«Выборная монархия»

В нашей постоянной рубрике «Русская публицистика» работы Ивана Солоневича были представлены уже неоднократно. На сей раз помещаем статью, которая и более чем через 70 лет после написания, к сожалению, не утратила своей актуальности. Только сегодня сказанное публицистом относится уже не к эмигрантским, а к российским «псевдомонархистам».

В «Биографии Степки» я пытался объяснить читателям «Нашей Страны», что в «Двух Силах» речь идет не только о приключенческом романе, но и портретах живых людей СССР – таких, какими я их видел. В статье есть фраза о выборной монархии. Есть и фраза о сильных людях, которые и «будут править». Эти фразы вызвали некоторое недоумение. Я постараюсь его рассеять.

Большинство «внутренней эмиграции» СССР настроено монархически. В свое время в СССР преобладало твердое убеждение, что Царствующий Дом погиб полностью. Возникла проблема: монархия необходима, Династии – нет. Где выход? Выход искали в «выборной монархии», не задаваясь конкретными вопросами о кандидатах на этот «выборный престол». Это, в общем, довольно понятно.

Гораздо менее понятна та пропаганда «выборной монархии», которая под сурдинку ведется в эмиграции. Есть люди, так сказать, специализировавшиеся на борьбе – и с Династией и с Главой Династии, кое-кого из них я уже называл. Лично я от времени до времени получаю письма – чисто монархического характера, но с поправкой: да, нам монархия нужна, но нам нужна выборная монархия. Почему, зачем, как, – ни один из моих корреспондентов никакого ответа не дал. Однако по адресу Великого Князя Владимира Кирилловича раздаются обвинения, на которые я вынужден ответить. Пока что «о сильных людях, которые будут править».

Из всего, что я до сих пор писал, никто не имеет никакого основания предполагать во мне сторонника выборной монархии. Она у нас невозможна, и для нее нет абсолютно никаких оснований. Стиль будущей русской монархии ген. В. Бискупский определя так: «рабоче-крестьянская монархия». Это определение правильно по существу – в России остались: рабочие, крестьяне и интеллигенция, вышедшая почти исключительно из рабоче-крестьянской среды. Наша бывшая «привилегированная» эмиграция вернется в Россию далеко не вся, далеко не сразу – и те, кто вернется, застанут уже сколоченный аппарат власти, – во всех его разновидностях. И если, допустим, Н. Чухнов, Н. Рыбаков и И. Солоневич и будут издавать в России «Знамя России», «Россию» и «Нашу Страну», то нынешние подсоветские будут издавать остальные две или три тысячи газет и журналов. То есть, говоря чисто практически, весь аппарат пропаганды будет в их руках. В их же руках будет и аппарат власти: администрация и профсоюзы, городские и местные самоуправления и прочее в этом роде. Старая эмиграция будет каплей в море, новая – двумя каплями. Но решать будут нынешние подсоветские. Разумеется, если исключить случай насильственного захвата власти, – случай вполне вероятный.

Высказывания Н. Чухнова, Н. Рыбакова или И. Солоневича будут или не будут иметь отклик, в зависимости от того, будут ли эти высказывания приемлемы или неприемлемы для остальных двух или трех тысяч редакций. И для двух или трех десятков миллионов читателей.

Эти читатели имеют иной жизненный опыт, вышли из иной социальной среды и весь стиль, например, «России» им совершенно чужд. А, может быть, и враждебен: «стиль есть душа вещей». Монархическое же движение эмиграции родилось от «цензовых элементов», за единственным исключением НИД. Их скрытые интересы – которые Россия попытается отгадать за пышной фразеологией о «Вере, Царе и Отечестве», – для остальной России не только чужды, но и враждебны. Мои высказывания в России будут подвергнуты допросу с пристрастием: а не врет ли человек? А не скрывается ли за всем этим «третье крепостное право»? – Такие опасения в России существуют. Сейчас Россия очень недоверчива. И для этого у нее есть вполне достаточные основания.

Наша «правая» эмиграция не учитывает, например, того факта, что будущие профсоюзы будут играть в России огромную – иногда решающую роль. Подготовлены ли эмигрантские монархисты для руководства этими профсоюзами? Или хотя для сотрудничества с ними? Будут – более или менее сразу – созданы союзы инженеров, врачей, агрономов и прочих. Подготовлена ли правая эмиграция для руководства этими союзами? Думаю, что эти вопросы даже и отвечать не стоит.

Внутренняя эмиграция состоит из очень сильных людей. В какой степени «сильные люди» противоречат «сильной монархии»? Ни в какой степени. Государь Император Николай Александрович был очень сильным человеком (железная рука в бархатной перчатке»), но очень сильным человеком был и П. А. Столыпин. Государь Император защищал П. А. Столыпина: от двора, или, точнее, дворов, от Государственного Совета, от Совета Объединенного Дворянства, от Государственной Думы – почти от всей «культурной» России. Эти две силы почти вытащили Россию из ее тогдашнего социального тупика. Но наш парламент был слаб – он был оторван от почвы, от массы, от нации и варился в собственном соку фракционных дрязг. Он, правда, «был молод». Но это – довольно слабое оправдание.

Весь правящий слой был слаб. Все события революции доказали это с достаточной степенью наглядности.

Не так давно в «Русской Мысли» В. Зеелер писал, что если бы к 1917 году П. А. Столыпин остался бы жив, – Россия не имела бы революции. Сослагательное наклонения – вещь вообще довольно спорная: если бы да кабы… Но предположение В, Зеелера очень вероятно: нужно было, чтобы у Престола стоял бы сильный человек – и его не было. Были «бессильные старцы» – по формулировке статс-секретаря С, Крыжановского. Бессильные и – по той же формулировке, равнодушные ко всему в мире, кроме своего комфорта, и личного, и социального.

Россия будет нуждаться в сильном правящем слое. И, вот, Светловы и составят этот сильный правящий слой. У них есть «воля к власти», у них есть связь с массой, у них есть живой опыт этих страшных десятилетий. Силы Светловых точно так же не противоречат «силе монархии», как П. А. Столыпин никак не противоречил Государю Императору. Нам нужно также и сильное народное представительство, и я не вижу никаких разумных данных для того, чтобы народное представительство вступило в конфликт с монархией, – неразумные данные, конечно, могут быть. Но, говоря о будущем русском народном представительстве или даже о будущей русской «конституции», мы прежде всего должны отрешиться от социально-политической обстановки, существовавшей ДО 1917 года. Эта обстановка повториться не может, так как нет тех классов, которые ее вызвали. Нет тех противоречий, которые изнутри раздирали и разодрали старую Россию. Нет «белой» и нет «черной» кости. И будет очень тяжкое положение, приблизительно такое же, какое создалось в России после Смутного Времени. На повторение скандала с Первой Государственной Думой никаких шансов нет. Нужно будет великое сплочение тех сил, которые спасли Россию во время и после Смуты: монархии, земли и «сильных людей». И Минин, и Пожарский были, конечно, «сильными людьми». Старый «двор» не может быть восстановлен, ибо нет тех слоев, которые его составляли. Но будет нужен штаб. Если бы состав этого штаба перевести на язык дореволюционных лет, то можно было бы сказать так: вместо Фредериксов и Штюрмеров, черногорских княжон и балтийских баронов, у Престола должны были бы стать такие люди, как Менделеев, Рябушинский, Суворин, Тихомиров, Стахеев, может быть, Гучков – сильные люди, а не «придворный сброд». Так было в старой Москве. Так должно быть и в новой Москве. Петербургский период нашей истории кончился. Наступает какой-то «ново-московский период», основные черты которого мы можем улавливать даже и сейчас.

Так что Светловы – это не конкуренция монархии, как не были конкуренцией ни Минины, ни Суворины, ни Столыпины. Светловы – они существуют. Почему они не попали в эмиграцию?

Ответы могут быть разными. Самый вероятный, – с поправками на всякие исключения, – сводится к «национальной гордости»: «ах, так вы хотите Россию ликвидировать – ну, мы вам покажем!» В отдельных случаях это чувство может вести к тактическим промахам. В сумме оно разумнее всякого разума – ибо оно есть сила. Инстинктивная творческая сила нации.

***

Вопрос о «выборной монархии» ставился внутренней эмиграцией, как выход из безвыходности. Почему он ставится здесь за рубежом – это трудно понять. У нас есть Династия. У нас есть Глава Династии. И если некоторые монархисты недовольны действиями Главы Династии, – так ведь никогда не было, нет и не будет человека, действиями которого были бы довольны все. Мне очень неудобно выступать в защиту Главы Династии, хотя несколько раз я это уже сделал. Знаю, это не волне корректно. Однако – если мы вспомним трагическую историю Государя Императора Николая Александровича, то мы, может быть, найдем и другие модусы корректности. Государя Императора травили верхи общества с их распутинской легендой, буржуазия с ее пропагандой «бессильного царя», левые – ну, о левых и говорить нечего. Монархические круги ограничивались официальным верноподданическим коленопреклонением, в которое не верил никто. В результате не только заграницей, но и в самой России создался образ, совершенно не соответствующий действительности. И только теперь, после трагической гибели Царской Семьи, мемуаристы и историки – русские и иностранные, начинают постепенно очищать этот образ от набросанной на него грязи. Но, может быть, именно за эту грязь мы и заплати революцией? Может быть, если бы русская публицистика дореволюционной эпохи дала бы загранице и России подлинный образ Человека на Престоле, то не было бы места ни «распутинскому влиянию», ни «слабоволию», ни прочим таким вещам, которые если не предопределили, то, во всяком случае, сильно облегчили государственный переворот?

Вот, исходя из такой точки зрения, я постараюсь ответить на некоторые вопросы – однако, с предупреждением: меня никто на эти ответы не уполномочивал никак, и НИД никогда не призывало к «беспрекословному повиновению Главе Династии», как это сделали и ВМС и Н. Чухнов. Оба «повинуются», и оба ведут друг против друга войну. Логически выходит так, что эта война ведется «по повелению Главы Династии». Дело же заключается в том, что «беспрекословное повиновение», помимо всяких иных соображений, невозможно физически, – ибо для его реализации нужна власть, которая могла бы принудить неповинующихся. Этой власти нет.

Одна из теорий, распространяющихся в монархической эмиграции, сводится к тому, что если бы Глава Династии возглавил бы единое монархическое движение, то мы, вот, и были бы едины. Эта теория упускает из виду а) недавний исторический факт с младоросской партией – попытку тогдашнего Главы Династии как-то «модернизировать» русский монархизм и б) что важнее, глубокий и глубоко принципиальный раскол в монархическом движении эмиграции.

До появления на свет Божий «Голоса России» и наших «Тезисов» монархическое движение эмиграции было монополизировано, так сказать, «цензовым элементом, наиболее полно представленным на Райхенгальском съезде. «Голос России» выступил в качестве рупора народного монархизма – о той травле, которой он подвергся справа, сейчас, может быть, не стоит и говорить. Но и эта травля была основана в конечном счете на недоразумении. И если «Голос России» говорил князю Облонскому: вашего имения вы не получите никогда», то князь Облонский воспринимал это не как предупреждение, а как агитацию. Когда князь Облонский попадет в Россию, он увидит, что это было только предупреждением: ни они, ни я, ни республика, ни монархия возвратить князю Облонскому его поместья не в состоянии. Но из эмиграции этого князю Облонскому не видать. Остаются кое-какие надежды: авось вывезет. Не вывезет никак. Таким образом, если бы Глава Династии стал бы под Своим Именем объединять русскую эмиграцию, то значительная ее часть устроила бы нечто вроде пронунциаменто – как уже один раз и случилось в эмиграции. Великий Князь Владимир Кириллович не может объединить монархической эмиграции, потому что это вообще невозможно.

Монархическая эмиграция состоит из социально непримиримых элементов… Ее примирение или объединение могло бы быть достигнуто только при наличии принудительной власти, которой за рубежом нет и быть не может. Никакие призывы и повеления не могут объединить меня и Н. Чухнова – ибо мы оба представляем своими персонами совершенно разные концепции и прошлого и настоящего и будущего России. Понятие «монархии» этого будущего никак не исчерпывает. Но в этом споре за мной остается такое преимущество: когда мы вернемся в Россию, может быть, даже и Н. Чухнов увидит, что вся его социально-политическая концепция есть вещь абсолютно безнадежная. Но, может быть, он не увидит даже и этого.

***

Я повторяю еще и еще раз: Имя Главы Династии мы должны беречь, как зеницу ока – вспомните при этом и такое недавнее обстоятельство, как младоросская партия, поставившая под угрозу авторитет Династии. Мы имеем право делать ошибки, и судьба принудит нас эти ошибки оплачивать. Но ошибка Династии может обойтись России в слишком уж высокую цену. В данной обстановке без ошибок обойтись просто невозможно. Мы еще только «объект истории». Главу Династии немцы пытались втянуть в свои комбинации – Он от этого отказался категорически. Можно ли пытаться втягивать его в американские комбинации? И от имени Дома Романовых вести переговоры с мистером Лайонсом? Совершенно не зная еще, как, собственно, повернется будущая война. В конце концов, «Нью-Йорк Таймс» не очень уж неправ, когда утверждает, что война есть война и что атомная бомба есть реальность, а поддержка русских масс, «пока советское правительство сохраняет свой контроль над страной», – вещь очень спорная. Можно ли сбрасывать над Москвой вместе с атомными бомбами и русское трехцветное знамя? Или, может быть, с этим знаменем лучше подождать? Может быть, лучше, если Глава Царственного Дома не станет ни прямо, ни косвенно предлагать Своих услуг мистеру Эйчисону?

«Наша Страна», № 98, 1 декабря 1951 г.

Примечания:

Степка и Светлов – персонажи романа Солоневича «Две силы», который он не успел завершить.

Чухнов и Рыбаков – монархические деятели эмиграции, издатели.

НИД – Народно-имперское движение, чуть позже получившее название Народно-монархического.

ВМС – Высший монархический совет.

Лайонс и Эйчисон (правильно Ачисон) – американские политики.