Главная

ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
Ссылка: 
http://monarhist.info/node/309
  
   Радость Михайловна обрадовалась их приходу. Ей тяжело было с Дятловым. Как дочь хозяина, как царевна, она считала себя обязанной выслушивать его страстные речи, полные непонятных недоговоренностей, но все, что говорил он ей, казалось таким странным и нелепым, а возражать, спорить она не хотела. Она смотрела прямо в глаза Дятлову, как смотрела каждому человеку, он избегал ее взгляда, смотрел мимо нее, и это ее оскорбляло. С удовольствием она подняла свои глаза на Коренева. И в нем были странности, не было того воспитания, которое и в мужчине ищет и требует некоторой застенчивости перед женщиной, подчеркнутого уважения, но эти странности ей были приятны. Дятлов, сухо поздоровавшись с Кореневым, отошел. Ему хотелось курить, и он искал глазами Демидова, обещавшего показать ему место, где можно курить.
   --Вот и привез к вам наше восходящее светило, -- сказал Самобор, подводя к царевне Коренева, -- у Петра Константиновича колорит Семирадского, письмо Бакаловича, мазок Верещагина и сила письма Репина. Вы не видали его наброски? Ваше Высочество, вам надо побывать в его мастерской. Я должен сознаться, что воспитание в стране упадка имеет и свои хорошие стороны. Наш молодой художник ищет нового, и, я думаю, толкнет наше искусство не только в мир сказок, но и в мир широкой фантазии. Его наброски Ивана Царевича на сером волке, увозящего царевну от Змея Горыныча -- полотно в три сажени -- полно самого необузданного воображения.
   --Вы пишете Змея Горыныча с лапами? -- спросила вдруг побледневшая Радость Михайловна
   --С четырьмя, Ваше Императорское Высочество. Он уже поражен Иваном Царевичем. Но народ возмутился и, предводительствуемый жрецами, кинулся на Ивана Царевича, только что вызвавшего серого волка, -- отвечал Коренев.
   --Поразительно, -- сказала Радость Михайловна. -- А волк? Он поседлан?
   --Нет. Он громадной величины. С лошадь. Красивая лохматая блестящая шерсть.
   --Откуда вы взяли эту мысль?
   --Мне это снилось.
   --Снилось? А кто, по-вашему, Иван Царевич для царевны? Брат?
   --Нет. Возлюбленный, жених. Не знаю. По-моему, они только что познакомились. Я пишу картину широким пейзажем. Лес, густой сосняк, и среди него поляна. Громадный дуб. Ветер, буря, дождь, град... Хаос, и тут мятущиеся люди. На первом плане Иван Царевич несет царевну, на ней еще обрывки веревки висят. Серый волк стоит как вкопанный. Он только что прискакал, тяжело дышит, глаза блестят. Пасть раскрыта, язык высунут.
   --Эти глаза замечательны, -- сказал Самобор.
   --Я ездил зимой пять раз в селение Котлы, где у меня крестьянствует мой приятель, тоже из эмиграции, Бакланов, там я был на охоте, с борзыми, и на облавах смотрел волков, снимал этюды.
   --Наша школа, -- сказал Самобор, -- уже привила своему ученику убеждение, что даже фантастическая картина должна быть полна правды. Буря в лесу так передана, что желтые листки, летящие с дуба, кажется, вот-вот уйдут с полотна и упадут на пол.
   --Очень интересно, -- сказала Радость Михайловна.
   --Манера письма удивительная, -- сказал Самобор, -- Я советую вам посмотреть. Наша княжна сама -- большой художник, -- обратился он к Кореневу.
   --А где ваши картины? -- спросил Коренев.
   --Они у меня.
   --Великие княжны не могут до своей смерти выставлять напоказ свои таланты, -- сказал Самобор.
   В саду произошло движение. Все встали. Музыка смолкла. Среди гостей от столика к столику переходили государь с государыней... Они подходили к гостям, знакомились с ними, расспрашивая их. Рядом со столиком, где была Радость Михайловна и художники, был крестьянин в смазных сапогах и серой свитке. Государь долго разговаривал с ним. Крестьянин что-то доказывал государю, государь, улыбаясь, кивал отрицательно головой. За соседним столиком шептались любопытные.
   --В чем дело? Жалоба?
   --Нет. Этот мужик хочет подарить государю какого-то особенного жеребца, выращенного им и забравшего в Москве на бегах все призы, а государь отказывается, не хочет брать.
   --Хороший мужик. Конечно, такого коня только государю иметь.
   Государь отошел от мужика и пошел мимо Радости Михайловны. За ней, под высоким хамеропсом, стоял Дятлов. Государь посмотрел на него внимательным и, как показалось Кореневу, строгим взглядом, и Дятлов заерзал и потупил глаза. Уже пройдя Коренева, государь остановился, повернулся к нему.
   --Коренев? -- спросил он.
   --Я, -- отозвался Коренев и почувствовал, как жаром обдало его тело, мураши побежали по спине.
   --Слыхал о твоей картине, -- сказал ласково государь. -- За недосугом не видал еще. Счастлив, что такой способный человек вернулся на родину. Хорошо живешь?
   --Лучше некуда, -- пролепетал Коренев, вытягиваясь и робея, как не робел никогда.
   Когда государь отошел, он повернулся пылающим лицом к Радости Михайловне... Самобор отошел. Царевна была одна.
   --Как хорош государь, -- прошептал Коренев.
   --Не правда ли? -- сказала Радость Михайловна. -- И потому так хорошо в России.
   Она сделала движение, чтобы уйти.
   --Ваше Высочество, -- умоляющим голосом проговорил Коренев, -- ужели мы никогда больше не увидимся?
   -- Нет, -- сказала Радость Михайловна, -- меня заинтересовала ваша новая картина, и я хочу приехать и посмотреть ее.
  

XI