Прот. Георгий Митрофанов: Наш народ попытался совершить самоубийство

Протоиерей Георгий Митрофанов, преподаватель Санкт-Петербургской Духовной Академии, член Синодальной комиссии по канонизации святых, дал сайту Фонда «Возвращение» интервью.

- Отец Георгий, считаете ли Вы, что есть основания для возвращения в общественную повестку дня вопросов: а) Возвращения исторических названий; и б) Изменения новых большевицких названий, когда в них прославляются террористы, организаторы массовых репрессий (собственно «переименование»). Либо эти вопросы не актуальны, когда есть другие проблемы в городе и государстве?

- Мне кажется, что любая общественная организация, а Ваш Фонд является таковой, должна исходить из реального состояния общества. Для значительной части нашего общества, более того, для общественного большинства, совершенно не актуальными представляются вопросы, связанные с возращениями исторических названий улицам и площадям, с их переименованием.

Это было бы еще ничего, если бы для этого большинства представляли интерес более существенные вопросы об отношении их к нашему недавнему прошлому. Для большинства наших современников вообще не является актуальным историческое осознание себя.

Наша страна должна была бы давно сделать выбор между 900-летней православной Россией, отнюдь не идеальной и не совершенной, но в течение 900 лет пытавшейся следовать вполне определенным духовным, нравственным, культурным ценностям, и 70-летней советчиной, совдепией, – называйте, как хотите, – периодом, когда нашу страну пытались сделать совершенно другой. Причем пытались сделать совершенно другой целенаправленно и, в общем, во многом, успешно. Периоду 900-летнего созидания был противопоставлен период 70-летнего духовного культурного разрушения.

И в конечном итоге, получилось так, что из многочисленных обещаний, которые давали коммунистические деятели нашему народу и которые, как правило, не исполняли, одно они точно исполнили: они создали НОВОГО человека. Человека, который не связывает себя с русской историей, той, которая была до советского периода. При этом он может даже интересоваться этой историей, но интересоваться так, как интересуются какой-то отдаленной экзотикой.

Пройдена за эти 20 лет точка невозврата. И сейчас мы убедились в тех колоссальных демографических потерях, которые понесла наша страна за советский период, когда длительное время происходило не просто уничтожение большого количества русских людей, а ЛУЧШИХ русских людей, которые, как правило, являются носителями исторической памяти. Я имею в виду то, что называется элитой: от дворян до крестьян, от интеллигентов до рабочих. Этот слой элиты во всех сословиях истреблялся. И истреблялся не какими-то инопланетянами, а другими худшими русскими людьми. У этих лучших дети не рождались, а у этих худших дети рождались и воспитывались в ИХ представлениях об истории, о стране и так далее.

И вот сформировался определенный тип человека, для которого проблема разрыва исторической преемственности не представляется актуальной, потому что не представляется актуальной, например, проблема нравственной, правовой оценки советского периода. В стране, в которой после того, что она пережила в коммунистический период, не были проведены законы о люстрации, в который коммунизм, разрушавший страну, не был признан преступным режимом (хотя попытка была предпринята), в такой стране вопрос о топонимическом переименовании не может быть актуальным. Потому что если люди не осознали самое главное, второстепенное в их жизни уже не будет иметь такого значения.

Я думаю, что в начале 1990ых подобного рода попытки были оправданы, потому что это были попытки выяснить, а есть ли у нас общественное мнение, способно ли общественное мнение давать правильные оценки происходящему, способны ли люди консолидироваться. Поэтому стояния у Англетера, у Дома Дельвига, безусловно, могли вызывать надежду на то, что это начало какого-то движения. Но сейчас мы видим, что Дом Дельвига буквально раздавлен каким-то огромным новодельным зданием, которое стоит за ним на Владимирской площади. И мы понимаем, что попытка собрать наших современников в конце 1980ых-начале 1990ых под знаменем восстановления исторической памяти, оказалась, в общем-то, безуспешной.

Чтобы закончить общий ответ на Ваш вопрос, почему возвращения названий не представляется актуальным для нашего общества, могу сказать, что наше общество обладает ментальностью страны третьего мира. А что такое страна третьего мира? Это страна, у которой либо не было истории, либо была такая история, от которой современное общество отчуждено. Например, как отчужден современный арабский Египет от Древнего Египта, показывая пирамиды и зарабатывая на этом деньги. Но древняя история не имеет никакого отношения к жизни современных арабов в Египте.

У нас произошло нечто подобное, поэтому мы сейчас должны говорить, на мой взгляд, не о «постсоветской России», а о ПОСТРОССИЙСКОЙ РОССИИ. Рождается новая страна, которая отчуждена от своего исторического прошлого, потому что эти 70 лет по существу оказались куда более продолжительным периодом (не с точки зрения хронологии, а с точки зрения глубины перерождения нашего общественного сознания), чем могли бы быть обычные 70 лет. Поэтому для большинства членов нашего общества деятельность по возвращению исторических названий улицам и площадям не представляется актуальной.

- Все ли так пессимистично? Продолжая градостроительную тему. Петербургская общественность смогла спасти город от газпромовской башни. Многим представителям общественности, может, не так массово, как в 1990-ые, но удается проводить решения власти о возвращении исторических названий. Действительно, есть фактор замедления темпа и потери интереса к этой тематике, но всегда присутствует некое активное ядро граждан, которые иногда могут повлиять на пассивное большинство. Вы согласны, что этот вопрос надо вводить в повестку дня и что власть должна ориентироваться не на пассивное большинство?

- Простите, но мне кажется, что наша власть сегодня не склонна ориентироваться ни на кого, кроме как на саму себя. И наша власть является зеркальным отражением общества. Я бы не стал вообще преувеличивать различие между тем, кто управляет и теми, кем управляют. Это люди, у большинства из которых отсутствует историческая память.

Я думаю, что сейчас возможны какие-то частичные успехи в этом отношении, когда какой-то государственный деятель отзовется на те или иные ваши общественные инициативы. Но это не имеет значения. Нужно заниматься чем-то другим для того, чтобы сделать возможным и даже неизбежным процесс возвращения чего-то большего, чем только названий.

Мы живем в эпоху имитаций. Очень много имитаций в нашей стране происходит на разных уровнях: в политической жизни, в научной, культурной. Не станет ли подобного рода деятельность имитацией возрождения исторического преемства, которая будет создавать иллюзии у тех немногочисленных энтузиастов, которые что-то делают. А на самом деле, это будет их частное дело, которое будет создавать лишь ощущение какой-то живости в нашем обществе, на самом деле глубоко безыдейном, глубоко равнодушном к этой проблематике? Ведь 70 лет наша страна, по существу, уничтожалась при активном участии меньшинства и при пассивном участии почти всего нашего населения, потому что те, кто сопротивлялся, были уничтожены или оказались в изгнании.

Помню, недавно в интервью пражскому журналу меня спросили: «Есть ли противостояние между белыми и красными?» Не существует такого противостояния, потому что часть белых погибла, часть – ушла в эмиграцию. У нас белых нет! Нельзя белыми считать военно-исторические клубы, превратившиеся в водочно-истребительные команды, всех этих униформистов, реконструкторов. Это какой-то либо постмодерн, либо маргинальная попытка недоразвившихся подростков заявить о себе. И вот это страшно!

Подобно тому, как в нашем кинематографе уже невозможно изобразить человека традиционной эпохи: сравните Колчака в исполнении Хабенского из фильма «Адмирал» и Николая Второго в исполнении Ромашина из фильма «Агония». Сравните блистательных белогвардейцев из фильмов 60-70-ых годов и ряженых наших кинозвезд в фильме «Гибель Империи» режиссера Хотиненко. Остались великие произведения русской культуры, но ушла субкультура дворянская, купеческая, мещанская, казачья, более того, клирикальная (могу это сказать как священник). Сейчас перед нами сплошные новоделы, сущность которых заключается в том, что современные люди пытаются изображать из себя представителей прошлой эпохи. А так как в советское время мы основательно отучились быть самими собой, то мы очень легко, имитируя, играем во все что угодно. И вся эта деятельность подчас несет в себе печать имитации, печать ролевой игры.

Да, среди ваших сторонников есть люди искренние, есть люди сумасшедшие, есть люди конъюнктурные, разные люди. И наверняка есть те, которые согласились бы со мной и в то же время продолжили бы свою деятельность.

Но я хотел обратиться к собственному опыту. Моему сыну 28 лет. Он родился в 1983 году и сформировался на рубеже 1980-90-ых годов с вполне определенными чувствами. Живя у Пяти углов, еще будучи студентом, он мог позвонить и спросить:

-Как до революции назывался переулок Джамбула?

- Зачем?

- У меня спрашивают, как туда пройти. Помню, что где-то рядом. Как он назывался?

-Лештуков переулок.

-А!

И он начинал объяснять кому-то, как пройти на переулок ДЖАМБУЛА. Он вырос в исторической топонимике, которая звучала в семейных разговорах, и бравировал этим и даже писал в то время по правилам старой орфографии. Но это было хорошо для подростка, для юноши. В какой-то момент борьба за переименования в начале 1990-х могла стать стимулом к самому главному – к нашему отторжению от коммунистического прошлого, к нашему преображению самих себя. Но этого не случилось! И не случилось, не потому что кто-то не дал. Просто в этом нет необходимости для подавляющего большинства. Ведь у нас коммунизм никто не свергал. Он разложился, мимикрировал и, по существу, остался. Тот самый безыдейный коммунизм брежневского времени. Тоталитарная идеология добилась главного – она сформировала людей, у которых вообще нет никаких идеалов. Людей, у которых нет потребностей идей. Они даже не предполагают, что у людей могут быть убеждения. И эта безыдейность на разных уровнях делает акции подобные вашим, в общем-то, донкихотством.

Вы извините, что я говорю так категорично, но обращаясь ко мне, вы понимаете, что имеете дело с человеком, который большую часть жизни занимался тем, что пытался показать, КАКУЮ страну мы потеряли, КАКУЮ Церковь мы потеряли.

Сейчас наблюдая из года в год приходящих новых семинаристов, я вижу, насколько для подавляющего большинства современной молодежи не интересна наша история. Нельзя апеллировать к нашей истории, потому что она стала для них НЕ СВОЕЙ. Для кого-то может быть что-то и представляется интересным, но опять же на уровне, который не обязывает их в жизни быть продолжателями русской истории.

Я имею ввиду именно будущих священников. Тут возникает уже проблема формирования нового поколения нашего духовенства. Каким оно будет? То, что современные священники очень далеки от традиций русского духовенства дореволюционной эпохи, – это вполне понятно и, может быть, даже неплохо. Не все, что было в дореволюционном духовенстве, надо сохранять и восстанавливать. Важно другое – они не осознают себя связанными с нашим историческим прошлым. Оно для них неактуально и неинтересно. Они хотят адаптироваться в современном настоящем.