БЕЛОГВАРДЕЙЦЫ НА БАЛКАНАХ

Шли дни, повидал я многих старых друзей, и все они в один голос твердили: “Зачем тебе ехать куда-то в Чехию, когда в университет с таким же успехом можно поступить в Белграде? Тем более, что в получении стипендии ты не заинтересован, поелику отец тебе ежемесячно присылает сумму, которая в несколько раз превышает размер этой стипендии. Оставайся здесь и будешь учиться вместе с нами”.

Уговорили меня без особого труда, особенно когда в этих уговорах приняли горячее участие некоторые знакомые барышни-студентки. Но для поступления в университет нужны были местные документы, у меня их не было, а признание в том, что я случайно попал сюда из Болгарии, было равносильно немедленной высылке, а то и тюрьме. Как повелось испокон веков у всех добрых соседей-славян, сербы и болгары ненавидели друг друга лютой ненавистью, и в каждом нелегально прибывшем из-за “братской” границы непременно усматривали шпиона или диверсанта. Виз из Болгарии в Югославию не давали никому, и русским при необходимости не оставалось ничего иного, как где-нибудь в глухом месте ночью перейти границу, рискуя жизнью. Было немало случаев, когда люди, пустившиеся в такой путь, бесследно исчезали, — при поимке их, очевидно, просто убивали.

В те годы в Белграде еще проживал и пользовался всеми правами бывший царский посол Штрандтман. По совету друзей я отправился к нему и откровенно изложил все обстоятельства своего дела. Штрандтман подумал и сказал:

— Я мог бы вам выдать русский паспорт — в других странах он ничего не стоит, но здесь, в Югославии, с ним считаются, ибо он служит доказательством того, что его обладатель живет в этой стране и мне известен. По этому паспорту вы без затруднений получите в местной полиции югославское удостоверение личности, и ваше положение будет легализовано. Но для выдачи паспорта мне необходимо законное основание — какой-нибудь документ, доказывающий, что вы попали сюда вместе с другими русскими беженцами и обосновались здесь. И я тут вижу довольно простой выход: судя по вашим словам, вы приехали в Югославию с кадетским корпусом и тут его окончили. Этот корпус существует поныне и находится в городе Белая Церковь. Поезжайте туда, расскажите свою историю директору и попросите его удостоверить, что по окончании корпуса вы там остались в качестве какого-либо служащего, а теперь собираетесь записаться в университет и вам необходимо получить соответствующие документы. Если такую бумажку он даст, я сейчас же выдам вам паспорт.

Сердечно поблагодарив Штрандтмана, я последовал его совету. Чтобы из Белграда попасть в Белую Церковь, надо было часа два плыть по Дунаю пароходом, до города Панчево, а оттуда еще четыре часа ехать поездом. Как я предварительно выяснил, пароходные билеты в кассе продавали без предъявления документов, но их проверяли при посадке. Значит, на пароход надо было проскочить фуксом, а дальше уже никакой опасности не было. На случай, если меня поймают, я взял с собою аттестат об окончании корпуса, выданный мне в Югославии, а все, что могло изобличить мое пребывание в Болгарии, предусмотрительно оставил в Белграде.

На пароход мне удалось прошмыгнуть благополучно, и я без всяких осложнений доехал до Панчева. Было около шести часов вечера, я прошел на вокзал, купил билет в Белую Церковь и узнал, что поезд туда отходит в девять сорок. Чтобы не томиться почти четыре часа на замызганном и холодном вокзале, я вышел на площадь, высмотрел поблизости небольшой ресторанчик и зашел в него. Народу там было мало, я сел за двухместный столик в углу, заказал бутылку вина и, потягивая его, погрузился в ожидание.

Помаленьку ресторан наполнялся людьми, и вскоре свободных столиков не осталось. Так как за моим еще было место, ко мне подошел какой-то вполне прилично одетый мужчина и вежливо попросил разрешения его занять. Я, конечно, изъявил согласие. Он тоже заказал бутылку вина и попытался со мною по-сербски заговорить, я ему по-русски ответил, что этим языком не владею. После этого он оставил меня в покое и принялся читать газету.

Не прошло и четверти часа, как в ресторан вошли двое полицейских и какой-то штатский.

— Всем выложить документы на столики и не двигаться с места! — громко скомандовал он.

Оба полицейских вытащили револьверы. Мой визави вывалил из кармана с полдюжины всяких удостоверений, я с завистью посмотрел на него и положил перед собой аттестат, решив прикидываться дурачком, не знающим, что после окончания корпуса нужно было обзавестись какими-то иными документами. В крайнем случае меня изругают и отправят в корпус, думал я, а мне только того и надо.

Переходя от столика к столику, сыщик довольно бегло просматривал документы и после этого каждому говорил “свободен”. Но возле нас он задержался, к бумагам моего случайного соседа проявил исключительный интерес, затем внезапно выхватил из кармана пистолет и крикнул:

— Тебя-то мы и ищем! Руки вверх! И ты тоже! — добавил он, обращаясь ко мне.

Мы подняли руки. Подошли полицейские, нас обыскали, у моего товарища по несчастью нашли и отобрали револьвер. Сыщик тем временем сгреб со стола все его документы и мой аттестат, на который он даже не взглянул, после чего нас вытолкали наружу и повели куда-то по темной и пустынной улице. По дороге я попытался объяснить представителю власти, что я русский и влип в эту неизвестную мне историю совершенно случайно, но он только буркнул:

— Следователь разберет, а пока помалкивай!

Нас привели в полицию и заперли в небольшой комнате, где стояли стол, несколько стульев и топилась печка. Минуты три мы сидели молча, потом мой “соучастник” промолвил:

— У меня с полицией крупные счеты, и мое дело плохо. Но вам бояться нечего, я скажу, что вы тут ни при чем, и вас, конечно, отпустят.

Он сказал это по-сербски, но я его понял и пробормотал “спасибо”. Этот человек, кто бы он ни был, внушал мне симпатию.

Через полчаса пришел пожилой жандармский офицер и сразу принялся его допрашивать. Из их разговора я понял, что они сегодня встретились не впервые и что за ресторанным столиком судьба свела меня с незаурядным бандитом или террористом. Своих деяний он не отрицал — очевидно, это было бесполезно, — и потому допрос длился недолго.

— А этот парень из твой шайки? — под конец спросил офицер, указывая на меня.

— Да нет, это какой-то рус, и его совершенно зря схватили только потому, что я подсел к его столику. Я его прежде никогда не видел.

— Кто вы такой? И что делаете в Панчеве? — по-русски спросил жандарм, окидывая меня взглядом.

— Я бывший кадет Русского кадетского корпуса. Здесь нахожусь проездом из Белграда в Белую Церковь, ждал поезда, вот мой железнодорожный билет.

— Ваши документы!

— У меня с собой был аттестат об окончании корпуса, его у меня при аресте отобрали.

Офицер покопался в лежавших на столе документах, нашел мой аттестат, просмотрел его и, отдавая мне, сказал:

— Это не то, что требуется. Где ваше удостоверение личности?

— По окончании я все время жил при корпусе и никуда не выезжал, так что оно мне было без надобности. А сегодня ездил в Белград именно для того, чтобы начать хлопоты о его получении.

— Это надо было сделать уже несколько лет назад! Законами пренебрегать нельзя, вы же не дикарь и, судя по вашему аттестату, не дурак. Отправляйтесь немедленно в Белую Церковь, и, если еще раз попадетесь без документов, так дешево не отделаетесь!

Я пулей вылетел из полиции и еще успел попасть на свой поезд.

Директором Крымского корпуса в это время был уже не “Дед”, Римский-Корсаков, который меня не жаловал, а генерал-лейтенант М.Н. Промтов.[53] В прошлом это был воспитанник Петровского-Полтавского кадетского корпуса, строевой артиллерийский офицер и георгиевский кавалер, — все эти обстоятельства нас до некоторой степени роднили. Он принял меня тепло, приказал выдать из корпусной канцелярии нужную для Штрандтмана справку и сверх того преложил мне пожить некоторое время при корпусе, в качестве гостя. Конечно, я с благодарностью воспользовался этим приглашением.

Корпус помещался в благоустроенной каменной казарме, в нем царили образцовый порядок и дисциплина, — времен стернищенской вольницы ничто не напоминало, и сразу было заметно, что теперь тут правят твердой рукой. Кадеты были подтянуты и отлично, строго по форме одеты. Как по внешнему виду, так и по духу они ничем не отличались от своих однокашников, окончивших раньше, — на них было приятно глядеть.

Прожив в корпусе больше месяца, я вернулся в Белград, получил все необходимые документы и поступил в университет. Но судьба мне не судила пробыть в нем долго: через несколько месяцев мой отец потерял службу и на неопределенное время вынужден был прекратить высылку мне денег. Получить в Югославии стипендию в эти годы было уже невозможно — предстояло снова переходить на рабочее положение. И я предпочел возвратиться в Болгарию, где заработки были выше, а условия жизни привычней и приятней.

Только два года спустя мне удалось выехать оттуда в Западную Европу и получить высшее образование в Бельгии.

Примечания

[1] Каратеев Михаил Дмитриевич, р. в 1904 г. Кадет Полтавского кадетского корпуса (окончил в 1919 г.). В Добровольческой армии и ВСЮР; с весны 1920 г. на эсминце “Беспокойный”. Георгиевский крест 4-й ст. В эмиграции в Югославии и Болгарии. Окончил Крымский кадетский корпус (1921), Сергиевское артиллерийское училище (1923), университет. Подпоручик конной артиллерии. Писатель, автор исторических романов, к 1967 г. Сотрудник журнала “Военная Быль”. Умер 24 октября 1978 г. в Лас-Тоскас, Монтевидео (Уругвай).

[2] Впервые опубликовано: Каратеев М. Белогвардейцы на Балканах. Буэнос-Айрес, 1977.

[3] Полтавский кадетский корпус в конце 1919 года был эвакуирован во Владикавказ и слит с Владикавказским корпусом. Летом следующею года, этот сводный корпус, походным порядком, по Военно-Грузинской дороге пришел в Батум, а оттуда был перевезен в Ялту.

[4] Первая или строевая рога в кадетских корпусах включала кадет двух старших классов, — шестого и седьмого.

[5] Камса — мелкая черноморская рыбешка. Шрапнелью мы называли перловую крупу.

[6] Кадет Вячеслав Вержбицкий, в 1918 году тяжело раненный осколками снаряда а обе ноги, упал на улице города, в который уже ворвались красные. Мимоходом они его добивали, — он получил три пули в голову, два сабельных удара и четыре раза был проткнут штыком. Нашей контратакой город был отбит, Вержбицкий чудом выжил и после бесчисленных операций и трепанаций черепа, пролежав больше года в госпитале, снова возвратился в армию и служил на бронепоезде.

[7] Позывные — комбинация сигнальных флагов, означающая название данного судна.

[8] Земгусарами у нас называли чиновников Земскою Союза и Союза Городов, которые во время войны надели военную форму и из желания походить на офицеров, нередко «пересаливали»: вместо положенных им узких погон, носили широкие, надевали шпоры и т. п.

[9] Генералом выпуска в кадетских корпусах провозглашался тот кадет седьмого (выпускного) класса, который дольше всех пробыл в стенах данного корпуса, иными словами, он минимум в двух, а иногда и в трех классах оставался на второй год.