Главная

ЗА ЧЕРТОПОЛОХОМ

Автор: 
Краснов П. Н.
Ссылка: 
http://monarhist.info/node/309
  
   Получить нужные для проезда в "Россию" визы оказалось невозможно. При широко объявленных свободах путешествовать было нельзя. На Behrenstrabe хлопотавшего за всех доктора Клейста принял худощавый желчный человек, консул Бирк, социал-демократ по партии. Он знал, что Клейст был членом рейхстага от Deutsche National-Partei (Немецкой национальной партии (нем.)), и потому наежился и нахохлился, увидав старого доктора.
   -- Куда это вам? -- спросил он.
   -- В Россию, -- отвечал Клейст.
   -- Но вы знаете, что Россия погибла, что ее нет, -- сказал Бирк. -- Погибли и все наши тамошние концессии.
   --Теоретически--да, она погибла, -- сказал Клейст, -- но мы не имеем никаких конкретных данных оттуда, и вот за этими конкретными данными группа молодых русских людей и хочет ехать.
   -- Но вы не русский, фрейлейн Беттхер не русская, там есть еще американка, -- фыркнул Бирк.
   -- Но, по существу, какая цель препятствовать нашему выезду? Мы на некоторое время освободим от своих ртов германский народ и, может быть, обогатим науку новыми исследованиями.
   Этот довод несколько смягчил господина Бирка.
   -- Хорошо, -- сказал он. -- Достаньте раньше визы от польского консула и удостоверение профессиональных союзов в том, что они ничего не имеют против вашей поездки.
   Доктор Клейст откланялся. Ему казалось, что получить и то, и другое будет легко. Но пришлось каждому побегать и повозиться.
   Бакланова и Дятлова в союзе литераторов встретили недружелюбно.
   -- Мы не можем, товарищи, дать вам такое разрешение, -- сказал полный еврей, председатель союза русских писателей в Германии.
   -- Почему? -- спросил Бакланов.
   -- На это есть много причин, -- сказал, щуря свои глаза, председатель.
   -- Например?
   -- Ну, скажем, вы поедете туда. Вы получите новые впечатления, новые темы. Это несправедливо. В то время, как мы должны вариться в своем соку, выискивать темы среди монотонной берлинской жизни, искать героинь среди Nachtlokal'ей и танцовщиц открытых сцен, пережевывать, так сказать, жвачку все из того же мужика, рыться в Библии и черпать вдохновение в "Песни песней", вы получите новые впечатления и будете иметь новые темы. Есть и другая причина. Причина политическая. Товарищу Дятлову я бы еще мог дать такое разрешение, но вам, товарищ Бакланов, -- никогда. Вы едете в новую страну. А если вы используете свою поездку для проповеди национальных идей, если вы нарисуете там царство и обставите все в России так, как было при царях: сытно, уютно, свободно... Нет, нет. Это невозможно. Это было бы несправедливо и по отношению к той партии, к которой я имею счастье принадлежать, и по отношению к товарищам, почтившим меня своим доверием. Нет, не могу, товарищи.
   Дятлов стал доказывать, что никто не возбраняет всем русским писателям, объединенным в союз, примкнуть к ним и ехать вместе.
   -- Мое политическое credo, товарищ Мандельторт, вам порукой, что мы не позволим Бакланову писать то, чего нет, -- сказал он.
   -- Это так, товарищ Дятлов, -- задумчиво сказал Мандельторт, -- ну, я мог бы сделать для вас маленькое исключение, но при одном условии. Вы обязуетесь все, что вы будете писать оттуда, давать только в нашу газету...
   -- Хорошо, -- сказал Дятлов.
   -- Вы позволяете мне теперь же напечатать анонс в газете, что газета, не считаясь ни с какими затратами, решила командировать своего талантливого сотрудника и глубокоуважаемого члена партии для исследования того, что осталось от России.
   -- Хорошо, -- сказал Дятлов.
   -- И, -- многозначительно добавил Мандельторт, -- ваши очерки мы поместим на первом месте... По тридцати пфеннигов за строчку.
   -- Это уже слишком, -- воскликнул до сих пор мрачно молчавший Бакланов.
   -- Ну и чего вы волнуетесь, товарищ? Ну и вы же знаете постановление союза редакторов об одинаковой плате.
   -- Но ведь это эксплуатация таланта, -- сказал Бакланов.
   -- И что такое талант? Ах, товарищ Бакланов, разве талант не отрицает равенство и равенство не отрицает талант?
   -- Вы хотите платить Дятлову, озаренному светом таланта, столько же, сколько вы платите последнему еврейчику, который вам описывает заседание союзов и комитетов или драки в Люстгартене.
   -- Ах, товарищ Бакланов, ну и какой же вы неисправимый монархист. Ну и почему вы не можете допустить, что товарищу Лерману хочется кушать то же самое, что и товарищу Дятлову? Ну и пусть себе кушает.
   -- Идемте, Дятлов, -- хватая за рукав, сказал Бакланов, -- а то как бы я по своей казацкой привычке морду этому мерзавцу не раскровянил.
   У Коренева в союзе художников вышла та же история. Художники провидели, что такое путешествие, несомненно, даст Кореневу много новых впечатлений и тем. Одна выставка этюдов обратит на него внимание, а это нарушало равноправие художников. Притом Коренев принадлежал к числу художников-натуралистов, рабски копировавших природу, его считали отсталым, и все кубисты, импрессионисты, имажинисты восстали против его поездки. Им и так было противно, что его копии со старых картин охотнее покупались, чем их ужасные винегреты из обрывок газет, гвоздей, каучуковых трубок, лоскутков материи и яичной скорлупы.
   Печальный, шел Коренев к Клейсту. Клейст, уже знавший о неудаче, постигнувшей Дятлова и Бакланова, не удивился тому, что рассказал ему его молодой друг.
   -- Это результат объединения в союзы, -- сказал он. -- Там, где образуется большинство бездарностей, оно неизбежно должно давить талант. Талант редок, и потому он не может быть в союзе. Довольно и того, что на талант влияет толпа, доводит его до болезни, губит его. Но когда та же толпа, составив союз, начинает властвовать над талантом -- это ужасно... Но это результат социализма. Социализм исключает божество, а без божества остается только одно животное.
   -- Ну а вам, доктор, по крайней мере, удалось добыть польскую визу?
   -- Нет, -- улыбаясь сказал Клейст.
   -- Нет, -- воскликнул Коренев, -- но как же тогда? Неужели придется оставить поездку? Ведь уже август на дворе. Что же вам сказали поляки?
   -- Сначала они сказали, что русским вообще они никаких виз не дают. Когда я сказал, что все мы германские и американские граждане и потому не может быть речи о нашем русском происхождении, польский консул сказал мне, что он поставит визу лишь в том случае, если на паспорте будет виза дальнейшего государства. Я пошел к латвийскому консулу. Там повторилась та же история: "Я дам вам визу лишь тогда, когда вы дадите мне визу следующего государства". -- "Но какого же?" -- говорю я. -- "Эстония погибла тогда же, вместе с Россией, а остатки Эстонии присоединились к вам же, а дальше только Россия". -- Консул засмеялся. -- "Иначе, -- говорит, -- я не могу вам поставить визы". Что делать? -- "Ну, -- говорю я, -- а если я вам дам японскую визу? Ведь там, дальше, в Восточной Сибири --Япония". Консул подумал и согласился. Пошел я к японскому консулу. -- "А как, -- говорит, -- вы поедете в Японию?" Я и сказал: через бывшую Россию. "Это значит, -- говорит, -- что вы нам чуму привезете. Благодарю покорно", -- и показал на дверь...
   -- Ах, господин Клейст, ну и как же?.. Как же дальше?!
   -- А дальше, -- и Клейст достал из портфеля шесть паспортов, испещренных визами. -- Извольте видеть, -- сказал он, -- вот выездная германская, вот польская и латвийская -- транзитные, вот въездная германская -- сроком на три месяца...
   -- Но как вы достали?
   -- Проще простого. Выхожу я, полный печали, от японского консула, а у подъезда вьется этакий "гордый профиль". Подходит ко мне.
   -- За визой ходили?
   -- За визой.
   -- Куда?
   Я ему и рассказал.
   -- Зайдемте, -- говорит, -- в кафе, побеседуем. Зашли мы в "Schwarzer Kater". Расспросил он меня.
   -- Хотите, -- говорит, -- за каждую визу по двести марок, и через три часа все будет готово.
   -- Да вы поддельные визы поставите, -- говорю я, -- и нас еще арестуют.
   -- Ничего подобного, -- говорит, -- напрасно сомневаетесь, наш союз уже сорок пять лет существует, еще при Советском правительстве образовался, работа точная. Мы рекомендательные письма имеем. Какие-какие только визы мы не доставали. Уж на что трудно в Америку или в Сионскую еврейскую республику, и то вопрос только в цене.
   Я подумал -- траты все равно огромные, я ворохнул уже свой капитал, отчего не рискнуть?
   -- Посидите, -- говорит, -- здесь, в кафе, давайте паспорта, и через три часа все будет готово. Верьте, не надую.
   Свой паспорт оставил мне в обеспечение. Через три часа все было готово.
   -- Как же, -- говорю ему, -- это вы сделали?
   -- Теперь, -- говорит, -- все можно. Совесть общественная стала, ну и дороговизна жизни при том. Чиновник-то что получает: гроши. А жить каждому хочется. Вся жизнь из-под полы, ну и визы тоже из-под полы.
   Так вот, мой юный друг, надо собираться в путь.
  

XI