О «советской жизни» и «советских людях»

Публикуем отрывок из мемуаров бывшего лейтенанта Российского Императорского флота Бориса Бьёркелунда, который в 1945-1955 годах провел 10 лет в советских лагерях.

Мое пребывание на различных лагпунктах имело характер «гастролирования», что объясняется относительно короткими сроками пребывания на них и отсутствием в моей жизни контакта с массой, населяющей эти лагпункты… Только на 043-м я понял, как нужно жить и действовать в лагере, чтобы создать себе сносное существование, не дать себя затоптать и не погибнуть где-нибудь в лагерной больнице.

Мне потребовалось пройти через 4 следствия и провести 3 года в различных следственных тюрьмах, чтобы понять методы работы советской политической юстиции. У читающего эти строки может создаться невыгодное представление о моей сообразительности, но мне кажется, что здесь легко найти оправдывающие меня обстоятельства. Надо помнить, что советская политическая юстиция осуществляла закон на основании народной поговорки, гласящей: «Закон, что дышло – куда повернул, туда и вышло», и многие, очень многие, пробыв в заключении дольше меня, и даже в несколько раз, решительно ничего не поняли и не усвоили. Трудность при усвоении этого понимания объясняется, между прочим, разностью значения, вкладываемого в одни и те же слова.

Возьмем для примера слово «милиционер». Энциклопедический словарь объясняет, что милиционер – это некадровый солдат, несущий военную службу без отрыва от своих прямых обязанностей и отчасти добровольно. В Советском Союзе милиционер – это полицейский чин, профессионал, никакими другими делами не занимающийся.

Или слово «клевета». В общечеловеческом понимании это ложь, взводимая на какое-либо лицо, организацию или систему в целях их опорочить. В советском государстве «клевета» есть вообще отрицательный отзыв о существующей там системе или о лицах, ее осуществляющих. Приведу пример: если кто-нибудь отозвался бы отрицательно о Берии до его падения и расстрела, то судебный приговор гласил бы о «клевете на советских вождей». Если же после его падения кто-либо высказал недоумения о системе, при которой подобный господин мог распоряжаться жизнью и смертью миллионов людей, то это классифицировалось бы как «клевета на советскую власть».

Все действия советских заправил именуются не теми словами, которые надлежит употреблять. Например, включение в состав советского государства Эстонии, Латвии и Литвы и лишение их самостоятельности и свободы именуются «освобождением» этих народов. Присоединение территорий других государств также именуется «освобождением» этих территорий. Конечно, дело не в словах, а в принципе, согласно которому «что можно мне – нельзя тебе» и что подлость в отношении меня – геройство и доблесть в отношении тебя.

Установка «цель оправдывает средства» официально считается недопустимой в отношении любой идеологии, религии или системы, но в отношении достижения идеалов коммунизма она допустима и положительна. Гнусностью, вызывающей отвращение, считается «шпионаж», направленный против советского государства и его деятельности, и лица, его проводящие, клеймятся негодяями, продающими себя за деньги. Никакой идеологии за ними не признается, тогда как органы и лица, осуществляющие ту же работу в пользу советского государства, официально восхваляются как борцы за идею и патриоты...

Слово «Правда», если не считать официальной газеты Центрального комитета партии – и, по словам московских остряков, отличающейся от аналогичного органа советского правительства «Известия» тем, что в последней нет правды, тогда как в первой нет известий, – понимается тоже своеобразно. Правдой называются только высказывания положительного характера в отношении системы. Мои следователи записывали мои показания заведомо неверно, утверждая что они это делают в целях выяснения «правды»...

Человеку, выросшему и воспитанному в определенных понятиях, трудно сразу усвоить новое значение слов и те последствия, которые это явление за собой несет…

Я не знаю, можно ли жизнь в Советском Союзе назвать «советской жизнью». Я никогда не слышал выражения «царская жизнь» в отношении дореволюционной России, как не слышал «республиканская жизнь» в отношении, например Франции. Говорили «русская жизнь», «французская жизнь» и пр. Поэтому было бы правильнее назвать жизнь людей, живущих под советской властью, «русской жизнью» – это было бы верно. Каждый народ имеет свои особенности, вытекающие из его характера и тех исторических условий, при которых он сложился, это же относится и к быту.

Если мы теперь, после двухтысячелетней Христианской эры, имеем языческие пережитки в быту, то, естественно, никакая, даже коммунистическая власть, в 40 лет ни характера, ни быта русского народа изменить не могла. Изменились экономические условия, и это наложило некоторый отпечаток на укладе жизни, но нет какой-то особенной «советской жизни», есть просто современная русская жизнь.

Еще в большей мере это относится к «советскому человеку», он является измышлением коммунистических заправил, а на практике не существует. Есть русский человек, о котором говорят, что он «советский», но который остается и продолжает быть русским со всеми положительными и отрицательными сторонами…

«Советский строй» – это политическая структура государства, тогда как государственный капитализм есть экономическая форма и от частного капитализма, основанного на конкуренции, отличается более жесткими формами эксплуатации, облегчаемыми имеющейся в руках государства-предпринимателя политической властью над населением. При всякой монополии товар бывает дорог и плохого качества, так как в отсутствии конкуренции его вручают населению насильно. Это и происходит в советском государстве, и этим оно отличается от так называемых буржуазных стран.

Вопрос, интересующий людей, находящихся в «свободной зоне» мира, можно формулировать так: «Как и чем живет средний человек в условиях государственного капитализма?». Он служит и работает в учреждениях и предприятиях, как и раньше, получает там вознаграждение за свой труд и старается протолкнуться на лучше оплачиваемое место. Другими словами, он делает то же, что делают люди везде, но с разницей, что получаемая им плата весьма мизерна и жить ему трудно. Выражаясь по-современному: у него низкий экономический стандарт.

Многолетняя изоляция от всего остального мира не могла не создать у населения «бытовой отсталости», странно совмещающейся с «технической прогрессивностью». В поисках «нового» в своем быту «советский» человек нашел его в прошлом, в результате чего современный житель Советского Союза живет в обстановке 1914 года, как в смысле своих семейных отношений, так и быта. Любопытно, что эта же тенденция наблюдается и у руководящей верхушки...

В Советском Союзе нет газет в том смысле, как это понимают на Западе. Официозы партии и правительства –  это не газеты, а информационные листки; в них ничего нет, кроме указаний на сегодня, как нужно думать, и соответствующих к тому распоряжений. Только на четвертой странице петитом в отделе «Международная Жизнь» упоминаются события в Европе или Америке, причем обыкновенно в сжатой форме и по существу ничего в действительности не освещающие. Здесь так же, как и во всем – все наоборот, чем в остальном мире. То, что у нас помещается под крупными заголовками, в Советском Союзе, если и печатается, то на последней странице петитом, и наоборот. О каких-либо происшествиях, катастрофах, неурожаях, пожарах и так далее нигде не упоминается, как будто в Советском Союзе их вообще не бывает.

Конечно, ответственные лица ежедневно читают передовицу «Правды», черпая оттуда установки на сегодня, в противном случае можно попасть впросак, например, ругая Тито, когда официальная установка на сей день в корне изменилась, и Тито больше не бандит международного империализма, а друг Советского Союза и сам Хрущев едет к нему в гости. Но главная масса населения, «обыватель», читает в газете как раз то, что в ней написано на последнем месте, а именно «международную жизнь», для этого ему по объему материала требуется максимум 10 минут. В каждой области издается своя газета, но она для обывателя еще менее интересна, чем центральные органы. По прочтении ее в голове ничего не остается…

При всеобщей грамотности в населении существует громадная потребность в чтении, удовлетворяемая книгой. В этом отношении житель советского государства стоит выше жителя Запада. Я не встречал человека, не знакомого не только с русскими, но и со старыми иностранными классиками... Колхознику неинтересно читать трафаретные повести о колхозах, а рабочему – о своих переживаниях у станка... Об образованных слоях населения не приходится даже говорить: они на этой литературе воспитываются, что, конечно, не может не отражаться на их идеологии. Немало этому способствует и застой в современной советской литературе, работающей и пишущей по надоевшим всем трафаретам.

Картина получается довольно неожиданная, а именно: средний житель в своей жизни пропитан мещанской идеологией дореволюционного периода. Коммунистическая партия в лице своих вождей утверждает, что создала бесклассовое общество, но мне кажется, что нигде нет такой разницы между разными слоями населения, как именно в Советском Союзе. Высший слой составляют верхушка коммунистической иерархии, высшее командование, научные работники, крупные артисты, литераторы с именем, руководители промышленных и торговых организаций и предприятий. Низший слой – это колхозники. Материальное обеспечение играет и здесь главную роль, а разница в окладах этих слоев очень велика. Резюмируя все мною сказанное, я делаю следующий вывод: все, что составляет верхние и средние слои населения, то есть руководящая масса, живет в быту и психологии 1914 года... В самих условиях жизни, конечно, очень многое изменилось, но это произошло во всем свете, и Советский Союз не составляет исключения.

Об авторе

Борис Владимирович Бьёркелунд (1893-1976) – из обрусевших финляндских шведов. Выпускник Морского корпуса, в 1916 году поступил во 2-й Балтийский экипаж и участвовал в боях с германцами на линкоре «Петропавловск». Был контужен и отправлен на излечение в Петроград, где и застал Февральскую революцию.

Будучи монархистом по убеждениям, не принял ее «завоеваний», был вновь ранен бунтовавшей матросней, затем подал а отставку. «Одним из столпов всех установок был Царь. Это была личность для нас символическая, и за нее любой из нас должен был быть готов отдать все, вплоть до жизни... Были генералы, адмиралы, сановники; все они были ставленниками Царя и поэтому имели авторитет в наших глазах. И вдруг все они, или большинство из них, стали изменниками, заговорщиками против того, кому присягали, с невероятной легкостью они надели красные банты, правда, не всегда спасавшие их от самосуда толпы, но зато вполне подтверждавшие их сущность. Люди, в силу революции вышедшие в министры и представители власти, говорили и делали вещи, совершенно не укладывавшиеся в понятие и представления морского офицера, а матросы оказались не «христолюбивым воинством», а разбойниками, убийцами и трусливыми спекулянтами», - вспоминал он.

Ненавидя думских и радикальных революционеров (А. Керенского, А. Гучкова, П. Милюкова, В. Ленина), Б. Бьёркелунд не менее глубоко презирал и «революционеров в погонах», олицетворением которых для него был генерала Л. Г. Корнилов. Это предопределило неучастие его в Белом движении. «Многие могут объяснить мой уход с поля брани в личную жизнь трусостью, но это неверно. Я руководствовался не этим чувством, а сознанием бесполезности жертвовать собою с вероятностью почти стопроцентной гибели за дело, которое спасти нельзя, особенно под начальством и руководством лиц, которые всю эту обстановку создали, и которых я всей душой презирал», - писал он.

Чудом пережив прелести революционного Петрограда и дождавшись пока большевики отложили идею немедленного установления советской власти в Финляндии, в 1921 году Б. Бьёркелунд отбыл на родину предков. Служил в разведке Финского Генерального штаба. В 1938 году вышел в отставку.

В 1945 году по требованию советских властей выдан им на расправу главой МВД Финляндии коммунистом Ю. Лейно в качестве «военного преступника», в числе группы из 20 человек. 10 лет пробыл в советских лагерях, откуда был выпущен только в 1955 году.

Написал автобиографическую работу о своем пребывании в ГУЛаге, опубликованную в Финляндии в 1966 году. В русском варианте книга получила название «Путешествие в страну всевозможных невозможностей» и полностью была впервые опубликована в Санкт-Петербурге в 2014 году. Предисловие и литературное редактирование текста выполнил сотрудник газеты «Монархист» С. Маньков.