ЛОЖЬ

Давно подметил Акантов, что люди излучают из себя некоторые токи, флюиды, которые действуют на разстоянии, и одни утомляют и вредят человеку, другие, напротив, оживляют его. У доктора Баклагина, у покойного Чукарина флюиды были успокаивающие, благотворные; Наталья Петровна Февралева, Дуся Королева смущали и тревожили душу одним своим присутствием. И даже Лиза, как и мать ее, Ольга Петровна, смущали Акантова своей недосягаемостью, скрытностью и замкнутостью…

От Галганова, несомненно, исходили тяжелые, давящие, подчиняющие волю флюиды. Галганов молчал, а Акантов думал: «Вот, пришел этот чужой человек, и какая-то «подлинка» во мне засела… Это еще не подлость, но, вот, почему-то смущаюсь, готов угодить ему, подчиниться ему за помощь, за ласку, за эти полные доверия слова. Признаю его авторитет… Почему?.. Что он богаче меня, что он помог мне?.. Нет, тут что-то другое, что-то внутреннее, непостижимое, и боюсь его, и услужить готов ему, и не нравится он мне… А подлинка заставляет сидеть с ним, слушать его и поддакивать ему»…

— Так вот, — после довольно долгого молчания, начал Галганов, —слушайте. Семнадцать лет эмиграции и… ни с места… Даже, пожалуй, и назад… Все ищем — вождя… Да разве вождей находят?.. Что они, как грибы, в лесу растут?.. Ходи, да собирай в кошелку… Вожди являются сами. Хочешь, не хочешь, а подчиняйся им… Хитлер, Муссолини, Хорти, Франко явились, а не были кем-то отысканы и призваны… Они явились, помимо народа, вопреки народной воле, и сумели овладеть народом… Кажется, просто, а попробуйте сделать это?.. В том-то и дело, что самого главного мы не учитываем: вожди явились дома, то есть там, где народ, где свои, а не чужие… На Родине… В эмиграции никакого вождя не может быть… В эмиграции только воля чужого народа. «Скачи, враже, як пан каже»… Тут — интервенция, а не воля Русского вождя… Семнадцать лет эмиграции это показали, но не отучили искать вождя. Все нам «барина» нужно… Итак, не в вождях дело. Откинем вождей… Вы согласны со мной, Егор Иванович?..

— Вполне-с, — поспешил согласиться Акантов, и народившаяся в нем, помимо его воли, «подлинка», все вырастая, заставила прибавить так не свойственный его речи «слово-с»…

— Потом эмигрантской мечтой стало единение. Знаете, смешно-с… разсеялись по всему свету, испытали смешение языков, как вавилоняне при постройке башни, и говорим по разному: в Париже у нас «метро», в Берлин мы на «унтергрунд» ездим, а в Нью-Йорке, оказывается, есть такой «субвей»… Разбились при том на ориентации: одни — германофилы, на Хитлера молятся. Хитлер, де, нас спасет ради наших прекрасных глаз. Другие — франкофилы; французы, де, у нас в долгу, и должны выручить нас. А там — англофилы, вот, говорят: смотрите, что еще лукавый Альбион для нас сделает, он нам и Царя посадит!.. А кто уверовал в Ниппон, так у нас теперь Японию стали величать… А кому и никого не надо, — по-прежнему верят в разум Русского мужика: вот, мужик опамятуется, и барина править призовет: соскучились, мол, по тебе, батюшка наш барин, возьми нас в свои белые рученьки!.. Так вот, при таком-то разделении, черта с два говорить о единении… Согласны со мною?

— Ну как же! Помилуйте!..

— Теперь еще новое изобретение: нужен центр… Совет авторитетнейших мужей, возглавляемый Особой Императорской Фамилии и подпертый Высшим Духовенством. Да где в эмиграции они, эти-то авторитеты?.. Так говорить, значит не знать главного свойства эмиграции: отрицать всякие авторитеты… Если вообще Русский народ, по самому характеру своему, анархичен, то эмиграция анархична вдвое… Только появись у нас авторитет, как все наши противоположные эмигрантские | партии и группировки доканают этот авторитет чем только можно, до доносов включительно, раскопают всю подноготную, дознают, что и когда он говорил, будучи гимназистом младших классов, и представят авторитет в таком виде, что от авторитета ничего не останется… И, кроме того, что это за центр, разбросанный по всему свету?.. Ведь, это же абсурд… Это не центр, а какое-то недоразумение… Придумка от безделья…

— Так что же делать? — робко сказал Акантов, — ведь, по-вашему, выходит, что ничего делать нельзя…

— Да, так оно и выходит… Нужно понять, что произошло, и безтрепетно, смело, солдатскими глазами, взглянуть на происшедшее…

Галганов отставил палку, выпрямился в кресле и вытянул короткие, толстые ноги. Синева наступившей ночи — свет не был пущен, — отражалась в больших круглых очках, и точно у Галганова, вместо глаз, были огромные синеватые провалы. Это делало лицо его страшным…

— Что же произошло?.. Кроме крушения нашей великой России конечно, — спросил Акантов.

— Мир раскололся на две части, понимаете: весь мира. Коммунизм и демократия, руководимые еврейством, стали по одну сторону барьера, по другую — фашизм и национал-социализм, руководимые гениальными людьми. Борьба между ними неизбежна. И какая борьба!.. Все ужасы Великой войны и нашей и Испанской гражданских войн покажутся игрушками перед нею. Вся жадная злоба еврейства, вся мстительность и жуткое равнодушие к чужим страданиям еврейского народа, воспитанного на Библии и Талмуде, и вместе с ними дикий разгул народной толпы обрушатся на государства, чтобы смести их, как смели и уничтожили Россию. И эта борьба вот-вот начнется, и Россия в ней останется безучастной, либо порабощенной и еще глубже провалится в яму небытия. У нас нет вождя для борьбы, а нами руководят евреи, и даже не демократы, а просто евреи…

— Это ужасно, то, что вы говорите, — сказал Акантов.

— Да, ужасно, — подтвердил и Галганов, — и было бы нестерпимо, если бы не было выхода из этого положения…

— Где же он?.. Я не вижу выхода…

— Не видите, потому, что не хотите, не находите, потому, что не ищете. Мы должны найти такую силу, которая, действуя вне фашизма и в союзе с демократиями, могла бы сломить коммунизм…

— Где, же такая сила?..

— Эта сила — масонство…

— Масонство! — в сильном волнении воскликнул Акантов, встал с сомье и стал ходить по крошечной Лизиной комнате. Он не видел Галганова, тот совсем слился с креслом, и только два круглых стекла, отражая синеву ночи, сверкали в почти темной комнате.

— Оставьте, Егор Иванович, офицерское предубеждение к масонству. Большие Русские полководцы, Императоры и короли были, и есть, масоны. Смотрите спокойно, без привкуса злобы и клеветы, которыми последнее время опутано масонство. Подумайте об одном… Допустите, что, вот, скажем, завтра, путем переворота, коммунизм свергнут в России, там наступило затишье, и вы приглашены идти туда строить, восстанавливать Россию… Как же вы пойдете туда, такие разнообразные, без программы, без определенной цели, без всякого единства? Кто за монархию, кто за республику, у каждого свои кандидаты, и, прежде всего, свое великолепное «я»… Вам нужны деньги, займы, вам нужны заграничные связи, признания держав и помощь их. И, прежде всего, вам будет нужно доброжелательное отношение заграницей. Наконец, вам нужна узда на народ, нужны советники. Куда вы кинетесь, кому доверитесь?.. «Вожди» кинутся править, подсиживать станут друг друга, будет общая свалка, склока, а у вас нет никакой организации…

— Не у масонов же она…

— А почему нет?..

— Но масоны и евреи — одно и то же. Тайная мировая еврейская сила.

— Сила… Вы сказали, кажется, сила?..

— Да, сила.

— Вот это и есть именно то, что вам тогда нужно будет: вам будет нужна сила, и точно, мировая сила. Вот она — масонство. Еврейская, возможно, но, коль скоро вам нельзя быть с фашистами, лучше, чтобы евреи были бы с вами и за вас, чем против вас. Лучше иметь их помощниками, чем врагами.

— Н-не знаю. И какие люди в масонах…

— Какие люди? Слушайте, вы знали покойного генерала Опанасенко?.. —Да, знал.

— Отличный человек. Благородный, честный, доброжелательный, великодушный, умный, высоко образованный, как был принят во французских кругах, как умно и тонко вел противобольшевистскую работу в экономическом мире… Давно — масон… Генерал Соловков, — что можете сказать против него?.. Умнейший человек, какая выдержка, — масон!.. Я открываю вам тайны людей. Ведь, это же величайший секрет…

— Зачем вы это делаете? А если я проболтаюсь…

— Не проболтаетесь… Я говорю вам: элита Русского общества в масонских ложах…

— Я не могу похвалиться своим православием, но все-таки я православный и высоко почитаю свою церковь матерь…

— При чем тут церковь?.. Три года тому назад, здесь, в Париже, скончался князь Л., венерабль, мастер ложи, масон высоких градусов… Как хоронила его православная церковь!.. Нет, нет. Тут не бойтесь: никто вас не будет стеснять в ваших верованиях и обрядах…

— Зачем вы мне все это говорите?..

— Потому, что я предлагаю вам войти в ложу.

— Что?!. — в глубоком волнений воскликнул Акантов: ему показалось, что он ослышался, — Я… в масоны?.. Да, нет!.. Что вы?.. Помилуйте!..

— Я предлагаю вам войти в элиту Русского общества и через нее прикоснуться к такой же элите общества иностранного, войти в круги, которые будут в свое время править в России. Мы скоро, очень скоро, проведем вас в мастеры, в венерабли, вы достигнете вершин, вы познаете тайны, и войдете в круги, значение которых мировое… Вот путь, и единственный, путь спасения России. Иного пути нет… Россия стоит не только мессы, но и масонства…

— Нет, нет… Это невозможно, то, что вы говорите… Там, простите, вы сами масон, но там эти обряды… Я читал: балаган какой-то… Я старый человек… Мне трудно это…

— Чепуха… Где вы это читали, кто говорил вам это?.. Вздор. Теперь все упрощено, модернизировано. Это не так, как у Толстого в романе «Война и мир» описано, вовсе не так.

— Я романов не читаю…

— И отлично делаете… Вас наставят братья-наставники, вы увидите подлинный свет, тайна бытия откроется перед вами…

Галганов поднялся с кресла:

— Зажгите, пожалуйста, свет… О!.. Мне пора! Завтра будьте после банка дома. Я приеду к вам с наставниками Пижуриным и Маневичем, они вас будут наставлять…

— Но, позвольте, Владимир Петрович… Я же не собираюсь вовсе становиться масоном.

— Не собираетесь, и отлично. Другим человеком сделаетесь… Для России… Неужели для России и этого не можете… Где же ваша жертвенная любовь к России? Я говорю вам, — с силой сказал Галганов, — для России!..

— Да, для России… Конечно, если правда, что там спасение России…

— А то как же?.. Если я вам это говорю, так оно и есть, для России… Итак до завтра… Пока…

Галганов протянул левую руку Акантову и быстро вышел из комнаты, постукивая своею тростью.

XIX