Красная Москва. Свидетельство очевидца

Историк и преподаватель Иван Иванович Шитц (из обрусевших немцев) умер своей смертью в 1942 году в Москве. Писал ли он дневники после 1931 года, неизвестно, видимо, нет, - осторожность взяла верх. То, что сохранилось, было переправлено им самим во Францию, к знакомым, и опубликовано там же спустя 60 лет. Дневники И. Шитца – это своеобразная «летопись деградации». Он писал обо всем, что видел, слышал и читал в газетах. Эпиграфом к дневнику можно было бы поставить его же фразу: «Люди будут со временем дивиться тому, как извращались шиворот навыворот все человеческие понятия в том своеобразном государственном укладе, какой приняла Россия при большевиках».

Год 1928

25 июля. С виду все тихо, серо, молчаливо, а между тем все хуже и хуже…

В области духовной – за разорением ненавистной евреям и их подголоскам Православной Церкви — последовало не «обезбожение», а бегство в секты. Рядом с «комсомолом» сложился могущественный «бапсомол», у баптистов до двух миллионов членов их молодежи; говорят, преимущественно на Сев. Кавказе и на Украине. Последняя в своем националистическом угаре стремится самоопределиться, оторвавшись от Союза, а на этом пути ее подстерегает Польша. Так, чего доброго, разрушится уже каркас будущей России. А внутри – моральный распад, хищения, насилия, пьянство. «Правда» (24-го июля) рассказывает о том, как в Москве полгода процветал народный судья, давно разыскиваемый как убийца, и держался он главным образом развязностью, с которой говорил по телефону с разными «высокопоставленными» лицами».

Нигилизм всюду полный, презрение ко всему – к государству, к власти, к собственности, чужой в особенности, к самим себе. На кооперативном празднестве в Измайлове – где перепились все, между прочим и делегированные из центра пропагаторы кооперации, и где комсомолку «в форме», пьяную, волокли на четвереньках, а потом так и бросили среди дороги, - подвыпивший мужик (почтенный!) всего лучше высказал своему собеседнику сущность теперешней психики: «все мы, что ты, что я, что Михаил Иванович Калинин, все одна сволочь».

Правда, говорят, множатся протесты. В Питере, на крупнейшем заводе (кажется, на Путиловском), одному из главарей Северной столицы, «красы и гордости революции», рабочий от имени всех присутствующих, партийных и беспартийных, заявил: «если вы в 10 лет ничего не смогли сделать, то, значит, в правители вы не годитесь, уступайте место другим».

30 ноября. Странный у нашего «государства» взгляд на людей. Говорят о трудовом начале, а работать не дают. Сильных людей, обладающих знанием и вполне работоспособных, выбрасывают от дела: у нас целые полчища учителей, юристов, инженеров, химиков, администраторов в возрасте 40-50-55 лет, отставленных от дел безо всякой поддержки или с пенсией в 30-60 рублей. Рядом с этим ставят на работу молодежь – 17-25 лет, не подготовленную, не умеющую работать, лишенную руководства, обременяют ее непосильной работой (есть «вузовцы», которые наряду с ученьем занимают ответственные места), и удивляются, что дело валится, молодежь не справляется, болеет, стреляется, утрачивает вкус к работе, и – развращается. И таким нездоровым приемом думают ускорять смену старого новыми людьми, полагают, что так создадутся послушные орудья для того рая, который грезится... кому? Не знаю, ибо идеалистов осталось мало (и они не умеют работать, только мечтают), а «волевые» люди, готовые идти на все «везде», не имеют за душой никаких идеалов и полны цинизма и шкурничества…

Год 1929

30 октября. Ежедневно смертные приговоры за вредительство (в Астрахани 17 приговоров), за убийство или покушение на убийство, иногда за убиение рабкоров, селькоров, хлебозаготовителей, которых, действительно, стали истреблять как-то стихийно. Обычно в первую голову присуждают «попа», затем «кулаков» и всяких «бывших» людей. Всюду глубокое брожение. Отнимают у крестьян все: хлеб, овес, картошку. За недоставку — конфискация имущества. Недаром «ВКП» расшифровывают теперь так: «второе крепостное право».

Кроме того, массовые аресты. Забирают мужиков десятками по деревням и куда-то угоняют; не то на работы, не то по тюрьмам. Хватают всех по указаниям, очевидно, заинтересованных лиц и групп. Цель, говорят, уничтожить сопротивление коллективизации.

Идут расстрелы и по «интеллигентной» линии. За генералами и офицерами – инженеры и химики. Аресты приняли неслыханные размеры. В последние дни слышишь об аресте мирнейших безразличных, а рядом – сочувствующих новшествам людей.

Декабрь. Разорение в деревне полное. Хозяйство разрушено вконец. И все это ради торжества коллективизма, который теперь хотят уже осуществить много раньше конца пятилетки. Всякое нежелание войти в коллектив беспощадно карается. Недавно проезжий видел в Туле море мужицких голов на площади: то родственники провожали 500 крестьян, высылаемых на принудительные работы на север, там «срывают» лесозаготовки из-за дешевизны оплаты в невозможных условиях, (а экспорт леса — наша первая статья в бюджете). В других местах идут расстрелы, отъятие имущества, увод скота. Крестьяне с отчаяния режут скотину, а птицу, зарезав, передают по мирскому выбору (не трогательно ли?) «кулаку», который везет ее на продажу в Москву. И здесь не редкость видеть во дворе, чаще всего в квартире либо у дворника (открыто нельзя — накроют), распродажу деревенской птицы. Много ее и в кооперативах, это последнее, что мы едим. Рыбы уже нет. Молочных продуктов нет давно. Колбасами, когда они появляются, очень часто отравливаются…

В школе проводили подготовку к 7 ноября. Муштровали не только школьников, но и их родителей, для чего устроили особое собрание. Требовали проведения таких-то пунктов, а после 7-го собрали анкету со всех детей и послали ее в район (можно представить себе, как там используют анкету). Пункты были такие: имя родителей, кто они, чем занимаются, кем были в прошлом. Чем отметили дома день 7-го ноября? Чем обед в этот день отличался от обычного? Какие сделаны подарки детям? Были ли в гостях и что говорили там в этот день? и т. п.

Сейчас в школах проходят тему: СССР – союз угнетенных прежде народов. Цель темы показать, что не было народа гнуснее русского, ибо он всегда всех угнетал, стремился к великодержавию и т. д. Пора его поставить на место, что теперь и делается…

Указывается, что много настроено и строится фабрик и заводов, и, следовательно, индустриализация будет осуществлена. Но: фабрики строятся за счет голодания, отбирания у населения всего, общего морального одичания, упадка знаний, отнятия всяких стимулов к деятельности, истребления «племенной» интеллигенции и замены ее «дворовой». Далее: сырье безбожно распродается на сторону. Хватит ли его к моменту «расцвета» индустриализации? Наконец, «кадры» квалифицированных рабочих явно не удаются. Я уж не говорю об озлобленности общей, о попытке строить на ненависти, на «классовой борьбе»…

Гонения на лишенцев облекаются в форму поголовного истребления. В булочных духовенству не продают черного хлеба, а комиссариат внутренних дел разрабатывает закон о лишении лишенцев всякого крова.

Год 1930

Июнь. Т.к. везде условия жизни и прокормления очень плохи, то Москва перенаселяется не по дням, а по часам... Жилищные условия в этом наиболее обслуживаемом центре все более портятся. Застроены все сараи, на старых крепких зданиях, уродуя их архитектуру, воздвигают новые этажи, иные церкви снабжают «этажами» и приспособляют под учреждения; водопровода не хватает, и он, и канализация постоянно «лопаются». Обнищание, предвидимое на много лет, повело к расширению тротуаров за счет проездов, - конный транспорт почти уничтожился, автотранспорт приватный не развивается, толпа прет по улицам невероятная, - серая, грязная, грубая...

Товаров в лавках нет никаких. Похоже на 1919 год, но тогда по крайней мере «рассыпную Иру» продавали в изобилии, а сейчас – кризис с папиросами! Можно видеть длиннейшие очереди у будок и даже у продавцов-моссельпромщиков. Хозяйственная политика по отношению к табаководам (их всячески теснили налогами и хищническим приемом лучшего табаку по ценам второго и третьего сорта) принесла свои результаты: нет табаку, нет даже махорки. В провинции и на окраинах так уже давно, еще с прошлой осени, в Москве все это резко сказалось теперь.

Такой же кризис с мылом. Простое мыло исчезло давно, его малыми дозами дают по карточкам. Туалетное еще прошлым летом продавалось свободно. Среди зимы уже не отпускали дюжинами. Потом стали давать по куску, наконец – нет мыла вовсе…

Снаружи вся видимость работы. Все заняты, мечутся, пишут проекты, всех дергают нервами, никому не дают сидеть на месте, постоянно снимают с работы, даже учреждения все перемещаются, сливаются, переименовываются… И все это впустую. Строят заводы, здания, учреждения, и правильно делают: труд дешевый, был бы материал, строить выгодно; но – построенные заводы либо оказываются не на месте, не имеют сырья, либо вовсе не нужны. Вовсе не выдумка, когда в Казахстане с огромными затратами создают завод для разработки будто бы обнаруженного на месте свинцового серебра, а в конце концов обнаруживается, что там не серебро, а цинк. То же и с другими делами. Кричали о курской магнитной аномалии. Сулили необычайные выгоды. Потом замолкли. Извлечение магнитного железа из таких глубин оказалось невыгодным, если не невозможным. К тому же на Урале железо, не эксплуатируемое, чуть ли не наружу валяется…

Нередко, размахнувшись на грандиозное предприятие, забывают о его использовании. Разные электрострои, с огромным напряжением средств созданные за последнее время, в большинстве убыточны, ибо работают в 1/2 или в 1/3 своей возможности, энергию некуда девать, энергия создана, не вызванная определившимся спросом на нее…

В Университетах, кстати сказать, расформированных и превращенных в какие-то группы «производственных», а попросту – чисто и узко прикладных технических школ, и в специальных высших учебных заведениях социальный состав считается «неблагополучным», если там не 80-90% рабочих. Подбор такого состава дается недешево. С этой целью не пускают подготовленных молодых людей, зато вербуют разные «тысячи» из рабочих, партийцев, приспособившихся, часто уже солидного возраста, таких, которые сами и 10 лет назад, когда могли это сделать, не стремились к науке. На них затрачивают средства, их учат со скрежетом зубовным терпимые учителя из прежних педагогов, им дают стипендии, а их семьям, если они женаты, назначают пайки, их с огромными усилиями «втягивают в учебу» (какая гнусная терминология), «законтрактовывают», т. е. всячески связывают по окончании курса, потом учат через силу (множество туберкулезных, массовые самоубийства и постоянные нервные расстройства), нагнетательно вгоняют в них науку, делая ударение исключительно на прикладное, избегая теорий, не допуская углубления... И тех, кто кончает, называют новыми людьми. На деле, одни из них становятся интеллигентами, что-то постигают в науке, невольно отрываются от серой массы своего класса, другие, не восприявшие науки, либо выбиты окончательно из колеи, либо самоуверенно считают себя на все пригодными, - и вот последняя категория и есть величайшее зло. Из них теперь вербуются «деканы» и начальники учебных заведений, «главки», директора фабрик и институтов и т. п.

Год 1931

Январь. Богатейшая ресурсами страна на 13-й год революции, сбросив все обязательства, никак не может стать на ноги. В извлечении средств доходят до виртуозности. Один из приемов: ночью, без всякого «ордера», просто через ночных сторожей, приглашают в милицию отдельных лиц, сажают их на грузовик, объезжающий ряд участков, затем всю компанию привозят в ГПУ и там не «арестуют», не «числят за ГПУ» (ищущим родственникам так и говорят, что не числится), а «задерживают для увещания», т. е. попросту заставляют несколько дней просидеть, не раздеваясь, в кордегардии (мужчины и женщины вместе), причем спрашивают несколько раз, нет ли валюты, ценностей, увещают, что надо помочь государству; таким нажимом иной раз получают доллары (иногда в минимальном количестве), золото, бриллианты…

Падают все производства. Уже некому сшить хорошее белье. Не достанешь ниток, не говоря уже о материале… Огрубение нравов ужасное. На улицах только «пхаются», в трамваях давка, обрывают платье, бранятся, отдавливают ноги и т. п. Не лучше на улицах: выпавший снег на бульварах не отгребается, — как в 1918 г., ходят по боковым аллеям гуськом, еле проложив тропку для человека… Всю жизнь низвели на уровень потребностей мелкого мещанина и нищего пахаря. Москву заполонили выходцы из деревни. Дома запущены вдребезги…

11 августа. Разгром деревни идет вовсю и уже не стесняясь, как в средней полосе, так и под Москвой. Крестьян хватают семьями, держат на пунктах (своего рода концентрационные лагери), где многие хворают и мрут, а потом эшелонами (такие эшелоны стоят на Лосиноостровской под Москвой, стоят в Козлове и др. местах) отправляют на север, в Сибирь, на пески Казахстана…. Еще три-четыре года, и деревни не будет, а будет сплошной пролетариат в колхозах…