Пропаганда правдой

Статья Бориса Ширяева, которую мы размещаем в этом выпуске в разделе «Русская публицистика», как нам кажется, сохраняет свою актуальность и по сей день. Действительно, самая важная задача, которая стоит сейчас перед национально-православными силами, - это донести правду как о Царской России и монархической идее как таковой, так и о реалиях большевицкого правления.

Передо мной прекрасный, полный любви и теплоты, очерк о том Сталинграде, который звался Царицыном. Этот город имел «около сорока лесопильных заводов... и снабжал лесом весь быстро растущий юго-восток России ... вокруг лежали тучные земли... Царицын строил паровые мельницы, элеваторы, маслобойные заводы... переваливал сотни тысяч пудов пшеницы, муки, овощей, мяса, леса, рыбы, нефти, железа... Да, и железа. Царицын выстроил металлургический завод «Дюмо».

«Мясо у нас было почти даровое, – пишет далее автор, – самый пoследний бедняк ел наваристые щи... на «обжорке» за копейку можно было пообедать «гусаком» до отвала... сотня штук воблы стоила гривенник. Бунты сушеной рыбы лежали около пристани горами в двухэтажный дом». «Нет, я не идеализирую, – говорит он, – была у нас и беднота. Были даже нищие, но эти нищие жили так, как не живут нынче колхозники и рабочие... в землянках и плетушках».

Оказывается, что в тогдашнем Царицыне готовый, срубленный из выдержанного леса домик в три-четыре комнаты можно было купить за 3-4 рубля. Эти домики – «казенки» – приплывали туда с Унжи и Камы на множестве плотов, а минимальный заработок в Царицыне был 12-15 рублей в месяц. Пожалуй, рекордному уровню благосостояния современных США и Австралии придется уступить свое место.

Автор рассказывает далее о широком размахе культурного строительства этого сказочного на современный взгляд города, об огромном «доме науки и искусств» с оборудованным по последнему слову техники театром, богатой библиотекой, художественной и музыкальной школами, другом театре с двумя зрительными залами, приютах, больницах, гимназиях, школах. Их строили купцы быстро богатевшего Царицына, строили не из побуждений ханжеской филантропии, но потому что весь ход тогдашней жизни приказывал им строить: не «покажешь себя» – лишишься кредита, прогоришь!

«Умели работать, умели гульнуть, по и достоинство свое блюли. Шапок перед барами у нас не ломали», – пишет автор, и рассказывает о богатеях, не смевших потревожить развалившегося на пристани отдыхающего грузчика, о «забастовке» баб-покупательниц, победивших набавившего одну копейку (только одну!) купца и многом еще, чему теперь поверить трудно, даже здесь, в преуспевающих свободных демократических странах.

«До чего же богатой была страна!», – восклицает автор, а его сотоварищ на страницах того же журнала, приведя некоторые данные дореволюционного роста русской экономики, добавляет: «если бы октябрьская революция не прервала и не задержала хозяйственного развития, то Россия была бы теперь несомненно страной, где слово нужда было бы забыто».

Но кто же автор этого очерка о царском Царицыне? Отставной губернатор, эмигрант из былых купцов или просто монархист – «реставратор», реакционер, шамкающий беззубым ртом?

Нет, дорогие читатели, автор этого правдивого и яркого очерка «Сталинградские письма» («Посев», № 1, 1952 г.) «новый» эмигрант, солидарист Г. Андреев, которому, судя по некоторым автобиографическим штрихам, менее 30 лет, то есть попавший под колеса революции подростком, человек первого «пофевральского» поколения. Солидаристы – не монархисты, и «реставраторами» их может назвать разве лишь г-н Аронсон (эсдек-меньшевик, бундовец, участник революции, несколько раз арестовывался ЧК, эмигрировал в 1922 г., жил в Германии, Франции, США, участвовал в меньшевицких кружках эмиграции, умер в 1968 г. – ред.). За исключением краткого упоминания о дубинке Петра Первого, о монархии и «царском режиме» в очерке нет ни слова. Этих слов и не требуется – ясно без них.

После появления на страницах «Нашей Страны» моей статьи «Ветер из глубин» я получаю много писем от «старых» эмигрантов, выражающих сомнение в том, что современный подсоветский человек рабочего возраста, то есть вступивший в сознательную жизнь после «февраля», упорно ищет сейчас связи со своим национальным, дореволюционным, «дофевральским» прошлым, тем самым отвергая пресловутые «завоевания февраля».

В ответ на их сомнения, я привожу здесь некоторые цитаты из очерка Г. Андреева, человека своего поколения, не монархиста, не «буржуя», отличающегося от своих прочих сверстников лишь степенью талантливости. Мало будет этих цитат – прочтите весь дышащий любовью к своему дореволюционному, дофевральскому прошлому, очерк.

Приведу еще один факт. В «Казачьем Стане» ген. Краснова, где было много и неказаков, среди его «новых» контингентов, я наблюдал странное явление: чем моложе был офицер, тем он был «правее». Выходило приблизительно так: полковники и майоры – «февралисты» – республиканцы с налетом антисталинского большевизма, есаулы тянули к чему-то неопределенному, вроде солидаризма, о котором там знали мало, а сотники и хорунжие ахали в самую без кавычек реставрацию: «Даешь Царя и никаких гвоздей».

Это явление парадоксально лишь по внешности. Но внутренняя линия его развития ясна: чем моложе подсоветский человек – тем дальше он отходит от вызванного «прогрессизмом» февральского маразма, тем он здоровее. На него беспрерывно воздействуют два фактора: явная гнусность пореволюционного окружающего и обаяние словесных и вещественных воспоминаний о дореволюционном, «царском» прошлом. Отталкивание и притяжение.

Приведу еще один, почти анекдотический факт. В 1933 году, будучи арестованным НКВД, я был переведен из отвратительнoгo, тесного, набитого шпаной, провинциального клоповника (в буквальном смысле: нигде я не видел таких полчищ клопов) в ленинградский ДПЗ и посажен в одиночку, где вздохнул полной грудью.

– Как вам нравится ваше помещение? – иронически спросил меня следователь НКВД, очень молодой еще парнишка, желавший воздействовать на меня страхом «строжайшей изоляции».

– Восхитительно, – с вполне искренним чувством ответил я, – простор, проводная канализация, чудная вентиляция, кровать-сетка...

Следователь посмотрел на меня с некоторым удивлением и потом внушительно, с глубоким уважением, и даже гордостью произнес:

– Еще Царь строил!

Воспоминание о счастливом «царском вpeмeни» мелькает не только в шепотах уцелевших бабушек. Оно давит на сознание подрастающих поколений полной реальностью сохранившегося от тех времен и еще хорошего велосипеда, Зингеровской машины, домика с не протекающей еще крышей, трижды перелицованного, но еще пригодного шевиота с отцовского пальто, уцелевшей глубокой тарелки, какую трудно теперь найти. Оно давит и повсеместно и беспрерывно. Нищета современности устраняет противодействие этому давлению. Создается даже перегиб в сторону идеализации: компания Зингер не имела, конечно, никакого отношения к русской монархии, но теперь она агитирует за нее...

Крупный солидарист Г. Андреев, связанный программой своей партии, не назвал Царского Имени в своем талантливом очерке. Это и не нужно. Назовут, называют, будут называть другие. Назовет весь ход жизни народа. Но я позволю себе сказать многим моим единомышленникам, повторяющим, увы, отжившие, утратившие содержание формулы, сказать, указав на его очерк:

– Вот как нужно говорить о Российской Монархии!