В начале своей статьи иерей Николай Савченко следующим образом объясняет необходимость появления этого материала:
«События Февральской революции определили жизнь России гораздо больше, чем на 100 лет. Революция стала изломом истории нашей Родины и началом самой страшной национальной катастрофы. Именно поэтому Февральская революция так важна для понимания. Но понимания этой трагедии в обществе нет. Вместо осознания ошибок и причин этого события, вместо покаяния, наше общество погружается в пучину многочисленных мифов».
Что ж, задача актуальная. Действительно, адекватно оценивать сегодняшний день и извлекать уроки на будущее без трезвого понимания, что происходило прежде, невозможно. Тем более, если речь идет о таком судьбоносном для судеб России событии, как Февральская революция, вызвавшая отречение св. Царя-Мученика.
О. Николай совершенно справедливо пишет в самом начале своего текста: «Именно в нашем народе, в глубине его, в самой толще его, были корни и остаются метастазы Февральской революции. Именно все наше общество виновно в ней, а не отдельные генералы-заговорщики, или Великие Князья, или иностранные разведки. Метастазы революции живы в нашем народе до сих пор».
С этим невозможно не согласиться, позиция здравая и вполне учитывающая реалии и духовный смысл этого исторического события. Согрешила вся полнота русского народа (конечно, не каждый отдельный человек, но некая решающая, критическая масса, причем во всех слоях общества). И только столь же всеобщее покаяние способно дать духовную основу для подлинного национального возрождения.
К сожалению, здравомыслия автору хватило только на преамбулу. Далее он, вопреки собственному утверждению, в течение всего своего отнюдь не краткого опуса целеустремленно доказывает, что в бунте и измене Николаю II виноват отнюдь не весь народ. Такие важные элементы социума, как дворянство – генералитет и офицерство, буржуазия и купечество, ученые и вообще образованная часть населения, а равно и духовенство, т.е. вся элита Империи – были верны Государю. Революцию же делали подстрекаемые радикальными партиями народные массы, вопреки героическому сопротивлению верхних слоев общества, которые до конца поддерживали Царя и монархию. В этом элите Империи всячески помогали наши героические союзники по Антанте, почитавшие делом своей чести принести максимальную пользу Российской Империи.
Это настолько противоречит историческим реалиям и заявленному в начале статьи вполне здравому тезису, что остается только недоумевать, пытаясь понять, какой логикой руководствовался автор. В то же время оставить его публикацию без комментариев невозможно, поскольку затронутая тема очень важна. Подробный разбор всех допущенных ошибок, нелепиц и несообразностей занял бы слишком много места, поэтому ограничимся лишь самыми явными, типическими и вопиющими.
Анализ событий Февральской революции, о. Николай начинает с утверждения сколь безапелляционного, столь и не соответствующего действительности. Он пишет:«На вопрос, кто осуществлял Февральскую революцию, и в советской, и в постсоветской, и в эмигрантской, и в зарубежной научной литературе всегда давался однозначный ответ. Разногласий здесь практически нет. Ее осуществляли рабочие и солдаты. Революция шла снизу».
Между тем, это утверждение достаточно справедливо только для советской исторической, если так можно выразиться, науки. Не худо было бы автору, берущемуся исправлять ошибки в современном восприятии событий Февраля 1917 года, ознакомиться с мнением хотя бы самых крупных мыслителей русской эмиграции, современников и очевидцев Русской катастрофы. Проф. Иван Ильин немало размышлял о том, что же произошло в России. Иван Солоневич посвятил проблеме работу «Великая фальшивка Февраля». О роли средостения в подготовке революции им написаны десятки страниц. И это только «звезды первой величины»! Как священнослужитель, о. Николай мог бы припомнить мысли на эту тему Первоиерарха РПЦЗ Митр. Антония (Храповицкого), св. Иоанна Шанхайского и Сан-Францискского, других выдающихся представителей духовенства.
Цитаты приводить нет нужды, они общеизвестны и доступны. Ограничусь лишь одной, вполне отражающей как происходившие события, так и взгляд правой эмиграции на проблему:
«Императорский строй мог бы существовать до сих пор, если бы «красная опасность» исчерпывалась такими людьми, как Толстой и Кропоткин, террористами, как Ленин или Плеханов, старыми психопатками, как Брешко-Брешковская или же Фигнер, или авантюристами типа Савинкова и Азефа.
Как это бывает с каждой заразительной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых… Или уж, выражаясь более литературно, следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал под напором не предтеч Советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворной знати, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живущих щедротами Империи.
Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами! Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в Шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах.
Как надо было поступить с теми великосветскими русскими дамами, которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли самые гнусные слухи про Царя и Царицу? Что надо было сделать с ректором Московского университета, который превратил это старейшее русское высшее учебное заведение в рассадник революционеров? Что следовало сделать с графом Витте, специальностью которого было снабжать газетных репортеров скандальными историями, дискредитировавшими Царскую семью? Что следовало сделать с нашими газетами, которые встречали ликованиями наши неудачи на японском фронте.
Как надо было поступать с теми членами Государственной Думы, которые с радостными лицами слушали сплетни клеветников, клявшихся, что между Царским Селом и ставкой Гинденбурга существовал беспроволочный телеграф? Что следовало сделать с командующими вверенных им царем армий, которые интересовались нарастанием антимонархических стремлений в армии более, чем победами над немцами на фронте? Описание противоправительственной деятельности русской аристократии и интеллигенции могло бы составить толстый том, который бы следовало посвятить русским эмигрантам, оплакивающим на улицах европейских городов «доброе старое время». Но рекорд глупой тенденциозности побила, конечно, наша дореволюционная печать», — писал Великий Князь Александр Михайлович, лично имевший возможность наблюдать происходившие события.
Столь же нелепо утверждение автора и применительно к современным исследователям. О роли верхних слоев общества доведении страны до бунта написано немало работ – как строго научных, так и имеющих конспирологический уклон. В любом случае утверждать, что «На вопрос, кто осуществлял Февральскую революцию… всегда давался однозначный ответ. Разногласий здесь практически нет», — мягко говоря, очень неточно.
Чтобы аргументировать свою, прямо скажем, противоречивую позицию, о. Николай постоянно прибегает к одному и тому же способу аргументации, причем прием этот настолько нелеп, что порой не понятно, с чем сталкиваешься – с крайней наивностью или тонким издевательством. Автор систематически нивелирует разницу между понятиями «то, к чему стремились» и «то, что получилось в результате». Вопреки каждодневной практике жизни автором как бы заведомо предполагается, что результат действий точно соответствует «хотениям».
В рамках с этой странной методы, автор регулярно патетически вопрошает читателя:
— «Неужели буржуазия могла готовить Февральскую революцию, начавшуюся с забастовок всех предприятий столицы?»;
— «Разве могла буржуазия и генералитет одобрять известный Приказ №1, отменявший подчинение офицерам?»;
— «Некоторые утверждают, что Февральскую революцию сделали якобы демократические и либеральные политики (думцы). Однако как они могли ее сделать, если они по сути сами потеряли вместе с Государем власть после победы революции?»;
— «Союзники не могли желать революции хотя бы по той причине, что фронт тогда проходил в 100 км от Парижа. Разве в таком опасном положении подрывают союзника?»;
— и т.д, и т.п. – в разных вариациях и с разными акцентами, но с одним и тем же рефреном: посмотрите на результат, разве могли они (либералы, думцы, генералы и пр.) этого хотеть?
Разумеется, «этого» они и не хотели. Но разве, разжигая революцию во Франции, хотел Жильбер Лафайет, лично спасший жизнь Людовику XVI, чтоб того гильотинировали и тем начали Большой террор? Или, быть может, интеллектуал и консервативный республиканец Алькала Самора-и-Торрес, сокрушая Испанскую монархию в 1931 году, хотел, чтобы славные детишки революционеров играли в футбол отрезанными головами монахов? Признаться, сомневаюсь. Думается, что здесь, как и огромном множестве иных исторических событий «результат» действий весьма далеко отстоял от «хотений» тех, кто эти действия совершал.
Цели и задачи Февральского переворота, в подготовке и осуществлении которого приняли участие и думцы-либералы, и великосветские фрондеры, и генералы-заговорщики, разумеется, были иные. Вот как описывал их лидер кадетской парии П. Милюков в письме 1918 года своему единомышленнику князю П. Долгорукову: «Того, что случилось, конечно, мы не хотели. Вы знаете, что наша цель ограничивалась достижением республики или конституционной монархии, с Императором, имеющим номинальную власть, затем – преобладающего влияния в стране интеллигенции и равноправия евреев. Полной разрухи мы не хотели, хотя к знали, что на воине переворот отразится неблагоприятно… Мы предполагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета, что временную разруху в Армии мы остановим быстро и, если не своими руками, то руками союзников, добьемся победы над Германией, заплатив за свержение царя лишь временной отсрочкой победы. Надо сознаться, что некоторые даже из нашей партии указывали не возможность того, что произошло, да и мы сами не без некоторой тревоги следили за ходом организации рабочих масс и пропаганды в Армии. Что ж делать, — ошиблись в 1905 году в одну сторону, теперь ошиблись опять, но в другую. Тогда недооценили крайне правых, теперь не предусмотрели ловкости и бессовестности социалистов».
Так что, действительно, думцы не планировали терять власть; буржуазия не намеревалась отдавать заводы рабочим; генералы не хотели прекращать войну. Разумеется, союзники по Антанте, стимулируя распространение антимонархических настроений, тоже отнюдь не рассчитывали, что Россия выйдет из войны. Заговорщики обещали продолжение «войны до победного конца», а снижение роли России в достижении общего выигрыша позволило бы «урезать» ее долю выгод после разгрома Центральных держав. То, что в начале 1917 года фронт проходил в 100 км от Парижа не означает ровным счетом ничего: победа Антанты к этому времени уже была очевидна, а полностью выход России из войны – не предполагался. Обязательства по долгам «февралисты» тоже не отрицали. В конце концов, когда в 1943 году Сталин, Рузвельт и Черчилль делили мир в Тегеране, немцев не слишком далеко оттеснили от Москвы, они стояли под Ленинградом, удерживали Витебск, Могилев и др. А уже в 1944 году западные союзники большевиков вовсю начали обсуждать вопрос противостояния «красной угрозе» после победы над «коричневой». Так что нет ничего странного или невиданного в работе на перспективу в рамках геополитического соперничества Великих держав.