ОСНОВЫ НЕОГРАНИЧЕННОЙ МОНАРХИИ

Неограниченная монархия есть прежде всего власть от Бога. Что такое «власть от Бога»? В жизни природы и человека встречаются явления, которые человек называет стихийными, и перед которыми он невольно сознает свое совершенное бессилие. Земля движется, солнце восходит и заходит, на небе загораются мириады звезд, и бледная луна озаряет все своими грустными лучами. Человек видит, восхищается и удивляется. Он старается понять и объяснить себе сущность этих явлений, но невольно сознает, что самое существование этих явлений не во власти его, что они от Бога. Грохочет гром, сверкает молния, льет дождь, град сменяется снегом, проносятся бури и ураганы, и человек слышит, видит, по временам изумляется и ужасается, но опять-таки сознает, что все это не во власти его, что это от Бога. Подземные удары, землетрясения, циклоны и наводнения ужасают человека; прекрасные виды природы производят чарующее впечатление на его зрение, а гармоническое сочетание звуков ласкает его слух. Ко всему этому он привыкает, явления эти становятся для него обычными, но когда, вследствие особого душевного своего настроения, он начинает предаваться размышлениям, — ему становится очевидным, что все эти явления вне его, что они во власти Бога. Если бы мог человек проникнуть своим анализом в жизнь людей, в общей ее совокупности, если бы он мог вполне понять законы, двигающие и регулирующие эту жизнь, и если бы вообще он мог бы распластать жизнь человеческую в общем ее мировом течении, то наверное так же, как и в окружающей его природе, он открыл бы, что многое, очень многое в этой жизни человечества не во власти его, что она следует непреложным законам, предначертанным ей заранее, что она во власти Бога. Но если бы человек пошел далее, если бы он начал анализировать себя, свою жизнь, свои побуждения и стремления, то и в этом случае он открыл бы, что весьма многое в своей жизни он делает так потому, что иначе не может делать. Наконец, он понял бы, что нарушение законов Творца не может пройти бесследно для его жизни, что он будет наказан или физическим, или душевным расстройством, наказан будет тем, что он именует несчастием в жизни, тогда как единственный удел, предначертанный ему по милосердной воле Творца, — это счастие. Вот это-то сознание, что над нами Бог, что как мы, так и окружающая нас жизнь во власти Бога, постоянно ускользает от нашего размышления, и мы, в круговороте нашей жизни, в суете сует, которыми окружаем себя, совершенно забываем эту власть Бога — этот святой элемент, главенствующий над всем, — и в своем кичливом воображении мним только себя, воображаем, что наше «я» чрезвычайно важно, доходящее чуть ли не до непогрешимости. Вот над этим-то, что существует Бог, что над всем главенствует власть Бога, и следует задуматься всем тем, кто хочет размышлять над образом правления в государстве. Мы тогда поймем, что не только может, но и должна существовать власть, вненас находящаяся. Мы можем управлять собою постолько, посколько разрешил нам Господь, но управлять другими мы можем только в том случае, если нам эта власть дана извне. Было бы странно, если бы подрастающие дети объявили бы своим родителям, что жизнью семьи они будут управлять болыпинством голосов и уничтожили бы родительскую власть. Было бы странно и дико такое объявление, потому что власть наша, как родителей, есть явление естественное, соответствующее самой природе отношений между родителями и детьми. Но и в этом случае родители получают власть извне — от Бога, предначертавшего закон защиты слабого, а не присваивают ее себе. Мы располагаем этой властью по закону природы, так как не можем не любить своих детей, не защищать, не заботиться о них, а, следовательно, не можем и не иметь власти над ними. Следовательно, эта власть вложена в нас самой природой. Всякая иная власть нам не принадлежит по самой природе — она нам дается, но не может браться нами по какому-то отвлеченному праву, созданному нами самими. Монарх путем мiропомазания получает власть управления народом от Бога. Поэтому в этой власти не может быть ничего низменного. Монарх не может руководствоваться какими-либо скверными инстинктами человеческой природы. Он может руководствоваться только милосердием, любовью, правдой и справедливостью. Его власть не может быть продажна, честолюбива и славолюбива. Его слава, его величие, его наслаждение заключается в правде и справедливости и только в правде и справедливости. Никакое иное сопоставление невозможно по самому существу власти неограниченного монарха. Он отдает отчет только Богу, он знает, чувствует и  сознает, что над ним Бог, что он обязан Ему отчетом, что он во всех своих действиях, распоряжениях и решениях никакими людскими законами не ограничен, но что он отвечает за них перед Богом. Если дети во всех своих поступках невольно думают, что скажет их отец, если управляющий думает, что скажет хозяин, если каждое начальствующее лицо невольно сообразует свои действия и распоряжения с мнением высшего начальства, — то и Царь при всех своих действиях невольно думает о том, что скажет Бог. Что может быть величественнее такого сознания, и к чему оно может вести иному, как не к правде и справедливости. В таком механизме управления жизнью народа, пo самой своей идее, нет места для развития зла и порочных инстинктов людской природы, в нем место только для развития высшей правды и высших нравственных начал, положенных в основание Божественного мироздания. Весь вопрос только в том, чтобы вся интеллигентная часть общества, разум которой освящен образованием, сознательно отнеслась бы к идее неограниченной монархии, сознательно бы служила ей и тем самым улучшала бы все части и винты ее. В нашем младенческом, хотя и крайне кичливом мировоззрении, каждую зуботычину станового пристава соединяют с идеей самодержавия, вследствие чего эта идея так непопулярна в глупых головах. В их воззрениях самодержавие и деспотизм являются синонимами. Они не могут понять того, что под сенью самодержавия скорее, чем при каком-либо ином образе правления, могут развиться наука, музыка, художество, изящные искусства, народное образование и вообще все то высшее, что должно быть дорого для каждого искренно желающего прогрессивного развития народа. Они не могут понять того, что деспотизм, самый ужасный деспотизм — деспотизм толпы и ее невежества — с гораздо большей силой свивает себе гнездо под флагом избирательного права. С призывом толпы к управлению начинается развитие матерьялизма, и чем ниже идет этот призыв, т. е. чем шире избирательное право, тем более получается развитие матерьялизма. Эту истину необходимо помнить всем тем, кому дороги интересы высшего развития духа человеческого, кто болеет душой, видя страдания истинной интеллигенции, кто ужасается, видя, как «торжествующие свиньи» захватывают власть и влияние в обществе, как рушится истинная свобода, и как наступает царство тьмы, матерьяльных идеалов и эротических вожделений.

Идеалом нынешнего мещанско-бурзжуазного строя, в политическом отношении, служит избирательное право. В складках этой буржуазии естественным путем появилась демократия, и идеал избирательного права расширился до прямого, всенародного права, определяемого только 21-летним возрастом. В основании этого политического идеала никакого нравственного начала искать нельзя. Он может быть определен простым требованием каждого животного — «дай и мне». Поэтому с начала удовлетворения этого идеала на жизненном горизонте появились кулаки, мироеды, трактирщики и кабатчики, жиды и жидовствующие, которые начали управлять жизнью, предписывать законы, составлять общественное мнение и, с помощью закупленной, тем или иным путем, прессы влиять на умы и нравственность общества. Мы сделались свидетелями того, как полуграмотный трактирщик с косматой гривой на голове, являлся руководителем значительного числа гласных Петербургской Думы, еще более безграмотных и бессмысленных, чем он, и, покрываясь ореолом либерала, составлял оппозициюПетербургскому Градоначальнику в тех или иных городских мероприятиях. Мы стали свидетелями того, как один Пуд Псоич, городской голова одного уездного города, открыто запретил исправнику, т. е. начальнику уезда сделать смотр пожарной команде. Таких фактов можно было бы насчитать многое множество. По всей России, как и следовало ожидать, сказался или явный, или тайный антагонизм между «общественной» и правительственной властями, вышедшими из двух совершенно противоположных начал — сверху и снизу. Этот антагонизм дошел бы, конечно, до больших размеров, если бы Правительство не начало бы надевать узду на не в меру расходившихся различных Колупаевых и Разуваевых, для которых уже пo одному их неразвитию совершенно непонятна идея общественного блага, и для которых только одно корыстолюбие служит стимулом их деятельности.