Размышления перед исповедью
В традиционной рубрике «Русская публицистика» на сей раз предлагаем вниманию читателей небольшую статью эмигрантского публициста Михаила Спасовского (биографическую справку о нем см. в №81, 2013). В ней в который раз поднимаются вопросы об ответственности за сделанное либо не сделанное, о необходимости покаяния, наглядность чего уже нам, живущим в начале XXI века, продемонстрировала позорная реакция большей части общества на кощунственный фильм «Матильда».
Покаянные дни...
Эти дни в наше мутное время переживаемой эпохи тьмы и скорби тяжело ложатся на русскую душу.
Правда, не всякую русскую душу они жгут сегодня своим опаляющим огнем. Протекшие долгие годы у многих повыветрили если не совсем, то что-то близкое к ней, – запорошили и сердце и ум текущей суетой с ее гордыней и ее вседозволенностью, - закружили их в шумном и пестром хороводе личных и мелких, узких и назойливых интересов «борьбы за существование», – отодвинули душу куда-то в сторону перед наступающим жестоким и упорным всем чужеземным и чужеродным, – замутили ее соблазнительными принципами «практичности», «предусмотрительности» и «осторожности», – укрепили где-то внутри «трезвое» сознание держаться «золотой середины», не приставая ни к правому, ни к левому берегу жизни.
«Не Христос и не Антихрист!» – девиз этих и не горячих и не холодных, лукавых и скользких, исторгнутых из Божиих уст людей.
Как по стеклу скользят по таким душам покаянные дни. Легко им живется, оторвавшимся от всего своего исторически родного, – многотрудного и единственного, того неповторимого и величавого, что тысячелетней ценностью довлеет к Небу как Государство Российского Царствия, – как Дом Пресвятой Богородицы.
«Если не покаетесь, то не войдете в Царство Небесное»....
В чем каяться вот тем всегда «спокойным» и «уравновешенным»?
Тяжелы эти покаянные дни лишь тем, кто помнит и любит и бережно лелеет в душе своей историю свою, и культуру русскую и свой народ. И этой любовью, как жгучей власяницей, терзает свою душу, не уберегшую Царствие родное. Не уберегшее своим равнодушием к нему и легкомыслием, своей беспечностью и предательской мечтательностью.
И тянутся эти, сохранившие себя, русские души, мучительно тянутся домой, – а дома нет. Кругом «чужие города», – пусть приветливые, но чужие даже для родившихся в них, но совестливых, по наследству, по крови своей сохранивших образы на дне таинственного озера, опустившегося родного Града-Китежа...
И клонится голова в эти дни долу и нет сил поднять ее с радостью. Откуда взяться этой радости?
Покаянные дни...
Оглядываешься на прожитые годы. Каким делом было покаяние в детстве! Нужно было пойти ко всем домашним, к прислуге, даже к дворнику и у всех просить прощения и этим не только признавать себя в чем-то виноватым и не только осудить себя, но и обещать так не поступать...
А когда становишься постарше, то определенно делаешься трусливее. Да, собственно говоря, в чем же я виноват, да и виноват ли вообще? По природе своей я – человек хороший и если в чем-нибудь, действительно, провинился, то вина-то собственно, не на мне, а на тех, кто меня уговаривал, соблазнил...
Когда же человек займет какое-то положение на службе или в обществе, то вопрос о виновности отпадает вовсе. Разве заведующий или начальник, или тем паче директор иди председатель может ошибаться? И признание какой-либо ошибки или «вывиха» не будет подрывом авторитета власти?!
Мы пришли на исповедь потому, что вот говорят и пишут: ежели не покаемся, то не увидим возрожденной России. Но разве нам есть в чем каяться? Ведь мы, откровенно говоря, – это все, что было в России лучшего, созидательного и справедливого.
Вот коммерсант, торгующий всем, что можно продать и щедро жертвующий и на больницу и на революцию. Вот политический деятель, в мечтах – спаситель Родины, а на деле – ничтожный болтун. Ученый, профессор, – что ему до тех провалов, которые жизнь нанесла и наносит его доктринам, положениям, формулам и заверениям! Писатель, – забравшись в скорлупу своего прошлого и зыбкого мечтательства, боится жизни и в своих мемуарах или рассуждениях о мемуарах полон скепсиса, а иногда и самооплевания. И никто из них ни в чем не ошибался, никто из них не виновен ни перед кем, а тем паче перед Россией. Все эти очень милые в жизни люди крепко убеждены в своей полной непогрешимости. Они не долго задержатся у исповедующего – просить прощения им не в чем, каяться – тоже, прощать – они никому ничего не прощают.
За ними и вместе с ними потянутся на исповедь остальные, тысячи и тысячи самых обыкновенных, – вот тех, кто слепо верил в искренность и правдивость слов своих водителей, – в незыблемость и святость их утверждений. И примут вину на себя.
И подымется Исповедующий и вызовет свидетелей, – всех погибших и замученных, кто на полях сражений, кто в застенках ЧК, кто в тифозных бараках и лагерях, – свидетелей из Крыма и Сибири, свидетелей из подвалов Ипатьевского дама, из заброшенных шахт...
И исповедь обратится в Страшный суд истории.
Вот уже свыше сорока лет тянется для нас, русских, Великий пост. Верностью России, мечтой о ней и тяжким трудом многие из нас поняли свои грехи и ошибки и покаялись. И если Господь пошлет милость Свою, то вернутся они домой чистыми.
А о тех – проигравшихся, промотавшихся, провалившихся со всеми своими доктринами и ставками, кто сам не покаялся и никого не простил, – что сказать о них, достойных презрительной жалости?
Простить их можно и должно, – но забыть их и все их деяния по разрушению Исторической России, великой носительницы мира и свободы, каемся, забыть нельзя!
«Знамя России», №171, март 1958 г.