Главная

ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
Ссылка: 
http://monarhist.info/node/309
  
   Каждый день в оранжереях возле Помпеевской галереи Зимнего дворца, в пять часов, на маленьких круглых столиках накрывался чай на триста приборов. К чаю подавались пироги и караваи, сдобная перепеча, вино крымское и кавказское и романея. Во время чая играли музыканты и трубачи и пели песенники. Сюда приглашались люди без различия званий и состояния, и приходили сюда, не стесняясь платьем. Здесь бывали крестьяне, приезжавшие в столицу по делам, казаки зимовых станиц, ра бочие заводов, изобретшие какую-нибудь машину или прибор или приготовившие что-нибудь особенно искусно, здесь бывали художники, писатели, стихотворцы, обратившие на себя внимание своими произведениями, воспитательницы детей, окончившие выпуск их, артисты и артистки театров. Здесь государь, переходя от одного столика к другому, знакомился со всеми теми, кто двигал Россию вперед по пути просвещения.
   Под раскидистыми платанами и музами, в перистой зелени финиковых пальм, возле мохнатых стволов хамеропсов, между газонами, благоухающими пестрыми гиацинтами, ландышами, нарциссами, у искусственных скал и ручьев, где склонялись папоротники, где порхали зеленые и красные попугаи, белые какаду и золотистые колибри, среди детей боярских и бояр находились различные люди, и здесь они видели царя, царицу, наследника и царевну в сказочной обстановке. Отрывки русских опер звучали здесь, широко лилась русская песня, и здесь люди деревни и рабочих слободок учились любить красоту.
   Оркестр Измайловского полка играл вальс из "Евгения Онегина", когда Коренев с Самобором вошли на бархатный песок сада. Коренев искал Радость Михайловну. Ему хотелось услышать ее мнение о своей картине и рассказать ей, что она для него. Он сейчас же увидел ее. Она сидела недалеко от входа, откинувшись на спинку золотого диванчика. Снисходительная улыбка была на ее юном лице. Против нее на квадратном мягком табурете, сложенном из двух подушек, неловко расставив ноги в длинных серых немецких штанах, в таком же пиджаке, в рубашке с пунцовым галстуком, олицетворяя собой давно забытые времена демократизма, сидел Дятлов.
   Демократ Александрович получил приглашение на пятичасовой чай как автор загадочной поэмы "Обойденные жизнью". В ней было много недопустимо смелого по понятиям тогдашней России, но было в ней и что-то такое тоскующее по родине, переполненное горячей, жадной любви к ней, что о поэме этой задумались, ее дали прочесть при Дворе, читали государь и Радость Михайловна, и кончилось тем, что Дятлов через Демидова получил приглашение во дворец. Он фыркнул, отказался сначала, сказав, что у него нет русского платья, но когда ему сказали, что можно быть в чем угодно, пошел, чтобы "высказать все". А ему многое не нравилось. Он пришел озлобленный, разочарованный, ероша редкие волосы, и плюхнулся на табурет, едва его представили царевне и не ожидая ее приглашения сесть. Радость Михайловна улыбнулась, сказала Демидову, приведшему Дятлова, что она хочет побеседовать с автором поэмы, и уселась против Демократа Александровича на диванчике.
   --Как вы устроились в Санкт-Петербурге? -- сказала Радость Михайловна. -- Чувствуете ли себя дома? Отыскали ли старых родственников в России?
   --Скучно, -- сказал Дятлов. -- Тут пастиччио какое-то! Абсолютно я тут ничего не понимаю. Все ваши национальные эксперименты мне феноменально не нравятся. Что это за манеры титулования: Ваше Высочество... Извиняюсь, но это же ерунда! Что, возвышает это, что ли, вас?
   --Ничуть, -- сказала Радость Михайловна.
   Она вспомнила свои думы в кольджатском дворце накануне отъезда и улыбнулась печально. Точно розовая тучка нашла на солнце и заслонила его, печален показался день. Пропали золотые блестки яркого света.
   --Мне-то это менее всего нужно.
   --А кому же это надобно? -- сказал Дятлов.
   --Это надобно тем, кто меня так называет. Это не меня возвышает, но возвышает их, отрывает их от серых буден и этими словами вносит их в иную жизнь, и им это нравится.
   --Буржуазные предрассудки. Отрыжка лакейства. Мне это абсолютно не нравится.
   --Но вы меня так и не называете, -- улыбаясь, сказала Радость Михайловна.
   --Да... Не называю, -- Дятлов был сбит с толку. -- Не хочу... Не могу... Скучно... Вы понимаете, вот, концепируя реальность меня окружающего, -- это блистание, треск, бум, шум, брухаха это, -- никак не могу на все это реагировать. Диаметрально в ином аспекте имажинирую я жизнь. Не это надо.
   --А что же?
   --Борьба.
   --Борьба. То есть кровь?
   --Да, если хотите... Мы не Пилаты, и мы знаем, что обрести право свое нельзя бескровно.
   --Но какое право? Чего вы хотите?
   -- А вот чтобы все это было не ваше.
   --А чье же? Ваше?
   --Нет, и не мое. Собственность нам отвратна... Общее.
   --Но вы пользуетесь всем этим сколько угодно.
   -- По приглашению, -- насмешливо сказал Дятлов.
   --Да, но если бы вы захотели, то вы всегда можете получить это приглашение.
   --Вы приглашаете таланты.
   --А вы считаете себя талантом?
   -- Нет... Вообще все люди равны. Радость Михайловна улыбнулась. Этот человек ее забавлял.
   -- Вы знаете, -- сказала она, -- что если бы сюда явился и не талантливый человек, а просто самый рядовой и сказал, что он хочет видеть царя, быть у него, -- его позвали бы.
   --А если бы это был преступник?
   --Преступники лишаются прав быть русскими, и потому, конечно, преступник сюда не попадет. Преступники изъяты из общества. Вот почему у нас так мало преступлений.
   -- Значит, у вас нет равенства. -- Да, преступник у нас не приравнивается к честному рабочему человеку. -- Вот потому-то и скучно.
   --Я вас не понимаю.
   --Позвольте, я вам это объясню. Я живу здесь больше полугода. Всюду бываю. Бываю среди рабочих, о чем разговоры? "Поставил у себя дальносказ, с женой слушали представление на театрах". -- "Вот скоплю деньги, куплю кровать на пружинах". -- "Хочу летом отпуск взять, ко святым местам пойти". -- "А хорошую сегодня проповедь священник сказал, умственно, душевно". -- "А Сеньку Башкирова хожалый под зебра взял за появление в пьяном виде, и определили два дня улицу мести" -- ведь это, вы понимаете, тоска! Это могила, мертвые люди, это смерти подобно...
   --Чего вы хотите? По-моему, это и есть жизнь.
   --Жизнь... Помнится мне, отец мой в эмиграции рассказывал про купца такой смешной рассказ. Будто бедный человек мечтает, чтобы у него было, как у купца, чтобы домик был в три окошечка, самовар, клетка в окне и в клетке соловей, птичка малая, заливается, поет.
   --А что же, неплохо, -- сказала Радость Михайловна.
   Ей казалось, что она разговаривает с ребенком.
   --Нет, очень плохо. Ведь это мещанство. Понимаете -- мещанство в общем и целом.
   --Ничего не понимаю. Что же нужно?
   --Нужна борьба и победа. У вас в христианской Руси: Евангелие и любовь -- основа всего. У нас ненависть -- страшная, колючая ненависть рабочих к капиталу. Могущественные союзы для борьбы с капиталом. Стачки. А! Вы не понимаете, какая это эмоция -- вот только-только установилась нормальная жизнь, только оправились рабочие, только зажирели они, вот тут-то им и преподнести.
   Митинг: "Товарищи! Вас обманывают, вы должны победить капитал! Требуйте прибавки!" Повышается ставка заработной платы, ставятся такие условия, что никакое предприятие не может выдержать, и все летит прахом. Крестьянин ломит невозможные цены за продукты потребления, рабочий повышает из-за этого заработную плату -- заколдованный круг, а мы в нем кружимся и науськиваем оных на других. А потом попасть в лидеры партии, стать вождем и чувствовать, что можешь миллионы людей обречь на голод и нищету. А борьба со штрейкбрехерами, драки на улице! Жизнь! Жизнь...
   --Не понимаю, -- сказала Радость Михайловна. Печально стало ее лицо.
   -- У вас, -- продолжал Дятлов, -- у вас, если чем недоволен рабочий -- уходи на голод, ибо нет союза, который тебя поддержит в борьбе с капиталом. Они запрещены.
   --Они просто не нужны, -- вставила Радость Михайловна.
   --Да! Попробуй тут помешать силой работать, увести с предприятия, прогнать рабочих, явятся опричники, разгонят, посадят в узилища и заставят работать. У нас в тюрьме -- одиночное заключение и ничегонеделание, и потому -- думы, думы без конца! Чего не придумаешь! У вас...
   В эту минуту Самобор и Коренев подошли к Радости Михайловне...
  

X