«Контуры будущей России» по мысли Ивана Солоневича

Несмотря на многочисленные жизненные невзгоды, Иван Солоневич был оптимистом в отношении грядущей Имперской России, которая придет на смену России советской. При этом, в силу происхождения и жизненного опыта, он испытывал только презрение к мечтам о полной реставрации старого порядка со всеми присущими ему социальными особенностями.

Мыслитель считал, что будущая Россия:
– восстановит монархию, чему, вероятно, будет предшествовать период национальной диктатуры;
– будет унитарным государством;
– сохранит территориальную целостность примерно в границах прежней Российской Империи и СССР, и дальнейшей территориальной экспансии не будет;
– будет авторитарным и корпоративным государством, правящий слой которой будет отличаться не привилегиями, а характером несения государственной службы (тягла);
– в социально-экономическом плане будет страной своего рода национального социализма. Она будет лишена сословных недостатков, порождавших противоречия и конфликты при дореволюционном строе, в том числе помещичьего землевладения.

И. Солоневич считал, что история, география, экономика Россия свидетельствуют в пользу его предположений.

Реставрация монархии

Белая эмиграция, в которой преобладали монархисты, как ни странно, конкретной программы реставрации не имела. Ничего конкретного, кроме общих фраз, не содержалось в материалах Монархического съезда 1921 года в Рейхенгалле.

К тому же часть монархистов отказалась признавать права Великого Князя Кирилла Владимировича, провозгласившего себя в 1924 году Императором в изгнании, и ориентировалась на «вождя» – неудачливого Главнокомандующего Русской армии во время IМировой войны Великого Князя Николая Николаевича Младшего. Значительная часть усилий монархистов в итоге уходила на полемику, а подготовка программы для будущей России не получала должного внимания.

Вопрос Престолонаследия в значительной мере утратил остроту после смерти Великого Князя Николая Николаевича в 1929 году. Когда же после смерти Императора Кирилла в 1938 году права на Престол унаследовал его сын – Великий Князь Владимир Кириллович, принявший титул Главы Императорского Дома, большая часть эмиграции сплотилась вокруг него. В значительной мере это было обусловлено тем, что к нему не было и не могло быть «личных претензий» из дореволюционного прошлого.

Но начавшаяся IIМировая война вновь расколола эмиграцию. На сей раз по вопросу «оборончества», т.е. поддержки СССР, и «пораженчества» – попытки использовать конфликт для свержения власти большевиков. А после войны большая часть «новой эмиграции» в своих рассуждениях о будущей России сконцентрировалась на идее освобождения страны от коммунистического ига, и вопрос о форме правления отодвигался «на будущее».

На этом фоне И. Солоневич выглядел удивительным оптимистом. Он был принципиальным «предрешенцем» и в своих работах жестко отстаивал монархию как идею и принцип, категорически необходимый для возрождения России. Мыслитель считал обязательным продолжение русской тысячелетней традиции: «Центральный политический пункт этой традиции – русская монархия будет восстановлена», считая это политической неизбежностью.

И. Солоневич видел в реставрации не только «восстановление монарха», но и возрождение целой «системы учреждений» – от Всероссийского Престола до сельского схода. Той аксаковской системы, где Царю принадлежала бы «сила власти», а народу «сила мнения».

При этом он столь же категорически выступал противником восстановления старого помещичьего строя. Мыслитель подвергал суровой критике крайних монархистов эмиграции, которые выступали за восстановление старого сословно-бюрократического строя. По мнению И. Солоневича, лозунг дворянско-сословной монархии вызовет в России новую гражданскую войну «против данной формы монархизма с перерастанием этой войны в войну против монархизма вообще».

Он был убежден в неминуемой утрате власти большевиками: «Советская власть будет разбита все равно». Но предупреждал: «После свержения советской власти нам предстоят очень тяжелые годы. Бескровных революций не бывает – разве только в декламационных сборниках. Но не бывает и бескровных контрреволюций».

Затем будет восстановлена монархия. Она будет легитимной: «Народно-монархическое движение является строго легитимистской организацией и безоговорочно признает Великого Князя Владимира Кирилловича законным правопреемником Российского Престола». «Выборная Монархия у нас невозможна, и для нее нет абсолютно никаких оснований», – подчеркивал он. Ведь «поиски монарха вне исторической Российской Династии чреваты опасностями страшных потрясений и междоусобиц».

Как именно произойдет реставрация, И. Солоневич, будучи политическим реалистом, не говорил. Его вдохновлял 1613 год, когда после Великой смуты русский народ вручил всю власть юному Царю Михаилу Романову. Затянувшаяся Новая смута (советская власть) должна завершиться призывом народа: «Яко едиными устами вопияху, что быти на Владимирском и Московском и на всех Государствах Российского Царства Государем и Царем и Великим Князем всея России, тебе – Великому Государю Владимиру Кирилловичу…». Или, в переводе этой формулы на очень прозаический язык нашей современности: «Хватит. Попили нашей кровушки. Волим под Царя Московского».

Унитарность государства

Для И. Солоневича, как и для многих монархически настроенных эмигрантов, Россия мыслилась исключительно как унитарное государство под названием «Российская Империя», но никак не «Советский Союз», ни тем более «Российская Федерация».

К примеру, неофициальный главный идеолог Белого движения и РОВСа Иван Ильин также был категорическим противником установления «федерации». Он предупреждал, что большинство наших доморощенных федералистов «имеют лишь смутное понятие о предмете своих мечтаний: они не понимают ни юридической формы федерации, ни условия возникновения здорового федерализма, ни истории федеративной государственности». И. Ильин приводит неопровержимую аргументацию против учреждения в России любой федерации, называя ее заведомо мнимой федерацией или псевдо-федерацией.

Россию в виде федерации никогда не представлял и И. Солоневич, а мыслил ее исключительно в форме унитарной империи. И даже СССР времен 1939 года он упорно называл «империей»: «Я утверждаю: Российская Империя, даже в ее нынешнем изуродованном и залитом русской кровью лике, есть результат самой высокой государственной культуры, какая только была на земле со времени падения Римской Империи». В «Белой империи» отмечалось: «всякие варианты «федерации» могут быть навязаны только иностранной силой и поэтому недолговечны».

И. Солоневич отмечал, что мелкие лимитрофы, образовавшиеся на развалинах Австро-Венгрии и отпавших территориях Российской Империи, ожесточенно враждуют друг с другом, и внутри каждой новоявленной «страны» продолжаются конфликты и столкновения: «Можно было бы предположить, что полтораста петлюр во всех их разновидностях окажутся достаточно разумными, чтобы не вызвать и политического, и хозяйственного хаоса, — но для столь оптимистических предположений никаких разумных данных нет: петлюры режут друг друга и в своей собственной семье». Причина понятна: «Всякий истинный федералист проповедует всякую самостийность только, пока он слаб. Когда же он становится силен, - он начинает вести себя так, что конфузятся самые застарелые империалисты. Федерализм есть психология слабости, а никогда еще в истории мира слабая власть не решала ничего. Решала сила. Но – решала моральная сила, - и решала только она одна». Общий вывод был таков: «Всякий сепаратизм есть объективно реакционное явление». И совершенно логично он заключал: «Послесоветской России нужна свирепо централизованная и беспощадно свирепая власть: ничего не поделаешь».

Территориальная целостность

И. Солоневич ошибочно предполагал, что в постсоветской России произойдет смена политической власти с сохранением полной территориальной целостности в границах Российской Империи, за исключением Польши и Финляндии, и СССР. Вопрос о Балканских странах и черноморских проливах (один из важнейших в идеологии славянофильства) в его публицистике оставался открытым.

Грядущую Россию И. Солоневич представлял страной, достигшей естественных границ и закончившей свое территориальное расширение. По его мнению, важнее заняться обустройством и эффективным освоением уже имеющихся территорий.

К тому же унитарность государства, по мысли И. Солоневича не противоречит широким правам национально-территориального самоуправления. «Национальный вопрос в России – это сумма национальных полутораста вопросов», - отмечал он. Поэтому взвешенное его решение приводило к пути построения устройства многонационального российского государства через определение систем и принципов взаимоотношения народов.

Но главным из национальных вопросов был русский. Современный историк В. Соловей убедительно доказывает, что неотъемлемым элементом коммунистической доктрины была дискриминация русского народа в СССР. Большевиками был взят директивный курс на приоритетное развитие национальных окраин за счет русских. Только РСФСР, УССР и БССР были донорами союзного бюджета, остальные – его реципиентами. Во время голода 1946-1947 годов, когда на Украине и в РСФСР умерло 2 млн человек, оплата сельскохозяйственного труда в Закавказье до 10 раз превышала оплату в Нечерноземье. В. Соловей полагает, что СССР рухнул из-за беспрецедентного биологического ущерба, который русскому народу принесло коммунистическое правление. Это ненормальное положение не было секретом для И. Солоневича, который считал, что с дискриминацией русских в восстановленной России будет навсегда покончено.

Российская Империя, по его мнению, существовала как единое целое около 1000 лет и не проявляла признаков государственного распада. Гарантией этого являлось обеспечение всех граждан, независимо от их национальной принадлежности, всеми правами российского подданства: «Министры поляки (Чарторыйский), министры армяне (Лорис-Меликов), министры немцы (Бунге) – в Англии невозможны никак». И. Солоневич был сторонником национальной политики, проводившейся Царской Россией, считая, что там не существовало проблем национального неравенства: «Все нации были равноправны и в законодательстве, и в быту». Определенные ограничения существовали только в отношении еврейства, признавал он, отмечая при этом, что сама монархия в России не была ни просемитской, ни антисемитской.

И. Солоневич не верил в возможность массового сепаратистского движения окраин:«Никакая Москва – ни белая, ни красная, ни зеленая, ни оккупационная – не может допустить, чтобы железные дороги страны были разорваны десятками границ, чтобы на каждой границе стояли бы таможенные заграды и грабоотряды, чтобы и так предельно перенапряженная экономика всей страны сразу лопнула бы по десяткам «федеративных» швов. Не допустит этого и никакой рабочий и мужик, ни кацап, ни хохол». Мыслитель не мог учесть того, что политическая элита позднего СССР будет сама активно проталкивать идеи сепаратизма, особенно на Украине.

К сожалению, ошибался он и когда считал, что украинский народ не поддержит самостийников. По мнению И. Солоневича, в украинизации была профессионально заинтересована прослойка людей в количестве «едва ли больше двухсот тысяч, то есть около полупроцента всего населения Украины», «дайте на Украине свободу печати, и тиражи «украинской печати» упадут до нуля».

Он ясно понимает психологию любых самостийников, не желающих жить в рамках единой Русской Православной Империи: «всякие самостийности имеют, по существу, весьма простую подкладку: сколько получается министерских, посольских, консульских и прочих постов. Я эту подкладку знаю довольно хорошо. На моей родине, в Белоруссии, тоже были самостийники – из неудавшихся народных учителей, мечтавших о министерских постах. Министерский пост в Российской Империи – не очень просто достижимая вещь. Но в белорусской республике «с сеймом у Вильни або у Минску» – сколько разведется таких министерских, посольских и консульских постов. И перед каждым захудалым счетоводом откроются блестящие перспективы – представительство самостийной белорусской республики – например – в Уругвае».

Для И. Солоневича украинцы и белорусы были и должны оставаться частью единой русской нации. Он был убежден, что политика «украинизации», упорно проводившаяся большевиками в 1920-30-х годах, не оставила никакого следа в душах жителей Малой Руси, и в этом – залог сохранения территориальной целостности России.

Национальная диктатура

И. Солоневич не исключал периода национальной диктатуры перед восстановлением монархии, но при этом видел и опасность перерождения ее из временного средства в постоянную самодовлеющую силу.

В 1938 году он писал: «Временно… монархия может быть заменена вождем. И это – не от хорошей жизни. И это, конечно, надолго… и кандидатов в диктаторы будет не один». Мыслитель полагал, что «военную диктатуру по линии, так сказать, российского бонапартизма» охотно поддержит командный состав Красной армии.

Уже в 1939 году, полемизируя с лидером дальневосточных русских фашистов Константином Родзаевским, И. Солоневич указывал: «Предлагаемая К.В. Родзаевским схема захвата власти в СССР – партия, диктатура, собор – никуда не годится». А после войны, оценивая тенденции в эмигрантской среде, он отмечал: «Я не буду называть никаких партий и имен. Но есть и партии и имена, которые идут на диктатуру. Если к власти придут они – я или вовсе не поеду в Россию или снова сбегу, на этот раз заблаговременно».

И. Солоневич пытается оградить горячих антибольшевиков от политических иллюзий: «Русская эмиграция должна себе дать совершенно ясный отчет в том, что никаких возможностей свержения советского режима у нее нет… Непосредственная борьба с советской государственностью есть или утопия, или иллюзия, или халтура, или обман». Эмиграция, по его мысли, может сделать единственное дело – «выковать идеи, выковать свои кадры и ждать».

И в этом он, безусловно, оказался прав. Как показала история, русская эмиграция заметного участия в свержении советской власти в 1991 году не приняла. А вот политико-правовые и социально-философские идеи, выработанные ею, могут быть востребованы, разумеется, с корректировкой и учетом современного политического момента.

Монархисты эмиграции видели четыре варианта свержения власти большевиков: 1) иностранная интервенция; 2) переворот, организованный силами эмиграции; 3) свержение в результате войны; 4) стихийное народное восстание. И. Солоневич допускал военную помощь от иностранных государств, считая, что иностранная оккупация, «бессильная, неустойчивая», будет совершенно не опасна национальным интересам России.

Мыслитель совершенно исключал вероятность ликвидации СССР в результате возникновения национальной революции. Некоторое время он пребывал в заблуждении, что советская власть может быть свергнута только в результате войны. Особенно это характерно для него на рубеже 1939-1940 годов, когда он был приглашен для ведения пропаганды Финским правительством в Хельсинки. В это время, рассчитывая на помощь Карла Маннергейма, он увлекся идеей создания за рубежом русского правительства и национальной армии. Если этого не сделать вовремя, считал И. Солоневич, то перед страной откроются три перспективы: 1) анархия; 2) диктатура; 3) оккупация, или всех три составляющих одновременно.

Он теоретически допускал и возможность внутреннего переворота, который мог произойти только в случае, «если после смерти или террористической ликвидации Сталина в его ближайшем окружении возникнет уже не распря, а резня», и в эту резню будут втянуты вооруженные силы.

Правящий слой

После войны И. Солоневич в «Народной Монархии» пытается «установить основные принципы и идейно оформить будущий правящий слой страны, одинаково преданный и Царю и народу». Он так оценивает основные нужды для каждого человека: «а) свобода труда и творчества и б) устойчивость свободы труда и творчества». Обеспечить их и дать тем самым страховку от революций, по мнению мыслителя, может только реставрация Монархии. Лишь она способна обеспечить свободу и дать гарантии от завоеваний, от революций и от бюрократии.

В условиях общих границ со множеством государств Россия, политически оформленная в виде республики, по мнению И. Солоневича, не способна справиться с задачами современной войны и обеспечить политический суверенитет. Возникновение диктатуры в виде СССР на обломках Российской Империи он объясняет следующим образом: «Великая учительница-история продемонстрировала этакое наглядное пособие: вы не хотите частного хозяина рыбной лавки: пожалуйте в Чрезвычайку. Вы не хотите державного хозяина Земли русской – пожалуйте вам Джугашвили-Сталина».

Специфика государства Российского, как показала сама история, требует сильной русской власти. Либо это власть в виде Монархии будет персонифицирована единоличным наследственным легитимным монархом, воспитанным в православной традиции, от рождения поставленным в наилучшие условия в овладении мастерством управления государством. Либо эта власть будет персонифицирована диктатором, который правит с опорой на политическую партию. Однако такой правитель не мог избежать преступлений, шел к власти по головам, вырезая своих конкурентов, находясь в состоянии постоянной борьбы за свою власть, опасаясь ножа очередного партийного Брута.

Основная проблема восстановления устойчивой монархии, по мысли И. Солоневича, заключается в организации правящего слоя, который «должен быть поставлен в такие условия, при которых свобода его деятельности совпадала бы с реальными интересами страны, а попытки ниспровержения карались бы в законодательном и судебном порядке с самой беспощадной суровостью».

Он был непоколебимо убежден, что «республиканская форма правления совершенно автоматически приведет к диктатуре бюрократии, а эта бюрократия в интересах своей стабилизации выдвинет очередного диктатора». При ликвидации советской власти и одновременным восстановления монархии, влияние интеллигенции (как слоя наиболее подверженного иностранным влияниям) будет ограничено самим монархом.

Однако в случае разрушения советского строя «без участия монархии приведет к диктатуре интеллигенции с неизбежной борьбой за первое место в этой диктатуре. А также с неизбежным расколом нового правящего слоя и, следовательно, с новым отсутствием национального единства», которое «вызовет новый припадок национальной слабости». И. Солоневич писал, что власть достанется некой «еще не существующей партии», которая возникнет в результате раскола коммунистической. Он также прозорливо предвидел, что при формировании правящего слоя постсоветской России в число государственных служащих «неизбежно попадет весьма значительное количество карьеристов и авантюристов».

Народовластие и хозяйственный строй

Восстановленная монархия, по мысли И. Солоневича, будет сочетаться широким самоуправлением и политическими свободами. Гарантией против диктатуры бюрократии может быть «только монархия и только в ее опоре на народное самоуправление, причем монархия, как установление, стоящее над всеми классами и слоями нации, может... принимать меры против бюрократического перерождения самоуправления..., а самоуправление – контролировать государственный аппарат страны и не давать ему возможности перерождения в диктатуру чиновничества».

Монархия постсоветской России обязана защищать частную собственность и инициативу, которые, по учению И. Солоневича, могут быть ограничены только в случаях крайней необходимости – отчуждение частной земли под постройку железных дорог, винная монополия, эмиссионная монополия. Государство является монополистом в вопросах торговли алкоголем, почты и телеграфа, железных дорог. В исключительных случаях допускается ограничение «свободы хозяйственной конкуренции» при проведении мобилизации промышленности.

При этом И. Солоневич был противником всяческого либеральничания: «Мы обязаны признать, что настоящим прогрессом будет тот строй, который нас от Сталина гарантирует. Мы, монархисты, будем надеяться на то, что будущих Сталиных будущее русское правительство не будет по шесть раз высылать на отдых в Сибирь».

Мыслитель констатировал: «в современной России за эти тридцать пять лет вырос новый ведущий, но еще не правящий слой, который ни при каких мыслимых обстоятельствах старого к власти не подпустит». Восстановление русской монархии на его социально-административной базе он считает невозможным физически.

Будучи противником социализма как идейно-политического течения и способа организации общества, при котором частная собственность отнимается и передается в руки «социалистической бюрократии», И. Солоневич признавал при этом, что Царская Россия была «самым социалистическим государством мира». В фигуре Самодержавного Царя, независимого от политической элиты, он видел гарантию, что бюрократия всегда будет ему подконтрольна. Безусловно, это не исключает полностью бюрократического произвола, но Государь в любой момент сможет его пресечь.

Новую Россию И. Солоневич видел в виде «монархии с социалистическим сектором, безмерно более крупным, чем имела Англия времен мистера Эттли». Из этого можно сделать вывод, что мыслитель, неукоснительно стоя на страже частной собственности, допускал возможность развития некоторых социалистических тенденций, но при тотальном контроле со стороны Самодержавной монархии, то есть выступал за смешанную форму государственного хозяйствования.

Он подчеркивает: «Монархия не означает никакого окончательного, вечного хозяйственно-социального строя. Монархия – это только рамка для поисков. Рамка, сдерживающая эти поиски в пределах человеческого разума и человеческой совести».