ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
  
   Доктор Клейст достал большую карту и разложил ее на столе.
   -- Мой юный друг, я повторю вам историю последних сорока лет. Не вы первый, не вы последний... Открыть, найти Северный полюс? А что там? Льды... Солнце ходит кругом или вечная ночь, магнитная стрелка припадает к донышку коробки... Ну а счастье-то в чем? Сказать: "Я открыл!" -- вот и все. Стоит ли лишений и жизни? Теоретически мы знаем: льды, кусок холодного, густо-синего моря, пара белых медведей, ледяные горы -- и все. Стоит ли годов лишений, может быть, жизни?
   -- А ведь отдавали же жизнь! -- тихо сказал Коренев. -- Помните эту так нашумевшую в свое время историю итальянского генерала Нобиле? Сколько народа тогда погибло!.. Так... зря?..
   -- Ну и глупо, -- воскликнул Клейст, -- и так же теоретически мы знаем, что такое там. Черно-серая пустыня, где нет ничего. Так донесли нам аэропланы.
   -- А если они ошиблись?
   -- А история? Вспомните все то, что было на глазах ваших отца и матери... Я начну с момента крушения. В 192* году страшный неурожай захватил все великое Российское государство. Правительство, состоявшее из отъявленных негодяев, из отбросов общества, из убийц и каторжан, думало только о том, чтобы спасти самих себя. Глухо, смутно доносились до Европы и Америки вопли погибающих от голода. Знающие положение люди говорили, что спасти можно только тем, чтобы одновременно с хлебом дать твердую сильную власть. Вместе с хлебом должны были идти войска, разоружить преступников, заставить работать и давать хлеб умирающим... Но помните, помните... я и имена всех их знаю... Россию строили тогда, указывали ей пути спасения те, кто не знали ни России, ни ее народа... Масарик, Крамарж, Ллойд Джордж, Бриан, Вильсон, Керзон, американские рабочие, немецкие коммунисты говорили о том, какой должна быть Россия. Они все кричали о демократии, и им вторили российские эмигранты, разжиревшие на чужих хлебах и смотревшие на Россию сквозь иноземные очки. В России умирали от голода, в России метались голодные, обезумевшие люди, в России дрались из-за корки хлеба, из-за трупа собаки, а за границей спорили, судили, рядили и, наконец, отправили несколько кораблей с хлебом. На пристанях разыгрались ужасные сцены. Солдаты Красной армии, члены правительства штыками и пулеметами отбили себе хлеб. Мешки с мукой были пропитаны человеческой кровью. Те доблестные американские граждане, которые пытались защитить хлеб и протестовать против насилия, были схвачены и замучены в чрезвычайных комиссиях. Семена, присланные для посева, были съедены, и правительство укрепило свою власть. В 192... году не выпало ни одного дождя, ни одна нива не была запахана, ни одно животное не уцелело. Но, когда дошли вопли о голоде до Европы, Европа осталась глухой. А потом, вы сами мне рассказывали то, что слышали от вашей матушки. III Интернационал пошел войной против всей Европы. Должен был быть "последний решительный бой". И вот: измена ли немецких наемных летчиков, несчастный ли случай, кто знает? И горы трупов, сраженных газами, а потом мухи, мошкара-- и чума.
   Все это, -- помню я, -- тяжело отражалось и на европейских государствах. Несколько лет прошло в страшном кипении коммунистических идей в пограничных государствах, волна их едва не захватила Германию. О судьбах России никто не думал. В 19** году шотландец Мак-Кинлей снарядил экспедицию. Корабли вошли в горло Финского залива и приближались к Кронштадту. Туча мелких мух облепила их, и начали обнаруживаться чумные заболевание среди экипажа. Мак-Кинлей повернул обратно. В 19** году француз Потэн на особенном аэроплане достиг высоты Псков -- Киев. Он увидел сплошное зеленое море, перемежаемое черными пространствами выгоревшей от солнца земли. Нигде не было признака жизни. В 19** году немецкий пароход "Гинденбург" подошел в Черном море к Анапе, но, напуганный ожиданием чумы, экипаж возмутился, убил капитана и пароход ушел из Черного моря. В 19** году английское правительство хотело высадить в Одесском порту экспедицию в 300 человек, снабженную всеми средствами борьбы с людьми, зверями, насекомыми, болезнями. Говорят, что Одесса была уже видна, но мистический ужас охватил команду корабля, и она потребовала возвращения домой. Попыток было множество. Ни одна не достигла своей цели. На карте, на месте бывшей Российской империи, теперь изображается черное пятно, и на нем красными буквами написано: "Чума"... Вот что говорит нам история. Громадное великое племя погибло бесследно.
   -- Я этому не верю, -- сказал Коренев. -- Я никогда этому не верил. Мальчиком, в школе, глядя на это черное пятно, я говорил: "Это неправда". Я повторял себе: "Тут что-то не так". Никто не пошел, ибо все были трусы, а если храбро пойти и узнать самому, что там? Сорок лет! И мухи успели подохнуть. Я не боюсь. У меня нет страха, но одна любовь, одна жажда знания! Это явление из дру гого мира меня толкает идти и добиваться знания во что бы то ни стало.
   -- Теория против вас, -- сказал Клейст.
   -- А разве теория не ошибалась? Да и что говорит теория?
   -- Сорок лет ни один голос оттуда не раздался. Позывные сигналы наших беспроволочных телефонов остались без ответа. Нам ответили из недр Центральной Африки, есть основание думать, что в прошлом году донесся неясный звук с Марса, но из России -- ничего. Она вымерла и стала кишеть болезнетворными микробами.
   -- Простите меня, -- сказал, волнуясь, Коренев, -- если я вам все-таки не поверю. Пускай теория... Да, так. Аэропланы, экспедиции, отсутствие ответа на вашу бешеную технику, размышления холодного рассудка... А сердце? Сердце говорит мне иное. Откуда явилась эта девушка такой красоты, какой здесь нет? Она была бледна, как призрак, но она дышала. Может быть, она... сестра моя? Там у моей матери остался брат... Может быть, это голос крови? Доктор!.. Я пришел не только рассказать вам о чудесном посещении, но и заявить вам о том, что я решил ехать туда... В Россию... И я прошу вас помочь мне.
   -- Я сам поеду с вами, -- тихо сказал Клейст и опустил свою седую голову.
   -- Господин Клейст! -- воскликнул Коренев.
   -- Да, я поеду с вами. Я знаю русский язык. Я люблю Россию... и я хочу верить, как вы, что она не погибла. Мы составим маленькую экспедицию, и мы поедем туда. Поговорите завтра об этом в салоне госпожи Двороконской.
   -- Но, господин Клейст, -- воскликнул Коренев, -- не завтра, а сегодня.
   И он показал на окна, на занавесях которых золотом играли лучи восходящего солнца.
   Когда Коренев вышел на Kurfurstendamm, косые лучи солнца прорезывали его насквозь и, как в золотой раме, темным силуэтом рисовалось громадное здание Gedachtnis-Kirche. Коренев не пошел домой. Он шел навстречу солнцу мимо пахучей сырости Зоологического сада, шел через Lutzow-Platz к Тиргартену, к золотой статуе Победы, ослепительно горевшей на солнце, шел все на восток, на восток...
   "Вот так, -- говорил он сам себе, -- вот так, все дальше, дальше, мимо Эркнера, мимо Франкфурта, на Вержболово и дальше, к Петербургу! Милый призрак! Я найду тебя!"
   Он уже не боялся привидения, но жаждал его. Бессонной ночи как не бывало -- всего двадцать первая весна была у него за плечами! Он полной грудью дышал. У статуи амазонки он остановился. Пусто было кругом. Гордо смотрела женщина. Подняв голову и настремив уши, гордо смотрел и ее прекрасный конь. Скифы припомнились Кореневу, --какая-то связь между ними, всадниками степей, и амазонками лесов промелькнула в голове.
   "Вот так, -- подумал он, -- сесть на лошадь, и все на восток... на восток!"
  

VII