Путин и пустота

Президент РФ Владимир Путин недавно обронил несколько слов, которые с новой силой всколыхнули в обществе дискуссию о национальной идее России. Всего пара его фраз, сказанных в разных местах и по разным случаям, как в капле воды отразили идейную пустоту, стоящую за современным режимом. В то же время, они показали необоснованность большинства претензий идеологического характера, которые к нему предъявляются.

В ходе заседания Совета по науке и образованию В.Путин неожиданно порадовал антикоммунистов, сказав, что ленинская политика государственного строительства создала основу распада страны в дальнейшем. «Заложили атомную бомбу под здание, которое называется Россией, она и рванула потом», - заявил он. Поскольку это была спонтанная реакция на неожиданно прозвучавшее имя Ленина, нет оснований предполагать в этих словах какую-то неискренность.

Но едва антикоммунисты возрадовались, а наследники большевиков разразились гневными отповедями на тему «не трожь святое!», В.Путин на форуме ОНФ дал разъяснение своих позиций – на сей раз явно заранее подготовленное и продуманное. Оно произвело обратный эффект: коммунисты успокоились, а их противники вознегодовали. Президент «не просто был членом компартии, а почти 20 лет проработал в организации, которая называлась Комитет государственной безопасности СССР», ему «до сих пор нравятся некоторые коммунистические и социалистические идеи», а «кодекс строителя коммунизма очень напоминал Библию».

Наконец на встрече с активом «Клуба лидеров по продвижению инициатив бизнеса» В.Путин попытался сформулировать свое видение национальной идеи России. Сказал он буквально следующее: «У нас нет никакой и не может быть никакой другой объединяющей идеи, кроме патриотизма… И чиновники, и бизнес, да и вообще все граждане работают для того, чтобы страна была сильнее. Потому что если так будет, каждый из нас, каждый гражданин будет жить лучше – и достаток будет больше, и комфортнее будет, и так далее. Это и есть национальная идея. Она не идеологизирована, это не связано с деятельностью какой-то партии или какой-то страты в обществе. Это связано с общим объединяющим началом. Если мы хотим жить лучше, нужно, чтобы страна была более привлекательной для всех граждан, более эффективной».

Казалось бы, полная путаница и масса внутренних противоречий. Между тем, все это прекрасно уживается в голове и президента России, и массы ее граждан. Впрочем, если приложить некоторые усилия, в этой «идейной каше» не так сложно разобраться. Нужно лишь найти верные точки отсчета в личном опыте, жизненном пути и психологии российского лидера.

Думаю, что ключами можно считать несколько его фраз. Это утверждение «не могу сказать, что я был таким уж идейным коммунистом». Далее – подчеркивание места работы, сформировавшего его видение жизни – Комитет государственной безопасности. Признание предательской позиции большевиков во время революции: «В I Мировую войну мы оказались проигравшими проигравшей стране. Уникальный случай в истории. Ради чего? Ради борьбы (большевиков) за власть». Видение плачевной практики построения социализма: «Идеи-то они вообще хорошие – равенство, братство, счастье, но практическое воплощение этих замечательных идей в нашей стране было далеко от того, что излагали социалисты». И еще: «Все обвиняли Царский режим в репрессиях. А с чего началось становление советской власти? С массовых репрессий. Я уже не говорю про масштаб, он просто вопиющий. Пример – это уничтожение, расстрел Царской семьи вместе с детьми. Но могли бы быть еще какие-то идейные соображения по поводу того, чтобы искоренить, так сказать, возможных наследников. Но зачем убили доктора Боткина? Зачем убили всю прислугу?».

Итак, кого мы видим? Человека, безусловно, умного, но, в сущности, вполне безыдейного, видящего своей задачей государственную безопасность, порицающего любую антигосударственную деятельность, считающего вполне допустимым применение силы для достижения поставленных целей, но отнюдь не фанатика, а прагматика, стремящегося с минимальными затратами каких бы то ни было ресурсов добиться наилучших результатов.

Любой авторитарный режим неизбежно строится под своего лидера и его воззрения. Отталкиваясь от этого, несложно понять и «идеологию» современной российской власти. Она, безусловно, не советско-коммунистическая, что бы ни говорили патентованные «белогвардейцы»; не либеральная, какие бы пункты не значились в конституции страны; не русская национальная, как бы о том не мечтали патриоты и националисты.

Будучи прагматиком и решая задачу консолидации общества и укрепления страны, В.Путин не хочет идти наперекор массовому советскому сознанию обывателей и «сберегает наследие этой эпохи». Как человек умный, президент, безусловно, понимает, что наследство Российской Империи – гораздо более надежный фундамент государственного строительства, поэтому покровительствует попыткам как-то увязать русскую историю с советской. В качестве «государственника» он противостоит разрушительной работе либеральной публики. При этом для «сохранения лица» на международной арене сохраняет классическую либерально-демократическую модель государственности.

Возможно, этот подход можно назвать социал-прагматизмом. Но сам В.Путин называет это патриотизмом, довольно произвольно включая в это понятие и комфорт и достаток людей, и эффективность власти, и стремление всех граждан к усилению страны.

Как бы то ни было, ведя такую политику, он вынужден одновременно «сидеть на нескольких стульях». Кроме того, прорехи в «патриотической» идеологии президента в общем-то видны невооруженным глазом. Выделим пару основных.

Во-первых, пока речь идет о дореволюционном прошлом, с «патриотизмом» все нормально. За исключением некоторого числа идейно-озабоченных коммунистов, продолжающих твердить протухшие ленинско-сталинские мантры об «отсталости Царской России», «Николае Кровавом», «Империалистической бойне» и т.п., обыватель, даже унаследовавший поздне-советскую психологию, в общем гордится дореволюционной Россией.

Проблемы начинаются аккурат с того момента, когда на Русскую землю приходит «советская эпоха». Даже не затрагивая вопроса позднейшей IIМировой войны, сложно понять, кто был носителем «патриотизма» во время катастрофы 1917 года. Большевики, с 1914 года боровшиеся за «превращение империалистической войны в гражданскую»? Думцы и генералы, предавшие своего Государя? Сагитированные революционерами солдаты и матросы, поднимавшие офицеров на штыки?

Потом становится еще хуже. Кто патриоты: Ленин с Троцким, заключившие позорный Брестский мир, создавшие Коминтерн и разжигавшие мировую революцию? Доблестные красноармейцы, целенаправленно физически уничтожавшие духовенство, дворянство, казачество? Чекисты, которые ввели практику «заложников», массово пытавшие и убивавшие по «классовому признаку»? Или белогвардейцы, пытавшиеся остановить этот беспредел?

Особо продвинутые, вроде нынешнего главы Минкультуры РФ Владимира Мединского, видимо, считающего себя ответственным за создание идеологии единого русско-советского наследия, заявляют, что патриотами были и те, и другие, но как бы по-разному. Нужен, наверное, какой-то специальный склад ума, чтобы в голове беспроблемно укладывалась такая историческая картина: патриоты-большевики топят в море баржи с патриотами-офицерами, распинают патриотов-священников на Царских вратах, насилуют патриоток-курсисток. Но, видимо, у культурного министра это получается.

Второй естественный вопрос: почему патриотизм – это российская национальная идея? Почему не китайская, или индийская, или американская? Что же в ней, собственно, российского?

Список недоумений можно продолжать и множить, но смысла в этом нет. Очевидно, что в реальности патриотизм свойственен любому нормальному гражданину любой нормальной страны. Но в качестве национальной идеи как таковой его рассматривать никак нельзя.

Таким образом, становится ясно, что для В.Путина патриотизм – это своего рода заглушка, призванная замаскировать зияющую идейную пустоту – отсутствие у современного режима внятного понимания того, какую идею он олицетворяет и отстаивает.

Надо признать, что стремление президента задействовать любые возможности для укрепления страны можно понять, особенно учитывая то, в каком состоянии он ее «унаследовал». И использование советской психологии масс в сочетании с патриотической фразеологией с этой точки зрения вполне объяснимо. Как временный метод. А вот попытка законсервировать такое положение «неустойчивого равновесия» говорит о нехватке стратегического мышления в этой сфере. «Сидение на нескольких стульях» вполне допустимо как тактический ход, но долгосрочных перспектив у него нет.

В.Путину часто ставят в вину то, что его режим целеустремленно препятствует возрождению русских традиций и, напротив, реабилитирует советчину. Думаю, что в сущности, это не точно. Государственных мер, направленных на прославление достижений революции, борцов с «контрой», персонально Ленина или Сталина и пр., в целом относительно немного (всем этим занимаются группы идейных коммунистов), во всяком случае, их масштаб сопоставим с действиями, направленными на воскрешение памяти о дореволюционном наследии. Кроме того, не запрещается общественная инициатива по национальному возрождению – будь то восстановление церквей, казачьи сообщества, национальные объединения (за исключением, разумеется, особо рьяных «борцов с режимом») и т.п.

Но с точки зрения перспектив подлинного возрождения России в упрек В.Путину можно поставить именно «нейтралитет» в этом вопросе. Понимая глубинную внутреннюю несовместимость русского и советского наследия, государственная власть, строящая свои планы на стратегическую перспективу, должна ненавязчиво (без ломки «через колено»), но целеустремленно понижать градус советскости в общественном сознании. Для этого нужна кропотливая повседневная просветительская работа, итогом которой в конце концов станет осознание преступлений большевизма и постепенный отказ обывательской массы от восприятия советского как «своего». Только тогда можно будет выстроить реальные связи нынешней власти с Исторической Россией и только в этом случае власть уподобится «мужу благоразумному, который построил дом свой на камне» (Мф, 7, 24).