Июль 1918-го. Как народ Царя оплакивал
В подвале Ипатьевского дома еще не высохла кровь, а на Дону и Украине, еще не захваченных большевиками, уже служились панихиды. Люди рыдали, каялись и не хотели верить в случившееся. Представляем свидетельства участников и очевидцев одной такой всенародной панихиды – в Харькове. Написанные разными людьми в разное время, они отличаются в деталях, но удивительно одинаково передают настроения тех июльских дней.
Из воспоминаний свт. Иоанна Шанхайского:
В начале июля 1918 года разнеслась весть, что убит большевиками находившийся в заключении в Екатеринбурге Император Николай II. То известие немедленно было опровергнуто советским правительством. Но через день-два от него же последовало сообщение, что Царь убит, а Семья «увезена в надежное место».
Потрясающая весть не была осознана сразу. Надеялись, что вновь она будет опровергнута. Наряду с известием об убийстве пронеслись вести, что Царь и вся семья спасены и освобождены из заключения верными людьми, сумевшими проникнуть к Царской семье и вывезти ее в безопасное место. Оба известия распространялись одновременно, и не знали, чему верить.
В Харькове одна из газет печатала сведения о бывшем убийстве, а другая, в то же время, все большие подробности об увозе из заключения Царской Семьи. Наконец, в обеих газетах появилось объявление о панихиде по Государе после Литургии в соборе в воскресенье 15 июля (ст.ст. – ред.) в день св. Владимира. К началу Литургии в этот день к собору стал стекаться народ. На паперти собора обращала на себя внимание стоявшая группа офицеров. Началась Литургия при уже большом стечении молящихся.
В начале Литургии в собор вошел, окруженный офицерами в форме и орденах, ген. Келлер, бывший командир 10-го (правильно – 3-го – ред.) Кавалерийского корпуса. Около года он не выходил из своих комнат, прибыв с фронта после отречения, чтобы не снять с себя погон и не появляться без формы Императорской армии.
Из воспоминаний генерала Бориса Штейфона:
С глубоким уважением относясь к графу Келлеру, я никогда не позволял себе прикрываться его авторитетом, а тем более – втягивать его в ту военно-политическую деятельность, какая увлекала тогда меня. Только один раз я счел необходимым предложить графу публичное выступление. Это было в те печальные дни, когда в Харьков дошла весть о мученической гибели Государя и его семьи. Совместно со своими друзьями мы решили отслужить всенародную панихиду в кафедральном соборе. Дабы оформить это намерение, я побывал у архиепископа Антония. Владыка отнесся с полным сочувствием к моей просьбе и не только благословил ее, но и заявил, что лично будет служить...
Панихида была назначена в ближайшее воскресенье, о чем и было объявлено в газетах. Одновременно было дано указание офицерам присутствовать в парадной форме. Утром в воскресенье я заехал в автомобиле за графом, и мы отправились в собор. Ф.А. был при орденах, я тоже. Наш проезд по Сумской улице и Николаевской площади, то есть по самым многолюдным местам, привлек общее внимание.
Из газеты «Русская жизнь» от 30 июля 1918 г.:
28 июля (н.ст. – ред.) к кафедральному собору стеклись громадные толпы народа, пришедшие отдать последний долг памяти убиенного Царя.
Присутствовало много русской интеллигенции: видные представители кадетской партии, много монархистов, но большинство беспартийных: профессора, адвокаты, врачи, судейские, некоторые гласные, земцы.
Особенно поражало количество женщин. Это и понятно, так как женщина острее переживает страдания не только свои, но и других. А сейчас, когда страждет вся Русь, русская женщина пришла помолиться о несчастной нашей отчизне и за душу отошедшего Царя. Когда рыдающие звуки молитв летели к голубому небу, казалось, что Бог услышит общую скорбь и не даст погибнуть земле родной. И верилось, что мученическая смерть Царя разбудит всех уснувших, малодушных, вызовет на великие жертвы, ослепленные и обманутые увидят правду.
Из газеты «Возрождение» от 29 июля 1918 г.:
Вчера с утра к Кафедральному собору стали стекаться отдельные группы граждан, привлеченные анонимными извещениями и слухами, что в этот день будет отслужена панихида по убиенном бывшем Императоре Всероссийском.
С 10 ч. утра началось служение молебна, прерванное, однако, извещением, что прибыла из Киева делегация церковно-приходских советов, ездившая туда с ходатайством за ген. П.И. Залесского, и сообщила, что Николай II действительно расстрелян, что в Киеве о нем отслужена была панихида Митрополитом Антонием.
По требованию молящихся отслужена была затем панихида, прерываемая рыданиями наполнившего храм народа. (Один офицер даже упал, потеряв сознание).
Из газеты «Русская жизнь»:
«Со святыми упокой, Господи, душу убиенного Благочестивейшего Государя Императора Николая второго… в месте светлом, месте злачном, идеже нет болезни, ни печали, ни воздыхания… Но жизнь бесконечная… надгробное рыдание…», - торжественно низкой сурдинкой провозглашает диакон поэтическую святую песнь и громкие рыдания заглушают последние слова.
Мороз пробегает по коже. Жуткая минута: народ оплакивает убийство Помазанника и вместе с ним хоронит все старые идеалы… Церковь тихо плачет.
При пении вечной памяти многие громко рыдают.
Независимо от всякой политики: убит человек, расстрелян, и невольно перед глазами встает лицо Императора. Удивительно внимательные глаза останавливаются на лице каждого и как будто каждому говорят что-то хорошее, ласковое… И чувствуется тихая боль, как у могилы близкого и родного человека.
Из воспоминаний свт. Иоанна Шанхайского:
В течение Литургии народ все прибывал и переполнил храм. Молящиеся почти были прижаты друг к другу. Во время запричастного стиха на амвон вышел протоиерей Иоанн Дмитриевский и начал слово. «Царь убит», – сказал он. Едва он произнес это, послышалось рыдание. «Я не буду говорить от себя, – продолжал он, – я прочту то, что говорил о Нем митрополит Антоний в день десятилетия его Царствования». Проповедник начал читать по книге характеристику юного тогда Государя, рыдания все усиливались. Вся церковь превратилась в море рыданий и воплей, проповедника уже не было слышно. Напряжение достигло чрезмерных пределов. Слышались несвязные слова почти обезумевших людей…
Из газеты «Русская жизнь»:
Во время литургии пр. И. Дмитревский произнес слово, посвященное памяти царя-мученика.
Когда семья, говорил проповедник, узнает, что ее отец и кормилец, бывший в плену у врагов, убит, ужас наполняет тогда все сердца, плачь и рыдания раздаются отовсюду. Эту семью ныне составляем мы: мы получили сведения, к сожалению, официальные, что убит Помазанник Божий, пролита невинная кровь Царя-мученика: без суда казнен тот, за которым не могли найти преступлений даже злейшие его враги! Помолимся об упокоении невинно убиенного Царя-мученика Николая II. Оратор заметил, что есть известия и о том, что советская телеграмма не отвечает действительности.
Личность Императора Николая II оратор охарактеризовал со стороны его глубокой веры в Бога, смиренной покорности воле Божией и отеческой заботливости о благе Церкви и о сохранении исторических заветов русского народа. При Николае II были открыты мощи Феодосия Черниговского, Иосафа Белгородского, Серафима Саровского, Питирима Тамбовского и Иоанна Тобольского. Он заботился о мире всего мира, к чему призывал правителей всех народов. Как человек, он был необыкновенно гуманным, и особенно заботился об устройстве приютов для бедных. Потеря его есть потеря цемента, связывавшего разноплеменную Россию, потеря исторических заветов ее; поэтому и так дорог он нам, поэтому и так плачем мы о нем.
Из воспоминаний свт. Иоанна Шанхайского:
Царские врата раскрылись и Литургия продолжалась, приближаясь к своему концу. К концу Литургии народу было столько, не только в самом соборе, но и вокруг собора, что панихиду в церкви нельзя было служить. Решили служить ее на площади перед собором. Из алтаря, по окончании Литургии, потянулось духовенство во главе с епископом Неофитом Старобельским, управлявшим тогда Харьковской епархией. На площади между собором и присутственными местами было устроено возвышение, на которое взошло духовенство. Народ заполнил всю площадь. В стороне от него, в конце площади, стояла группа немецких офицеров, т.к. Харьков в то время был оккупирован, как и вся Украина, германскими войсками.
Началась панихида. Поминали новопреставленного убиенного Государя Императора Николая Александровича, а также убиенного за полгода перед тем Митрополита Владимира, бывшего в тот день именинником. Когда закончилась панихида, на возвышение взошел председатель Съезда мировых судей, член Московского Всероссийского Собора Иван Михайлович Бич-Лубенский. Он обратился к народу с краткой речью: «Государь убит, – сказал он, – но жива Царская семья. Наш долг позаботиться об ее спасении. Мы не имеем сейчас возможностей снестись с нашими союзниками. Мы имеем сейчас других союзников – обратимся к Германскому Императору, чтобы он позаботился о спасении Царской семьи. Все согласны?».
Гробовое молчание было ответом. «Все согласны?», – переспросил Бич-Лубенский. «Ваше Высокопревосходительство, вы согласны?» – обратился он к ген. Келлеру, стоявшему впереди. «Нет, не согласен, – на всю площадь ответил Келлер так, что голос его долетел до немецких офицеров, стоявших на краю площади. – Нет, не согласен! Русская Царская семья должна быть спасена русскими руками!». Бич-Лубенский разрыдался и сказал: «Но я верю, что Царь не убит, что Царь жив!».
Из газеты «Возрождение» от 30 июля 1918 г.:
После речи И.М. Бич-Лубенского все присутствовавшие уполномочили епископа Неофита и И.М. Бич-Лубенского обратиться к гетману Украины и Императору Вильгельму, как стражу закона и порядка, с телеграфною просьбою принять меры к ограждению Царской семьи от произвола разбойников большевиков. Во время панихиды при пении «вечной памяти» усопшему Императору раздались снова рыдания. По окончании панихиды в соборе был отслужен молебен с провозглашением «многая лета» гетману Украины и семейству Романовых.
Из воспоминаний святителя Иоанна Шанхайского:
Медленно расходился народ после панихиды. Через год мы узнали, что не только Государь, но и вся Царская семья были тогда уже убиты. Впоследствии на том самом месте, где Иван Михайлович Бич-Лубенский говорил речь, он был расстрелян вновь занявшими Харьков большевиками.
Из воспоминаний генерала Бориса Штейфона:
После литургии духовенство проследовало на Соборную площадь и в присутствии массы народа отслужило торжественную панихиду. В благоговейном молчании молились русские люди за своего Царя-мученика. Редко у кого не было слез. Оплакивали Царя, оплакивали и погибающую Родину!
Панихида на Соборной площади произвела сильное впечатление. Площадь эта являлась традиционным местом былых парадов, торжеств. И невольно вспоминались иные дни, иные картины, с воспоминаниями о которых отождествлялось недавнее величие нашей Родины. И живым воплощением близкого прошлого являлась фигура графа Келлера. Средь огромной толпы, в мундире и орденах Императорской армии, престарелый и величественный, на голову выше других, он так ярко олицетворял величие и блеск Империи!
С тяжелой душевной болью сознавалось, что русские люди на русской земле могли свободно молиться о Русском Царе только потому, что город был занят вражескими войсками. Какая ужасная нелепость жизни!
По окончании панихиды граф Келлер мог лишь с трудом пробраться к автомобилю. Толпа обезумела: люди плакали, крестили графа, старались дотронуться до его мундира, шашки… Всенародно, но, увы, поздно, каялись в вольных или невольных прегрешениях перед покойным Государем, перед загубленной, поверженной в уныние, еще недавно великой Россией…
Потрясенные возвращались мы домой. Молчали. Да и что мы могли сказать друг другу в те минуты, когда так остро, так больно переживали национальное горе, национальный позор?
Из газеты «Возрождение»:
После панихиды молившиеся долго не расходились, обсуждая на площади перед собором то, что произошло с Россией после низвержения Монарха. Не слышно было никаких надежд на будущее, никакой веры в возможность какой бы то ни было спасительной для нашей погибшей родины деятельности. Без страстности, которую привыкли мы встречать на таких собраниях за время революции, без ожесточенных споров, но с безнадежною скорбью признавались все, что погубили Россию.
Уныло искали виноватых. Многие просто жаловались на то, до чего довела Россию революция, никого в частности не обвиняя. И от унылой пестроты всего сказанного в этот печальный день теми, кто когда-то наивно радовался весне и революции на той же самой площади, осталось одно впечатление, одна мысль: гибель Монархии – гибель России.
Всем было ясно, что панихида по Императору – это панихида и по родине.