в 1919 году поступили наоборот: грабили, грабили и грабили, но на убийства не простерли руки своей (за редкими исключениями)…